Вот и сейчас, вооружившись гитарой, Белов, перекрывая «Чингисхан», запел: «Быстро приближается земля, мой „Фантом“ не слушает руля», – словно откликаясь на Леркину реплику про несостоявшийся приезд американцев.

Нордман выключил магнитофон, а Альперович удалился на кухню – не иначе как шарить по родительским полкам в поисках выпивки. Лерка заговорщицки показала Женьке глазами на дверь – давай, мол, но та только покачала головой.

Андрей Альперович был не самым красивым мальчиком в классе. Худой, чуть сутулый, с вечно нечесаными, под хиппи, волосами – тут не до красоты. В лучшем случае его можно было назвать самым умным – хотя Леня Онтипенко регулярно оспаривал у него и это звание. Что не мешало им быть ближайшими друзьями – очкарику Онтипенко и задохлику Альперовичу, вместе прогуливавшим физкультуру и ездившим на математические олимпиады по воскресеньям.

Не самый умный, не самый красивый и уж точно не самый кайфовый. Одним словом, Женя чувствовала себя полной дурой, потому что вот уже год бессмысленно и безответно была влюблена в Алльперовича.

Лерка все это время крутила романы с кем попало – не исключая одного студента-первокурсника и даже известного бабника Нордмана, заслужившего за свои подвиги кличку «Поручик». Ценные советы, которые она давала подруге, сводились к незамысловатому «надо быть активней», и уже одним этим страшно раздражали: Лерка была стройная, с хорошей фигурой и рано развившейся грудью, а Женька – полноватая и нескладная. Она и целовалась всего несколько раз в жизни, не говоря уж о чем-то более серьезном. Она стеснялась мальчиков, так что даже сейчас за весь вечер не сказала почти ни единого слова, молча сидела в углу и только изредка отпивала портвейн из стакана, который даже забывали наполнять, настолько медленно уменьшался в нем уровень жидкости.

– Глядите, что я нашел! – появился на пороге комнаты Альперович, победно вздымая над головой бутылку.

– Виски, бля буду, – закричал Белов, откладывая гитару.

– Не матерись при девушках, – сказал Альперович.

– «Джек Дэнниэлз», – тоном знатока собщил Нордман.

– Ух ты, я никогда не пробовала, – сказала Лерка, пододвигая стакан.

– Виски из стаканов не пьют, – сказал Нордман, – виски пьют как водку, из рюмок.

– Можно подумать, водку не пьют из стаканов, – сказал Белов.

– Водку пьют каждый день, а виски – дефицит. Альперович, тащи рюмки! – скомандовал Нордман.

Андрей поставил бутылку на стол и через минуту вернулся с пятью коньячными рюмками. Поручик скептически осмотрел их, буркнул «сойдет» и быстро разлил полбутылки.

– Чтоб мы все поступили, – предложил Альперович, но Лерка забраковала его тост:

– За любовь, – сказала она.

– Иными словами – тост номер два! – провозгласил Поручик, и все выпили.

– Что такое «тост номер два»? – спросила Женя, почувствовав прилив смелости.

– Ой, Женечка, это очень неприлично, – сказал Нордман, – тебе это еще рано.

Женя обижено посмотрела на Андрея, надеясь, что он за нее заступится, но тот сосредоточено изучал бутылку, уровень жидкости в которой заметно понизился.

– Не дрейфь, – сказал Белов, – сейчас мы все исправим. Заварка в доме есть?

Вскипятили чайник, заварили чай и поставили его остужаться в холодильник. Нордман предложил выпить еще раз, потому что пить виски, разбавленный чаем, очевидно, невкусно. Выпили еще по разу, потом Белов поставил кассету Eruption и со словами «а теперь – дискотека!» утащил упирающуюся Лерку танцевать под One Way Ticket.

Женька отпила «Фанты» и попыталась подпеть, но кроме «у-у-у-у» у нее ничего не получалось. Нордман тем временем рассказывал Альперовичу, что ему привезли диск Boney М, и надо его быстро переписать на кассету, а потом обратно заплавить в полиэтилен и продать на толкучке у «Мелодии» на Калининcком.

– У меня сейчас проигрыватель не работает, – сказал Альперович, и Женя посчитала, что настало время вмешаться в разговор.

– Можно у меня, – сказала она, но в этот момент песня кончилась, Лерка выскользнула из объятий Белова, сделала шутливый книксен и пошла за чаем. Все были уже пьяны, и потому налить чай в горлышко бутылки оказалось нелегкой задачей. Минут за десять с ней удалось справиться, залив попутно стол и нордмановскую импортную рубашку. На радостях Альперович выпил Женькин портвейн, скривился, запил его «Фантой» и быстро ушел из комнаты.

Лерка в дальнем углу целовалась с Беловым, упорно пропуская мимо ушей его предложение пойти узнать, какие еще комнаты есть у Альперовича в квартире. Нордман выжидающе посмотрел на Женьку, и та поспешно встала и пошла вслед за Андреем.

Дверь в ванную была широко открыта, и, проходя мимо, она увидела Альперовича, который нагнувшись стоял над раковиной. Лицо его было искажено. Женька решительно шагнула внутрь.

– Милый! – сказала она, опуская руку на плечо Андрея.

Тот поднял голову. Губы его были приоткрыты, и Женя с чувством «сейчас или никогда» притянула его к себе. Она едва успела ощутить поцелуй, как Андрей резко отпихнул ее и снова нагнулся над раковиной.

– Ебаный портвейн, – сказал он, и его вырвало.

Несмотря на то, что девушки жили в соседнем доме, Белов вызвался их проводить. На улице он тут же полез в высаженную к Олимпиаде клумбу и нарвал для Лерки букет садовых ромашек. Получив букет, Лерка царственно отправила кавалера восвояси, сказав, что дальше они дойдут сами. На прощание она подарила ему беглый поцелуй, который не обещал ничего большего – по крайней мере, в ближайшее время.

Они сели на скамейку Женькиного подъезда.

– Почему мне так не везет? – обрывая лепестки с леркиных ромашек, спросила Женька.

– Не переживай. Все фигня, кроме пчел, – ответила Лерка и, не дождавшись обычного отзыва, досказала сама: – Да и пчелы, если подумать, тоже фигня.

– Знаешь, чего бы я хотела? – со злостью сказала Женька, – чтобы ко мне так же мужики липли, как к тебе. И чтобы навсегда забыть Андрея.

– И что ты в нем нашла? – пожала плечами Лера

– Не знаю… – честно сказала Женька и после секундного колебания добавила: – У него руки красивые. Пальцы длинные… и вообще.