Сердце ликовало, радостно билось в груди: значит, фашистов действительно можно бить, не такие уж они неуязвимые, как показалось вначале.

Коля Зайчиков, улыбаясь, рисовал на борту моего самолета красную звездочку - символ одержанной победы.

Дня через три мы услышали радиопередачу о защитниках ленинградского неба. Привожу ее полностью.

"Советские летчики, охраняющие подступы к Ленинграду, продолжают наносить сокрушительные удары по фашистской авиации. За 27 августа наши самолеты уничтожили 23 самолета противника. В этот день фашистские бомбардировщики, сопровождаемые истребителями, пытались налететь на наш аэродром. Но на земле они не застали ни одного самолета. Бой завязался над самым аэродромом. Наши истребители смело атаковали немцев. Батальонный комиссар Шалыганов в этом бою сбил два "Мессершмитта-109". Третий самолет сбил старший лейтенант Яшин. Успешные воздушные бои вело подразделение майора Радченко. В районе Т., действуя против большой группы бомбардировщиков противника, летчики этого подразделения лейтенанты Кузнецов и Жигулин сбили по одному самолету "юнкерс". Самоотверженно дралось с врагом звено лейтенанта Дорофеева. Летчики лейтенанты Лазарев и Косаренко атаковали и зажгли самолет "хейнкель". Вслед за этим лейтенант Лазарев вступил в единоборство с самолетом "юнкерс" и сбил его.

27 августа советские летчики нанесли ряд ударов по аэродромам противника. Капитан Зверев и младший лейтенант Шеликов уничтожили два "мессершмитта" при попытке подняться с аэродрома. Подошедшие вслед за Зверевым и Шеликовым наши истребители подожгли еще четыре "мессершмитта" и один сбили при попытке взлететь. Вторая группа советских летчиков атаковала вражеский аэродром, на котором находилось семь "мессершмиттов". Над аэродромом патрулировало три немецких самолета. Фашистский патруль после первой атаки советских истребителей скрылся в облаках, оставив свой аэродром без прикрытия. Наши летчики сожгли на земле пять вражеских самолетов".

Прослушивание сводки, как всегда, организовал батальонный комиссар Резницкий, и однополчане были признательны ему.

Частные успехи в воздухе и на земле (наши войска комбинированным контрударом из районов Уторгош и Дно на Сольцы отогнали немцев километров на сорок к западу от Шимска) не уменьшали стратегической опасности, нависшей над Ленинградом, поэтому партийное и советское руководство продолжало эвакуацию города.

- Придется наших жен и детей отправлять, - собрав в перерыве между вылетами семейных летчиков и техников, сказал батальонный комиссар Резницкий. - Собирайте, друзья, женщин, надо потолковать с ними.

Женщины слушали комиссара молча. Только Галина Олимпиева спросила:

- Надолго ли уедем?

Резницкий и сам не знал этого, однако, чтобы не вызывать беспокойства, ответил:

- Думаю, не надолго, месяца на три. Собирайте вещи, а завтра с утра на машины - и в город, на вокзал.

Сборы были недолги. Олимпиев, Косаренко и я отправились проводить отъезжающих, помочь им сесть на поезд. На вокзале царила неразбериха. Все пути были забиты товарными эшелонами. Паровозные гудки, охрипшие голоса комендантского наряда, возбужденные крики женщин, детский плач - все смешалось. Но поезда, набитые до отказа, все-таки уходили, подчиняясь чьей-то направляющей разумной воле.

Во второй половине следующего дня в составе шестерки, возглавляемой капитаном Жуйковым, я вылетел на боевое задание. Домой возвращались перед закатом. Огромная темно-серая туча заслонила солнце. Я посмотрел на карту. Чуть в стороне от нашего курса лежало село Зайцево. Ведущий группы повел нас к нему. Над селом носились около тридцати наших истребителей ("чайки", МИГ-1, И-16), а внизу метались бомбардировщики. Один из них уже догорал на земле, другой, дымным факелом прочерчивая предвечернее небо, стремительно падал вниз. Мы с ходу врезались в зону боя. Посмотрев вперед, я увидел какую-то черточку с шариком посредине. И только тогда, когда черточка уже превратилась в крылья, а шарик - в тупой нос истребителя, понял: еще секунда-другая - и я врежусь в самолет, идущий встречным курсом.

Резко рванул ручку на себя - и машина свечой взмыла вверх. От перегрузки в глазах поплыли желтые круги, а тело, будто свинцовой плитой, придавило к сиденью. Когда перегрузка немного уменьшилась и я начал кренить самолет на правое крыло, с ужасом заметил, что летчик другой машины произвел точно такой же маневр. Холодный пот выступил на лбу... Едва не коснувшись фюзеляжами, мы разошлись в разные стороны. На земле я рассказал об этом своим ребятам.

- Да, неосмотрительность может дорого обойтись,- сказал Олимпиев. Кажется, нам вообще не надо было заходить в район Зайцево. Там и без нас хватало истребителей.

- Жуйков хотел помочь ребятам, - возразил Савченков. - Мало ли какие ситуации бывают! А бой был горячим, правда?

В один из напряженных летных дней я пять раз поднимался в воздух. Пятый раз - в составе восьмерки капитана Банщикова, которая вылетела на прикрытие станции Мга. Сверху хорошо были видны десятки железнодорожных составов, очевидно ожидавших отправления. Мы знали, что в первую очередь пропускали воинские эшелоны в сторону Ленинграда, а потом уже те, что шли в тыл. "Вот так, наверное, и наши стоят где-нибудь", - подумал я и в ту же минуту увидел, как с севера на высоте около двух тысяч метров показалось до двадцати неприятельских бомбардировщиков.

Евгений Евгеньевич покачал самолет с крыла на крыло. Летчики подтянулись к ведущему, и вся группа со снижением понеслась навстречу "юнкерсам", чтобы не допустить удара по станции. Врезались во вражеский строй, открыли огонь. Две неприятельские машины сразу же вспыхнули. Остальные, сбросив бомбы на подходе к станции, разлетелись со снижением в разные стороны. Преследуя фашистов, мы расстреливали их почти в упор.

Вдруг с северо-востока показалась вторая группа Ю-87. Вот так ситуация! Банщиков, покачивая самолет с крыла на крыло собрал ведомых и бросился наперерез стервятникам.

У нас было преимущество в высоте метров на пятьсот. "Лаптежники" (так прозвали немецкие бомбардировщики, у которых не убиралось шасси) заколебались: видимо, они не думали, что встретят советских истребителей. Мы воспользовались их замешательством и ринулись в атаку. Так и не достигнув цели, гитлеровцы куда попало сбросили бомбы и один за другим стали поспешно снижаться, чтобы укрыться на фоне темневшего леса.

А тем временем к станции Мга приближалась третья группа бомбардировщиков. Это были Ю-88. Кто-то заметил их, подал сигнал все тем же способом покачиванием крыльев, и мы начали набирать высоту. Но моторы, работавшие на повышенном режиме, перегрелись и плохо тянули. Стало ясно, что мы не сможем подняться выше, чем противник, поэтому решили предпринять атаку снизу, когда первая тройка "юнкерсов" уже отбомбилась.

Рискуя напороться на сброшенные немцами бомбы, мы все же не прекращали атаки, однако все было безрезультатно. Утешало одно: Николай Савченков, Вадим Лойко и Николай Косаренко трассирующими очередями заставили остальное звенья немцев повернуть от станции. Да, ну а как же все-таки быть вот с этим "юнкерсом", брюхо которого перед моими глазами? Неужели уйдет? Ожесточенно жму на гашетку, но оружие молчит. Перезарядка, вторая - все бесполезно: боеприпасы кончились.

"Таранить!" - мелькнула мысль. Пошел на догон, приготовился к удару. Еще несколько мгновений - и... Но тут, словно молния, сверкнула очередь с борта другого "юнкерса". Мой самолет вздрогнул и на короткий миг как бы застыл на месте. А преследуемый бомбардировщик уходил все дальше и дальше.

Оглянулся. Никого из наших уже не было. Неподалеку от станции пламя жадно пожирало вагоны, вырванные из какого-то эшелона. Мелькнула тревожная мысль: "Может быть, там и моя семья?.." А в стороне горело несколько костров. Не самолеты ли моих друзей? И на душе стало так тоскливо, одиноко и горько, что к глазам подступили слезы. Покружив минуты две-три, я взял курс на свой аэродром. Приземлился уже в темноте.