Минуя лесок, стальные коробки приблизились к железной дороге. И вдруг навстречу им засверкали острые язычки пламени. Это наши артиллеристы. Бесстрашные ребята пытаются остановить бронированную колонну.

В пыльном облаке зачадило несколько высоких костров. Вражеские танки приостановились. Затем колонна стала растекаться вширь, охватывая лесок, из которого метко били советские пушки. Нелегко им сейчас, нашим артиллеристам. Надо бы помочь храбрецам! Не раздумывая, я бросил свой "харрикейн" на вражескую автомобильную колонну, двигавшуюся за танками, и ударил по ней реактивными снарядами. За мной последовали остальные. Две автомашины вспыхнули как спички. Через борта на дорогу посыпались маленькие серые фигурки солдат. Дав по ним длинную очередь, развернулся группой для второго захода.

"Харрикейны" сновали над грузовиками и танками до тех пор, пока не израсходовали весь боекомплект. Мы понимали, конечно, что истребители мало причинят урона танкам, зато гитлеровцы недосчитаются нескольких автомашин с солдатами.

Больше летчики ничем не могли помочь артиллеристам. "Харрикейны" еще раз пронеслись над фашистской колонной, почти касаясь фюзеляжами пригнувшихся в кузовах солдат, набрали за железной дорогой высоту и взяли курс на Тростянку.

К исходу дня на этом аэродроме собрались остатки четырех полков. К вечеру сюда прибыл командир дивизии полковник Иван Дмитриевич Подгорный. Это был высокий, стройный, очень энергичный человек с живыми внимательными глазами и спокойными, уверенными движениями. Прямо на стоянке он собрал летчиков 191-го полка и объявил мне благодарность за вчерашний удачно проведенный бой. Оказывается, сбитый мною "мессершмитт", на фюзеляже которого был намалеван полосатый зверь, принадлежал немецкому асу, удостоенному многих высших наград Германии.

- Сам летчик погиб при попытке выброситься с парашютом,- сказал Иван Дмитриевич, тепло пожимая мне руку, - а вот награды его я привез. Посмотрите, если интересуетесь.

Вот так и закончилась волновавшая нас загадка с "тигром" и его ведомыми. Недолго пришлось летать хваленому фашистскому асу в советском небе. Не помогли ему ни награды, ни устрашающий желто-черный зверь...

Полковник между тем начал рассказывать летчикам о событиях минувших дней.

- Положение, товарищи, серьезное, - говорил он, глядя в вечереющее небо, по которому проплывали на восток неприятельские бомбардировщики. - Враг наступает. Неизвестно, где и когда его удастся остановить. На этом аэродроме вы временно. Завтра или послезавтра перелетите на другой, оттуда и будете работать. А теперь... - комдив ласково улыбнулся, разглядывая серые, усталые лица летчиков, - а теперь - отдыхать.

Воспользовавшись случаем, я поинтересовался, известно ли что-нибудь комдиву о сбитом в бою Андрее Аравине.

Подгорный задумался.

- Аравин, Аравин... Погодите, - сказал наконец Иван Дмитриевич. - Не знаю, о нем ли шла речь, но недавно мне доложили, что какая-то наземная часть подобрала раненого летчика. Сами понимаете, - извиняющимся тоном добавил он, что-либо уточнить в подобной обстановке очень трудно. Но я постараюсь, обязательно выясню судьбу вашего друга.

Полковник сочувственно пожал мне руку и, повернувшись, скрылся в темноте.

...Жилья поблизости не оказалось, поэтому мы расположились на отдых прямо под крылом самолета, на жесткой и еще холодноватой влажной земле: я и Добровольский по краям, Шевелев в середине. Накрыться было нечем. Мы вертелись, ежеминутно просыпались и бранили себя за нерасторопность: можно же было захватить с собой куртку или какое-нибудь, пусть даже самое плохонькое, одеяло. Между тем в ложбинки опустился туман, белые пряди его, прижимаясь к земле, протянулись через все летное поле. Теперь и вовсе сон был не в сон.

Мы даже обрадовались, когда услышали сигнал подъема. Холод сковал наши тела, и мы долго бегали, чтобы разогреться.

- Ну и ночка! - тихо ругался Добровольский.

Еще до восхода солнца наша шестерка во главе с Вадимом Лойко получила на КП задание вылететь на прикрытие наземных войск, сдерживающих наступление противника в районе Нового Оскола. А четверка Гончаренко должна была выйти одновременно с нами на сопровождение штурмовиков.

Некоторое время мы летели вместе вдоль железной дороги. Показалась станция Новый Оскол. Там повсюду были разбросаны обгоревшие товарные вагоны и цистерны. Несколько паровозов, еще дымя, валялось под откосом.

Мы заметили шестерку "мессеров". Она шла прямо на нас. Это была уже известная нам тактика - отвлечь внимание, чтобы дать возможность своим бомбардировщикам прорваться к линии советской обороны.

Сначала мы сошлись в лобовую, потом, когда еще не успели отбить первой атаки, два "месса", кружившие в стороне, атаковали сверху пару Вадима Лойко. Их атаку вовремя заметил Василий Добровольский и тотчас поспешил на выручку к товарищу. Пристроившись одному из немцев в хвост, он погнал его вниз с такой стремительностью, что тот врезался на полной скорости в землю. А сам Василий едва успел выхватить свой самолет, немного зацепив верхушки деревьев. Он привез на аэродром полный радиатор листвы, но все же его "харрикейн" был целехонек. А машина Лойко, изрешеченная пулями, оказалась в очень плохом состоянии. Техники покачали головой: вряд ли удастся поставить ее в строй. Что делать? Других самолетов не было. Из группы, выходившей на сопровождение штурмовиков в район Валуек, тоже не вернулось два истребителя. Их встретил на малой высоте сильный огонь неприятельских зениток. Один из летчиков выпрыгнул с парашютом из горящей машины и приземлился на своей территории, другой сел в поле, но его "харрикейн" взорвался.

Боевых машин оставалось совсем мало, поэтому все исправные самолеты собирали в одну группу и вылетали на задание по очереди.

А враг тем временем упорно рвался к Дону, шел на восток, не ввязываясь в бои за отдельные населенные пункты и обходя очаги сопротивления советских войск.

Нашему полку снова приказали перебазироваться. На этот раз в Коротояк. Я вел группу, вылетевшую в последний раз на прикрытие отходивших к Дону наземных частей. Возвратимся с боевого задания, заправимся и покинем этот аэродром. Всюду, на сколько хватало глаз, шли по полям и дорогам люди; поднимая густую пыль, двигалась техника.

Я попытался связаться по радио с войсками, но установленный позывной наземной радиостанции не отвечал. Невдалеке от нас прошмыгнула шестерка "мессершмиттов". Возможно, она не заметила нас, может быть, спешила на другое задание и решила не ввязываться в бой.

Мы пробыли положенное время в заданном районе и решили возвращаться - уже вечерело. Со снижением, на большой скорости, самолеты пара за парой пошли в сторону аэродрома. Пройдя над его центром, группа взмыла вверх и начала вытягиваться по кругу в цепочку для посадки.

Я уже выпустил шасси, как вдруг заметил выползавшие из леса прямо на взлетную полосу подозрительные зеленые прямоугольники.

- Не садиться! - передал я по радио следующим за мной истребителям. Убрать шасси!

Сомнений быть не могло: на аэродром вышли немецкие танки. "Харрикейны" прошли над ними на небольшой высоте и снова взмыли вверх. Итак, аэродром пуст.

Наших здесь нет. Видимо, успели сняться. А как быть нам? Выход только один - лететь до запасного. Это не очень далеко, но хватит ли горючего?..

Мы набрали высоту и легли на курс. К нашему счастью, горизонт был чист ни одного "мессера". В Коротояк наша группа пришла, когда совсем уже стемнело. Аэродром был расположен в красивой излучине Дона, километрах в пяти от небольшой деревушки. Ночью на грузовиках прибыли техники и механики, а также несколько "безлошадных" летчиков.

С утра установили между полками очередность боевого дежурства. Вылеты следовали один за другим. Ходили прикрывать наземные войска и на разведку. Одну из четверок водил к западу от Острогожска Василий Добровольский. В этот вылет погиб Лукацкий. Добровольский рассказал мне подробности его гибели.