Не все в Древней Руси смотрели на церковное поминовение и на вклады за него, как смотрел на это преп. Иосиф. В одной рукописи XVII в. в предисловии к синодику Сийского монастыря я встретил такое наставление игуменам: «Если скончается монах вашей паствы или мирянин, в нищете живший, не говорите: не дал вкладу, так не писать его в поминание; тогда вы уже не пастыри, а наемники и мздоимцы; если состоятельный человек, умирая, ничего не даст церкви божией, ни отцу своему духовному, а все оставит плотскому своему роду - это не ваш грех, ты же, пастуше словесных овец, имей опасливое попечение о душах их». Однако взгляд Иосифа оставался господствующим и поддерживал непрерывный приток в монастыри денежных и земельных вкладов. Впрочем, и денежные вклады шли прежде всего на приобретение вотчин, и сами вкладчики подыскивали земли для монастыря, чтобы купить их на вкладываемые ими деньги: с вкладом связано было их поминовение, а денежный капитал легко мог быть израсходован, тогда как монастырская земля была неотчуждаема и должна была напоминать о поминовении вкладчика-сельника, «чтобы душа его во веки беспамятна не была», как писалось во вкладных. От разных монастырей Древней Руси сохранилось большое количество купчих на земли; в архиве Троицкого Сергиева монастыря ряд их идет от преемника Сергиева игумена Никона. Но нередко купля-продажа заменялась сделками другого рода или с ними соединялась. Так, иногда вотчина отчуждалась монастырю за деньги под видом заклада: вотчинник занимал деньги под залог вотчины; при неуплате в срок или при отказе от уплаты закладная по условию превращалась в купчую. Подобный характер прикрытой продажи получила и мена вотчинами: монастырь покупал малоценную землю и менял ее на более ценную, доплачивая разницу стоимости деньгами. На такую мену с придачей или приплатой походили и вклады по душе со сдачей. Вотчинные вклады обыкновенно делались заранее с условием жить вкладчику на вкладной вотчине до смерти или до пострижения. Это был своего рода прожиток или пожить, как называлось подобное временное владение в поместном праве. Но нередко вотчинник получал с монастыря еще сдачу при самом вкладе вотчины, в стоимости которой, таким образом, различались две составные доли: одна - собственно вкладная на помин души, другая - продажная, оплачиваемая сдачей. Все такие сделки основывались на общих нормах древнерусского гражданского права; но при участии религиозных мотивов в монастырской практике они складывались в такие сложные комбинации, какие едва ли возможны были во внецерковном юридическом обороте. Приведу пример из архива Троицкого Сергиева монастыря, самого крупного и оборотливого землевладельца между монастырями Древней Руси. В 1624 г. вдова знатного происхождения дала к Троице хорошую старинную вотчину мужа с условием поминать его, их детей и родителей, а ее по смерти положить у Троицы, с записью в сенаник и проч. При этом вкладчица взяла у монастыря значительную сумму, чтобы расплатиться с долгами, и поставила условие: кто из ее рода захочет выкупить вкладную вотчину, обязан уплатить взятую вдовой у монастыря сумму и сверх того внести большой денежный вклад взамен той доли стоимости выкупаемой вотчины, какая назначалась на поминовение. Вкладчица живет во вкладной вотчине до своей смерти, а после нее монастырь даст ее человеку во вкладном селе или в какой-либо вотчине монастыря, где сам тот человек похочет, белую, нетяглую землю, чему ему с семьей сыту быть до его смерти. Здесь совмещены разнородные юридические и церковно-нравственные нормы: вклад по душе с его обычными условиями и душевными благами, на него приобретаемыми, и сдача и выкуп родовой вотчины с обязательствами, на ней лежащими, и пожизненный прожиток не только для самой вкладчицы, но и для ее крепостного слуги с семьей.

Я перечислил далеко не все землевладельческие операции монастырей: это дело специального исследования. В нашей исторической литературе есть такое исследование, изданное слишком 40лет тому назад и доселе сохраняющее большую научную цену, - это сочинение Вл. Милютина О недвижимых имуществах духовенства в России; оно говорит о монастырях в ряду других церковных учреждений Я веду речь только о монастырских вотчинах. Сказанного мною, думаю, достаточно, чтобы заметить, какое направление принимала жизнь старых пустынных общежительных монастырей к половине XVI в. Из трудовых земледельческих общин, питавшихся своими трудами, где каждый брат работал на всех и все духовно поддерживали каждого из своей братии, многие из этих монастырей, если не большинство, разрослись в крупные землевладельческие общества со сложным хозяйством и привилегированным хозяйственным управлением, с многообразными житейскими суетами, поземельными тяжбами и запутанными мирскими отношениями. Окруженное монастырскими слободами, слободками и селами, братство такого монастыря представляло из себя черноризческое барство, на которое работали сотни и тысячи крестьянских рук, а оно властно правило своими многочисленными слугами, служками и крестьянами и потом молилось о всем мире, и особенно о мирянах-вкладчиках своего монастыря. В больших монастырях, как Троицкий. Сергиев, Иосифов Волоколамский, было много родовитых постриженников из князей, бояр и дворян, которые и под монашеской рясой сохраняли воспитанные в миру чувства и привычки людей правящего класса. Неправильно понятая идея церковной молитвы за усопших повела к непомерному земельному обогащению монастырей и поставила их в безысходный круг противоречий. Уже в начале XVI в., во времена Иосифа Волоцкого, как писал он сам, во всех монастырях было земли много оттого, что князья и бояре давали им села на вечное поминание. Общества отшельников, убегавших от мира, мир превратил в привилегированные наемные молельни о мирских грехах и ломился в мирные обители со своими заказами. Это было главное противоречие, обострившее все остальные. Инок, полагавший в основу своего подвига смирение и послушание, «еже не имети никоея же своея воля», видел себя членом корпорации, властвовавшей над многочисленным населением монастырских земель. Большие монастыри были очень богатые общества, каждый член которых, однако, давал обет нищеты, отрекаясь от всякой собственности. Единственное оправдание монастырского землевладения было указано церковным правилом: «церковное богатство - нищих богатство». Мир, т. е. общество и государство, щедро наделяя монастыри вотчинами, этим возлагал на них обязанность устроить общественную благотворительность. Строители монастырей, наиболее чтимые в Древней Руси, глубоко проникнуты были сознанием святости этого иноческого долга перед миром приносившим иночеству такие жертвы: они шли навстречу народным нуждам, не отказывали просящим, в неурожайные годы кормили голодающих. Так поступал Кирилло-Белозерский монастырь при своем основателе и его ближайших преемниках: во время одного голода в монастыре кормилось ежедневно до нового урожая более 600 человек. Преп. Иосиф, исчисляя княгине Голениной расходы своего монастыря, писал, что на нищих и странников у него ежегодно расходится деньгами по 150 рублей (около 9 тысяч), иногда и больше, да хлебом по 3 тысячи четвертей, что у него в трапезе каждый день кормится 600 - 700 душ. Житие его рассказывает, что во время голода к воротам монастыря подступило из окрестных сел до 7 тысяч народа, прося хлеба. Другие побросали перед монастырем своих голодных детей, а сами разошлись. Иосиф приказал келарю ребят подобрать и содержать в монастырской странноприимнице, а взрослым раздавать хлеб. Через несколько дней келарь доложил: ржи нет, и братию кормить нечем. Иосиф велел казначею купить ржи. Тот возразил: денег нет. Игумен приказал занимать деньги и покупать рожь, а братскую трапезу сократить до крайней скудости. Братия зароптала: «Как это можно прокормить столько народа! Только нас переморит, а людей не прокормит». Но про подвиг Иосифа узнали окрестные землевладельцы, также удельные московские князья и сам великий князь Василий и щедрыми вспоможениями выручили игумена. Многие монастыри скоро забывали нищелюбивый завет своих основателей, и их благотворительная деятельность не развилась в устойчивые учреждения, а случайные, неупорядоченные подаяния монастырских богомольцев создали при больших монастырях особый класс профессиональных нищих. Богадельни были при немногих монастырях, и когда царь на Стоглавом соборе возбудил вопрос о беспризорных нищих, убогих и увечных, отцы собора дали совет собрать таких в богадельни и содержать на счет царской казны и на приношения христолюбцев, но об участии церковных учреждений в их содержании умолчали. Куда же девали богатые монастыри свои деньги, обильно приливавшие к ним от вкладчиков и из обширных вотчин? Обличители XVI в. настойчиво повторяют, что монастыри вопреки церковным правилам дисконтировали - отдавали деньги в рост, особенно в ссуду своим крестьянам. Вассиан Косой изображает их суровыми заимодавцами, которые налагали «лихву на лихву», проценты на проценты, у несостоятельного должника-крестьянина отнимали корову или лошадь, а самого с женой и детьми сгоняли со своей земли или судебным порядком доводили до конечного разорения. Это обвинение в «заимоданиях многолихвенных убогим человеком» было отчасти поддержано и на Стоглавом соборе. Царь спрашивал: «Церковную и монастырскую казну в рост дают - угодно ли это богу?» Отцы собора отвечали постановлением: архиереям и монастырям деньги и хлеб давать крестьянам своих сел без роста, чтобы крестьяне за ними жили, от них не бегали и села их не пустовали бы . Так, частию по вине земельного богатства монастыри начинали превращаться из убежищ нищей братии в ссудолихвенные конторы.