Осип Мандельштам, казалось бы, столь далекий от Николая Клюева, воспринял коллективизацию как космическую катастрофу ("природа своего не узнает лица..."); в написанной Клюевым незадолго до ареста (но опубликованной лишь в наше время) "Песне Гамаюна", которую, вполне вероятно, слышал из его уст Осип Эмильевич, воплотилось именно такое восприятие, предстающее сегодня поражающе провидчески (стихотворение это сохранилось только в архиве ОГПУ):

К нам вести горькие пришли,

Что зыбь Арала в мертвой типе,

Что редки аисты на Украине,

Моздокские не звонки ковыли.

И в светлой Саровской пустыне

Скрипят подземные рули!332

К нам вести горькие пришли,

Что больше нет родной земли...

Да, уж в самом деле Гамаюн - птица вещая... И как прав был Мандельштам, написавший ранее: "Клюев - пришелец с величавого Олонца, где русский быт и русская мужицкая речь покоится в эллинской важности и простоте. Клюев народен потому, что в нем сживается ямбический дух Боратынского с вещим напевом неграмотного олонецкого сказителя"333.

Вполне закономерно, что в 1934 году ордера на арест Клюева и, через три с половиной месяца, Мандельштама подписал один и тот же зампред ОГПУ Я. С. Агранов, а допросы их вел один и тот же Н. X. Шиваров; его отчество "Христофорович", из-за чего некоторые читатели усматривают в нем сына русского священника. Между тем Шиваров, подобно известному Христиану Раковскому (Станчеву), был выходцем из Болгарии, то есть "коммунистом-интернационалистом", каковых в составе ВЧК-ОГПУ имелось множество.

Невозможно переоценить тот факт, что Николай Клюев, находясь с 1934 года в предельно тяжкой и окончившейся гибелью (в октябре 1937-го) сибирской ссылке, пишет в Москву 25 октября 1935 года о своем в очередной раз оказавшемся в заключении молодом последователе: "Жалко сердечно Павла Васильева" - и тут же спрашивает: "Как поживает Осип Эмильевич? Я слышал, что будто он в Воронеже?"334 И через четыре месяца, 23 февраля 1936-го: "Очень меня волнует судьба Васильева, не знаете ли Вы его адреса?" И опять-таки: "Очень бы хотелось написать Осипу Эмильевичу, но его адреса я тоже не знаю" (там же, с. 191). Напомню, что Мандельштам в своей ссылке 5 августа 1935 года говорил о Павле Васильеве как об одном из трех наиболее выдающихся поэтов современности (см. выше). Стоит еще привести слова Н. Я. Мандельштам о Сергее Клычкове: "...мы всегда дружили с ним. Ему посвящена третья часть "Стихов о русской поэзии"..."335 (отмечу, что в наследии Мандельштама весьма немного таких посвящений, - кроме "шуточных" стихотворений, одно из которых, кстати, обращено к Павлу Васильеву).

Эти взаимоотношения Мандельштама с Клюевым, Клычковым и Павлом Васильевым с известной точки зрения неожиданны и даже странны. Ведь перечисленные три поэта в 1920-х-1930-х годах (а в какой-то мере это продолжается и сегодня) преподносились в качестве заведомых русских "националистов", "шовинистов" и, конечно же, "антисемитов"; достаточно упомянуть, что Сергей Клычков арестовывался по обвинению в "антисемитизме" в 1923 году, а Павел Васильев - в августе 1935 года, то есть как раз тогда, когда Осип Мандельштам говорил о нем как об одном из трех наиболее ценимых им поэтов!

В начале 1930-х годов критик О. Бескин, являвшийся, между прочим, ответственным секретарем редакции "Литературной энциклопедии", писал о поэзии Клычкова как о "националистически-шовинистической лирике"336. И тогда же некто С. Розенталь на страницах самой "Правды" (10 августа 1933 года) заявил, что "от образов Мандельштама пахнет... великодержавным шовинизмом"337.

Итак, О. Э. Мандельштам - "шовинист", и, разумеется, дело идет не о еврейском, а о русском "шовинизме". Это обвинение было выдвинуто "главной" партийной газетой, редактируемой тогда Л. З. Мехлисом, который, между прочим, до 1918 года был членом сугубо "национальной" еврейской партии "Поалей Цион" ("Рабочие Сиона")... И Розенталь и Мехлис были по-своему "правы": ведь "дерзнул" же Осип Эмильевич опубликовать в советской газете статью (я ее только что цитировал), в которой, говоря о поэзии Клюева, выразил свое преклонение перед еще теплившейся тогда "исконной Русью", где, по его определению, "русский быт и русская мужицкая речь покоится в эллинской важности"...

В те времена (как, кстати сказать, и сегодня) каждый человек, для которого Россия представляла собой безусловную самостоятельную ценность (а не всего лишь "материал", из коего необходимо нечто "выработать"), рисковал быть "обвиненным" в "национализме", "шовинизме", "фашизме" и, разумеется, "антисемитизме". Именно в этих "преступлениях" были обвинены тогда П. А. Флоренский, А. Ф. Лосев, С. Ф. Платонов, М. М. Бахтин...

Впрочем, вроде бы в самом деле есть основания усматривать в Сергее Клычкове или Павле Васильеве "националистическую" настроенность, которая выражалась в их недовольстве засильем "чужаков" - "инородцев", "иноземцев" - и в литературе, и в жизни страны в целом.

Так, арестованный Клычков признался - по всей вероятности, вполне искренне, - что власть в СССР "в моем представлении и в разговорах с окружающими рисовалась узурпатором русского народа, а руководители ВКП(б) иноземцами, изгоняющими и принижающими русский дух"338.

Однако ведь с теми же основаниями можно обвинить в "национализме" Мандельштама, который в своем весьма кратком (всего 16 строк) памфлете не преминул все же "сообщить", что Сталин-"горец" и "осетин", а также заявил (о чем уже говорилось), что Бабель пишет "не по-русски"... Более того: в мандельштамовском стихотворении о Сталине, по всей вероятности, содержится бессознательная, а может быть, даже полусознательная "полемика" с известной статьей Бухарина "Злые заметки" (1927) - несмотря на то, что Николай Иванович не раз поддерживал поэта.

Бухарин в этой статье с крайней резкостью выступил против пресловутого "русского национализма". Он писал, цитируя строку второстепенного стихотворца 1920-х годов: "..."На кой же черт иные страны!" - вот один уровень "национальной гордости" мещанина. "Умом Россию не объять"339 - вот вам другой уровень, поквалифицированнее. Некий разговорец (выделено мною. В.К.) насчет "жидов" и "инородцев" - вот еще форма воспитания... Так помаленечку просовывает свои идеологические пальцы новая российская буржуазия" (выделено Бухариным)...340 У Мандельштама же сказано: