2

Женитьба эта порядком взбудоражила село. Кто бы мог подумать, что Зюзина на склоне лет выйдет замуж, да еще и жениха отхватит такого, что многим на зависть: человека образованного, директора школы. Имена жениха и невесты вертелись у баб на языке целую неделю. Известное дело, людская молва, что морская волна: начнет бить в берег - только держись, а как ветер утихнет и нет ее, улеглась. Как водится, позлословили: - Вспомнила Фекла свой девишник... - Опоила приворотным зельем Суховерхова, вот и присох к ней. - Леонид-то Иванович женился, как на льду обломился: Фекла-то уж не первой молодости невеста, и чего он сунул шею в хомут? Высказывались и другие мнения: - Фекла - баба золотая. Директору повезло. - Не она, так до смерти и ходил бы бобылем. Правильно сделал: без жены, как без шапки. "Клад да жена на счастливого". Все эти суды-пересуды происходили, как водится, по-за глаза. В открытую даже недоброжелатели не решались осуждать Зюзину и Суховерхова: "Что ж, оба они - люди свободные, а годы уходят. Нашли друг друга - и ладно, пусть живут с богом". А старые друзья Зюзиной - те просто были довольны, что Фекла Осиповна наконец-то устроила свою судьбу, выходя замуж за Суховерхова. Родион Мальгин, регистрируя в сельсовете их брак, сказал Фекле: - А помнишь, Феня, как ты везла меня в санях после госпиталя? Помнишь, как сожалела, что не нашла своего суженого? Вот теперь и нашла. Живите в любви да в согласии! И Панькин, когда Фекла пришла звать его на свадьбу, расчувствовался и признался: - Женитьба ваша, Фекла Осиповна, не случайна. Ведь я еще тогда, в твои именины, решил: быть вам вместе. Вот и вышло по-моему. Так или не так? - Так, так Тихон Сафонович, - прослезилась на радостях Фекла. - Вы, правду сказать, во многом определяли мою судьбу. Спасибо вам! - Она помолчала, успокоилась и уже по-деловому добавила: - Мы не будем делать большую свадьбу. Я приглашаю только самых близких. - Хорошо. Мы с женкой придем непременно. Фекла ушла от Панькина грустная, потому что выглядел он неважно: лицо бледное, с нездоровой рыхловатостью, ходил по избе осторожно, словно боялся поскользнуться. И хоть бодрился и шутил Тихон Сафоныч, Фекла отметила про себя, что бывший председатель сильно сдал: укатали сивку крутые горки. А вот Киндяков и с возрастом не накопил жирка, был жилист, цепок к жизни. Борода у него задорно торчала вперед, и ходил он довольно резво. "Сухое дерево дольше скрипит. Дай бог ему здоровья", - не раз желала мысленно Фекла. К известию о ее замужестве Дорофей отнесся с одобрением. - Давно, Феня, надо было найти тебе свой причал. Вот и нашла. Живи счастливо и благополучно! - Спасибо, Дорофеюшко, - поблагодарила его Фекла. Однако от своих обычных подковырок Дорофей все же не удержался: - Давно ли крутите любовь-то? - будто между прочим поинтересовался он. Фекла ответила уклончиво. - Значит, по пословице: "Была бы постелюшка, а милой найдется?" Девице положено согрешить, иначе ей не в чем было бы каяться... Фекла довольно чувствительно ударила его кулаком по спине. - Ох и шуточки у тя! Язык бы отсох! Правду говорят - горбатого могила исправит. - Неужто обиделась? - с невинным видом спросил Дорофей., - А ежели эдак мужа будешь лупить - так он долго не протянет. Вдовой останешься. - Мужа я буду колотить полегче. А обижаться на тебя грех. Ты у нас святой, Дорофеюшко! Весь век прожил с Ефросиньей и ни разу ей не изменил. Бабы, что иной раз дерутся с мужьями-гуленами, тебя всегда в пример ставят. - Ишь ты, как сказанула! Не знаю уж, то ли благодарить тя на добром слове, то ли обозлиться? - Благодари, Дорофеюшко, потому как я сказала тебе сущую правду. - Ну спасибо, спасибо, - рассмеялся Дорофей. - Только этим ты, Феклуша, вроде как мою мужскую честь задела... - Всяк честен своими заслугами. Ладно, приходи в гости, обмоем наше бракосочетание. - Приду, приду. Кто знает, может, боле и не гуливать на свадьбах-то? Старею я, Феклуша. А ты молодец! Про деток не забудь, - нравоучительно напомнил Дорофей. - Родить надобно помора! - Это уж как получится... - улыбнулась Фекла. Праздничное настроение ее неожиданно нарушилось: в самый канун свадьбы умерла Авдотья Тимонина. Давняя недоброжелательница Зюзиной, она даже смертью своей словно хотела испортить ей светлый праздник замужества... Сколько раз бывало вгоняла она Феклу в слезы, сколько сплетен распространяла про нее по селу. Что поделать, когда зависть творит свое черное дело: хоть бисером рассыпься, а не заслужишь от завистника доброго слова. Даже достоинства твои обернутся в его устах против тебя. Но Фекла все-таки жалела Авдотью - как-никак вместе в войну рыбачили, ходили зверя бить во льды - и с согласия мужа передвинула свадьбу. Чтобы было веселее, она пригласила на торжество и молодежь: Родиона попросила привести дочь и сына, а Соне Кукшиной сказала, чтобы та пришла с дочкой Сашей. Само собой разумеется, пришли на свадьбу и Климцов с супругой. Митенев на свадьбе не был, сославшись на головную боль и модную нынче болезнь гипертонию... Застолье проходило в верхней, чистой, или летней, избе. Фекла два дня прибирала ее, выбрасывала старье, белила потолок, мыла окна и полы, вместе с Леонидом Ивановичем оклеивала стены новыми обоями. Тесная зимовка казалась ей неподходящей для семейной жизни, и она решила обживать летнюю половину. Под дружные возгласы "горько" Леонид Иванович целовался с супругой, говорил ей ласковые слова, а потом, как это порой бывает с мало и редко пьющими людьми, не рассчитав свои силы, сник. Фекла чуть-чуть сконфузилась, но ненадолго. Она решительно подхватила мужа и унесла его в спальню. Гости одобрительно зашумели: - О-о-о! Вот это жена! С такой не пропадешь!

3

В середине августа к Родиону неожиданно приехал его брат Тихон. Они не виделись с зимы сорок первого года. Хотя Родион воевал на Северном фронте, а Тихон плавал в Баренцевом и Белом морях на транспортном пароходе "Большевик", перевозившем союзнические грузы, встретиться братьям в те годы так и не довелось. А потом Тихон совершил переход на "Большевике" во Владивосток и остался служить на Тихом океане. Когда пароход списали с флота за ветхостью, Тихона назначили капитаном на новое океанское судно-сухогруз, и выбраться на побывку в родные места ему опять не удалось. Но вот наконец он в Унде. Родион едва узнал брата. Годы дали знать себя: на загорелом лице Тихона резко обозначились морщинки, он полысел и обзавелся заметным брюшком, хотя и выглядел в капитанской форме бравым мореходом. - Ты чего такой худой? - спросил он, обнимая Родиона. - Плохо кормят, что ли? Тощий, безрукий, в эдаком пиджачишке... За что только тебя Августа любит? И любит ли? - пошутил брат. - Каждому свое, - отвечал Родион. - Я вот руку потерял, а ты брюшко нажил... А насчет любви не сомневайся... И этот пиджачишко, как ты изволил выразиться, вполне удобен. Мы ведь не столь богаты, как морская интеллигенция. Мы - сермяжная рыбацкая рать. И не растолстел я потому, что питаюсь в основном рыбой, на которой не разжиреешь. Но в ней, говорят, фосфору много, что для головных мозгов пользительно. И потому в Унде у нас народ толковый, а не то, что какие-нибудь владивостокские варяги... Тихон рассмеялся открыто, весело, как бывало в юности. - Отбрил! Ну, отбрил, братуха! Ладно, не обижайся. Я ведь шуткую... - Да чего обижаться то? Ишь, и словечки у тебя не поморские стали соскакивать с языка: "шуткую"... Там научился? Ну, ничего, поживешь дома вспомнишь родные слова. Женку-то почему не привез? Поглядели бы... - Дома сидит. В декретном отпуске. Живот у нее, пожалуй, теперь побольше моего, - снова засмеялся Тихон. - Я вот уехал и беспокоюсь, не рассыпалась бы там без меня... Ну да ничего, в крайнем случае, теща поможет. - Значит, наследника ждешь? Это ладно. Тихон приехал на Север не только для того, чтобы побывать в родительском доме. Комитет ветеранов Северного морского пароходства пригласил его на встречу старых моряков, которые плавали во время войны в конвоях, и три дня он провел в Архангельске. - Собралась старая гвардия в мореходном училище, - рассказывал он. - В большом зале столики расставлены, на них угощение: фрукты, карамельки, лимонад, пиво, икорка на тарелочках и все такое прочее. И сцена с микрофоном. Открыл встречу начальник пароходства, а потом ветераны ударились в воспоминания, кто на чем и куда плавал, сколько раз тонул, сколько под бомбежкой был, как доставляли грузы ценные для фронта. И меня вытащили к микрофону. Вспомнил и я, как мы с капитаном Афанасьевым да помполитом Петровским шли из Исландии в Мурманск на "Большевике", как бомба грохнулась на палубу, а мы назло фашистам сохранили и плавучесть, и ход. Хорошо поговорили... Ну а на другой день на "Александре Кучине"8 пошли в море к острову Сосновец почтить память товарищей, что погибли в Великую Отечественную... Там венки на воду опускали, и салютовали, и торжественное построение было на палубе. Словом, эти дни надолго запомнятся. Братья сходили на кладбище, на могилу матери. Постояли там молча перед заросшим травой бугорком с темным, чуть потрескавшимся от времени сосновым крестом. Положили на могилу цветы. А потом Тихон, надев сапоги и ватник, отправился бродить по тропинкам своего детства. Прежде всего побывал на причале у колхозных складов, откуда, бывало, уходили рыбаки в море, осмотрел старый бот, на котором Дорофей Киндяков плавал в войну у берегов Мурмана. Бот стоял теперь под урезом берега на деревянных подпорах. Тихон поднялся на палубу, которая и сейчас еще была без единой щелки - на совесть строили северные корабелы. Покрутил старинный дубовый штурвал с выточенными из стали накладками у осевого отверстия. Стекол конечно, не сохранилось, и в рубке тоскливо посвистывал ветер. На северо-восточной окраине села Тихон спустился на берег, к приливной, черте. Здесь Унда издавна провожала в море, а потом встречала с промысла зверобоев. Тихон долго стоял на обнажившейся в отлив песчаной полосе, сняв шапку и вспоминая, как в феврале двадцать девятого года, перед самой коллективизацией он с Родионом и матерью встречал из плавания отца. Это тогда Анисим Родионов принес худую весть о гибели во льдах Елисея Мальгина. Все вспомнил Тихон: и низкое негреющее солнце, и резкий ветер, и поземку, и то, как у матери подкосились ноги и она, опустившись в снег на колени, закричала страшно и пронзительно: "Елисе-е-е-юшко-о-о!" Над морем толпились лиловые облака, а в просветы меж них прорывались веселые лучи солнца. Тронутые позолотой плескались в стремительном беге волны, они торопились вдаль, к горизонту, и, казалось, ничто не могло удержать их. Тихон долго не мог отвести от них взгляд. А когда повернул обратно в село, задержался на возвышенном местечке у берегового обрыва, возле серых от непогоды деревянных поминальных крестов. Ветер трепал навешенные на них белые льняные полотенца. ...В тридцать втором году колхозный промысловый бот "Ударник" попал в жестокий шторм у берегов Мурмана. Двигатель отказал, и неуправляемое суденышко прибоем разбило в щепки о скалы. Вся команда погибла. В память о ней и были поставлены эти кресты. Сюда, словно на древнее языческое капище, каждый год в день поминовения приходили матери и вдовы утонувших рыбаков плакать и причитать: