— Шу-ук, — Эну незаметно подёргала дружка за рукав, — дай мне клик.
— Зачем тебе?
— Козырну. Пусть знает!..
— Ну... на. Ты не очень там.
— Не учи.
Эну ветром полетела от Развалины с кликом в кулаке; сердце её рвалось наружу. Боль и страх последней недели, сковавшие её, словно цепью, исчезли, казалось, радость исцелила настрадавшееся тело. Держись, Толстый, сунешься ещё своей лапой!
Отец вроде не звал — а многоножка вошла, сняла поклажу; крышка у неё наверху отъехала назад, и показались тонкие щупальца. Разомкнув пояс, отец Фойт сбросил башмаки, спустил лохматые брюки — Шук для приличия отвёл глаза. Ну, чужак и чужак, значит, так у них заведено, что на людях раздеться не срам. Одно ясно, что Фойт — чужак отменно крепкий, если ему тьфу на хозяйские мины. Шандарахнуло — пыль столбом, а он целёхонек, только оглушило да ноги поцарапало. За таким не пропадешь.
— Пить хочешь? — спросил отец, навинчивая на щупальце головку со щипцами.
— Спасибо, отец, — Шук помахал рукой.
— Вода вон, в канистре. Очищенная.
— После попью, отец.
Многоножка струёй воздуха смела с пола остатки песка, разложила брюки и принялась щипцами соединять рваные края. Сожмёт — место цело, и так дальше.
Вроде всё улеглось и решилось, а Шук был взбудоражен, душа не на месте. Эну, крыса, упрыгала, хоть бы один «зонтик» оставила! Беспокойство не отпускало, и Шук вынул трубку «сладкого», прыснул в ноздрю пару раз.
— Что ты там нюхаешь?
— Так, волнуюсь, отец.
— Вон же вода, разведи...
— Что разведи? — до Шука не дошло.
— Эту шипучку вашу.
Звёздный, да вдобавок неплод, в люльке охолощённый — где ему знать, как человека в мужском виде крутить может...
— Я «пшик» не пью, отец.
— Крепковат?
— Мне пока рано, отец. Меня мало били.
— И долго надо бить, чтобы «пшиком» заняться?
— Месяца два до полусмерти. Или подстрелят, а не убьют — тоже...
Отец смотрел, как многоножка латает брюки.
— Я заметил, что тут на «пшик» недолго перейти.
— Морду бить не скупятся, это вы верно сказали.
— Давно хулиганишь?
— Не особо. Я, как с инкубатора вернулся, сначала ходил в школу, а потом...
— Откуда пришёл?
— С инкубатора... куда мальков сдают на вырост.
И вправду отец с неба рухнул. Шук сам не ждал, а оказался кое в чём умнее его. Смехотища — отца, звёздного, простым вещам учить!.. Шук вежливо, не зарываясь, стал просвещать того, кого бы слушать молчком и мотать на бигуди.
— Это такая штука — малёк родится, и его...
А маленького даже увидеть не дали, его — в мясорубку!
«В мясорубку моего, нашего малька!»
— ...его...
Мучаюсь, говорю им. — сделайте что-нибудь! А они — терпи, терпи, роды-то терпела, сейчас, немножко... какое немножко! Один плюётся — инструмент, говорит, совсем никуда... пошли менять, а я лежу...
— ...его...
«А если она побежала и с ней плохо сделается? вдруг кровь потечёт?!.. его... Всё из головы вон! ей же нельзя! наверное...»
— Я слушаю.
— Отец, — Шук встал. — Можно, я за Эну следом... Я быстро! до выселок и назад.
— Сиди. Что с ней станется.
— Отец, она после родов, вчера вернулась.
— Вот как! Поздравляю.
— Да нет, малёк не получился, а как бы с ней...
— Понятно, — отец закрыл многоножку. — Покажи её след.
Они вышли наружу, многоножка — впереди.
— Вот след! и вот...
Многоножка дунула вверх по откосу с неожиданной скоростью и скрылась в кустах.
— Успокойся. В случае чего домчит ее на выселки. Там есть кому помочь?
В автомате Форт был уверен, в свеженанятой служанке — нет. Скорее уж она припустится втрое быстрей, когда паук за спиной закричит, помахивая лапами: «Не спеши, я довезу!» Но хотя бы Шук не будет вскакивать ежеминутно и глядеть в ту сторону.
— Помогут... Спасибо вам, отец.
— Не за что. Вы ведь отныне мои. Пойдём-ка в тень.
Отец сел дочинивать брюки сам — робот отдал ему щипцы. Шук принял ещё понюшку «сладкого».
— Так про инкубатор...
— Да, простите, отец... Малька посмотрят, какой он, и дают матери, пока он обвыкнется. Потом в инкубатор, там его вырастят быстро и назад.
— Сам по себе разве не вырастет?
— О-о, это долго ждать, отец. А так — уже сможет ходить, говорить...
Форт хмыкнул, потянул свежий шов на разрыв — держит! — и принялся за другой. На транзитных станциях о ТуаТоу рассказывали разное — в частности, что там делают из эмбрионов взрослых болванов, внедряя им в мозг зомбические мысли. Выходит, доля истины в россказнях есть. Затратное, должно быть, удовольствие — младенцев инкубировать... Хотя биотехнологии достигли многого — погрузить тело в тёплый гель, штекер в вену, штепсель в артерию, воздуховод в горло, кишки заполнить безопасной пеной и раскрутить обмен веществ на полную мощность, какой в жизни не бывает. Если поставить это на поток, реально из новорождённых делать подросших детишек за месяцы вместо нескольких лет.
— Этих выростков ведь всему учить надо.
— Там, отец, главному научат, пока растёшь во сне. А остального дома нахватаешься.
— Полагаю, носить оружие тебя учили не там.
— Нет, это здесь.
— На каторге бывал?
— Собираюсь.
— Мать, отец у тебя есть?
— Папаша помер, мать жива. Ещё брат...
— Тоже гуляет с пистолетом или уже арестовали?
— Нет, отец, — Щук посерьёзнел и распрямился. — Он старший, читал много и по правительской разнарядке в город попал, выучился, технарем работает. Давно, я ещё мелким был — он баны покупал и присылал нам.
— Еду, что ли?
— Баны... — откуда звёздному знать про баны? как льешу-мальку знать про оты... — Такие, отец, талоны — на жратву, на воду, в общем, на всё.
Форт встряхнул брюки — готовы наконец. Швы заметно, но не слишком.
— За девку не дрожи, дошла хорошо.
«Радио! — расчухал Шук. — По радио связь с многоножкой! У него микрофон в ухе? Или вживлёнка в башке?»
— Техник — работа нужная, — мудро заметил отец, вдеваясь. — А попади ты в город, чем бы занялся?
Шук про город не то чтобы думал — страстно мечтал. Думать — значит, всерьёз, а о разнарядке позволено только мечтать. Это выигрыш в жизни. В городах с разнарядкой, говорят, получше, там много льешей за оты работают.