С наблюдательной точки на вершине холма городские постройки казались выстроившимися на параде солдатами, сгруппированными по родам войск. Улицы были прямыми, и поэтому Камланн казался похожим на решетку.

По приблизительным подсчетам Питера, в городе насчитывалось около двух тысяч домов. Ближайшую треть построек целиком окружал квадрат крепостного земляного вала. Прикинув, что в каждом доме могло проживать человека четыре-пять, Питер определил население Камланна – десять тысяч человек. Поменьше Рима и Лондона – как этот парень его назвал – «Лондиниум»? – но вполне прилично для Британии этих времен. Питер развернулся и пошел обратно, мимо парадного входа в триклиний, намереваясь теперь обойти виллу против часовой стрелки.

Четыре здания изящно обрамляли «площадь». Похоже, архитектор, строивший их, не слишком заботился о том, чтобы они соответствовали по стилю более ранним строениям.

«Новое крыло» выходило на обширное, овальной формы поле. Виллу от поля отделяла изящно выгнутая колоннада. Накрытые навесами сиденья под колоннами указывали на то, что на поле проводятся какие-то мероприятия, собирающие зрителей.

По краю поля шла дорожка. Пересекая ее, Питер обнаружил многочисленные следы колес. «Гонки колесниц?» – подумал он, нырнул под колонны и совершенно неожиданно для себя оказался в саду. А здесь что проводится? Бои гладиаторов?

По правую руку от Питера за высокой изгородью лежало еще одно поле – длинное и узкое. Для чего оно предназначалось, Питер пока не понимал. Он пробрался меж розовых кустов и увидел еще несколько построек и пристройки. Он обнаружил интересную вещь: хотя сама по себе планировка виллы была асимметричной, тем не менее откуда бы ты на виллу ни посмотрел, части ее выглядели вполне гармонично. Даже современные пристройки ближе к «ипподрому» – и те смотрелись недурно.

Подойдя к узкому полю, Питер увидел Медраута. Тот стоял в самой середине прямоугольника и держал двух коней под уздцы. Кони были нагружены вооружением и доспехами.

Завидев Питера, он воскликнул:

– Государь! Приношу извинения, но я подумал, что ты говорил о воротах стадиона.

Питер равнодушно пожал плечами:

– Ты это место выбрал для занятий? Медраут ответил не слишком уверенно – похоже, решил, что в вопросе Ланселота кроется какой-то подвох:

– Ну.., я подумал, что поле для турниров нам подойдет.

И Медраут указал еще на длинное поле, расположенное к юго-востоку от виллы.

«Ничего себе! Не хватало еще, чтобы все домочадцы Камланна любовались тем, как я ковыряюсь с мечом! Ну или с топором, не важно. Давай, думай, придумай какое-нибудь местечко поукромнее».

Питер покачал головой:

– Медраут, ты как думаешь-то? Напасть на тебя враги могут, что, только на турнирном поле? Я-то думал, ты хочешь по-настоящему, как в жизни бывает…

Питер подпустил в голос немного издевки.

Медраут переступил с ноги на ногу.

– Ну.., наверное. Это.., современно? У вас так принято.., в Сикамбрии?

Питер изумленно поднял брови. Они что тут, и слыхом не слыхивали об учениях, маневрах? «Может, у Артуса и появится надежда на лучшее, если я его быстро обучу».

Питер шагнул к лошадям и рассмотрел оружие и доспехи. Не густо и довольно скромненько: кольчуги, но без нагрудников, наголенники – а может, поручи. Металлические ободы для защиты живота, кожаный шлем, обитый железом. Два шести-семифутовых копья без наконечников, два топора с надетыми на лезвия чехлами. Два прямоугольных выпуклых щита. Щиты казались тяжелыми и неудобными. Питер поискал римские мечи-гладиусы, но не нашел. С их помощью можно было бы любой пуленепробиваемый жилет проткнуть, как нечего делать.

Он внимательно следил за Медраутом. Тот просунул голову в кольчугу, поднял руки вверх и несколько раз подпрыгнул на месте. Кольчуга легко соскользнула вниз. Питер почему-то думал, что напяливать ее потруднее. Подражая Медрауту, Питер нацепил на себя доспехи без особого труда. На грудь и живот легли металлические круги, которые пришлось закреплять полосками кожи. В этом им с Медраутом пришлось друг другу помочь, Медраут торопливо извинился.

– Я решил, что нагрудник ты не захочешь брать, принц, он ведь такой дорогой.

– Верно решил, – похвалил его Питер. Кожа пахла премерзко, металлические части доспехов давили и кололи. «Сейчас бы легкий защитный костюмчик из СВВ!» – подумал Питер. Наконец он встал в полном облачении и шагнул к одному из жеребцов. Конь был высокий, широкоплечий и явно норовистый. На Питера он злобно косился.

Питер взялся за уздечку, но тут Медраут неловко прокашлялся и поинтересовался:

– Государь, разве мы не сядем каждый на своего коня? «Елки-палки! Вот вляпался! – Питер одарил Медраута грозным взглядом и сделал вид, будто изучает седельную подпругу.

– Девять из десяти всадников – неумехи… – И он подтянул подпругу. – Вот так, доверяй, но проверяй… «А что, – прозвучало убедительно вроде бы, – подумал он. – Вот только правда ли это?» Единственное, что знал Питер о лошадях, так это то, что у них четыре ноги и куча сюрпризов для неопытных наездников в запасе.

– Ладно… Подведи мне, гм-м-м… – Питер протянул руку к другому коню и прищелкнул пальцами.

– Эпонимуса, государь?

– ...Моего коня. Ну?

Медраут схватил громадного Эпонимуса за узду и потащил к Питеру. Боевой коняга поначалу упирался, но потом, учуяв запах хозяина, пошел резвее. А вот жеребец Медраута, как только парень подошел поближе, попытался цапнуть Питера за руку.

Питер принял у Медраута поводья, заглянул Эпонимусу в глаза, дабы проникнуть в самую глубину его лошадиной души – именно так ему советовала поступать одна подружка, увлекавшаяся верховой ездой, вот только Питер никак не мог понять, зачем это нужно. Жеребец довольно тупо пялился на него и явно признавал в нем хозяина. Медраут сунул копья и топорик в прорези на седле Эпонимуса.

Питер понимал, что ни капли не соображает в том, как сражаться, сидя верхом на лошади. Он в отчаянии воззвал к потаенной части своего сознания, в надежде, что ему удастся на время выпустить Ланселота из ментальной темницы и дать ему напомнить телу знакомые навыки.

Он только чуть-чуть прикоснулся к Ланселоту, как тут же был вознагражден: он увидел Ланселота верхом на Эпонимусе, копье в правой руке, щит – в левой, принц пришпоривает своего боевого коня… Питер поспешно залатал прореху в сознании, дабы Ланселот, не дай Бог, не вырвался наружу весь целиком.

Он обошел Эпонимуса слева, вызывая в голове образы собирающегося оседлать коня Ланселота, – но не резко, а постепенно, чтобы варвар не выскочил. Работенка оказалась опасная: Питеру казалось, что стоит ему хоть немного прошляпить – и прости-прощай Смит, владеть его сознанием будет Ланселот, а ему самому придется смириться с подчиненным положением.

«Смогу ли я тогда вернуться домой?» – гадал Питер. Если его сознание не будет принадлежать ему, сумеет ли он наладить контакт со своим миром? Или ему суждено тогда вечно томиться в Темных Веках?

Неожиданно Питер обнаружил, что в сбруе Эпонимуса отсутствуют стремена. Да и само седло совсем не напоминало ни английское, ни ковбойское, времен освоения Дикого Запада. По бокам торчали выступы – и получалось, что сидеть в таком седле надо было, широко расставив ноги. Задняя лука приподнята очень высоко – всадник при езде должен был неизбежно наклоняться слишком сильно вперед.

«Ну ладно, хоть поводья-то есть, и за то спасибо, – мрачно подумал Питер.

– Но забраться-то в седло как?!»

Медраут уже сидел в седле и, волнуясь, ждал Лансе-ло1а. А Питер, балда, не успел подсмотреть, каким образом тот оседлал своего жеребца. Парень сидел чуть ли не на плечах у коня, ноги оттянуты назад и закреплены за «закрылками» седла. Поводья висели, Медраут их не трогал. Он повернул коня влево, потом вправо, не прикасаясь к поводьям, и галопом поскакал по траве. Щит он держал низко.

«Неужели римские полководцы действительно дрались врукопашную?» – Питер, как ни старался, вспомнить не мог. Во всяком случае, Артус мог пройти обучение у римлян, но, похоже, ввел кое-какие новшества: поединки на копьях, сидя верхом на лошадях, к примеру, если верить трепу Медраута. Римляне, как правило, кавалерийские дела оставляли наемникам, варварам-лучникам.