Мельников Павел Иванович

Мельников (Павел Иванович) — выдающийся беллетрист-этнограф; известный под псевдонимом Андрей Печерский. Род. 22 окт. 1819 г. в Нижнем Новгороде, где отец его был начальником жандармской команды. В 15 лет М. окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет был кандидатом словесного факультета Казанского унив. Его оставили при университете для приготовления к кафедре славянских наречий, но на одной товарищеской попойке он так «увлекся», что было принято решение об отправке его в Шадринск уездным учителем, и только в виде милости получил место учителя истории и географии в пермской гимназии. На каникулах М. ездил на уральские заводы и знакомился с народным бытом, «лежа у мужика на палатях». Часть своих наблюдений он поместил в «Отеч. зап.» 1839 г. («Дорожные записки») и с тех пор становится довольно деятельным сотрудником журнала Краевского и его «Литерат. газеты» (статьи по истории и этнографии, переводы из Мицкевича, неудачная повесть в стиле Гоголя — «Эльпидифор Васильевич»). В 1839 — 46 г. М. был учителем истории в нижегородской гимназии. Педагогическая деятельность его тяготила, и для рядовых учеников он был малоудовлетворительным учителем; но в учениках даровитых он возбуждал жажду знания, и ему обязаны любовью к истории два выдающихся русских историка — Ешевский и Бестужев-Рюмин. С большой охотой променял М. свое учительство на место чиновника особых поручений при нижегородском губернаторе; почти одновременно он был назначен редактором «Нижегор. губ. вед.», в которых хорошо поставил отдел разработки местной старины. Разыскания в местных архивах доставили ему звание члена-корреспондента археографической комиссии. Предметом его служебной деятельности были почти исключительно дела раскольничьи, очень многочисленные в Нижегородской губ. С раскольничьим бытом М. был хорошо знаком с детства по Семеновскому у., где ему после матери досталось маленькое имение. Через приятелей-раскольников М. доставал старопечатные и рукописные богословские сочинения и скоро мог переспорить лучших раскольничьих начетчиков. В его служебном формуляре значатся такие отличия, как обращение в единовеpиe путем собеседований нескольких раскольничьих скитов. Отчеты М. по исполнению раскольничьих поручений обратили на него внимание мин. внутр. дел; в последние годы царствования Николая I он стал для центральной администрации первым авторитетом по расколу. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству, отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников, а детей от браков, совершенных беглыми попами, отнимать у родителей и отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В 1853 г. на него жаловалась в сенат жена его приятеля раскольника Головастикова, при внезапном ночном обыске в доме которой он не пощадил постели только что родившей женщины, ища «запрещенных» икон и т. п. предметов. Новое царствование застало М. в Москве, производящим ряд обысков в домах раскольников с целью изловить раскольничьих попов австрийской иерархии. От М. потребовались теперь услуги иного рода. Вновь назначенный министр внутренних дел Ланской поручил ему составление всеподданнейшего отчета за 1855 г., и М., следуя предначертаниям министра, в общих чертах наметил главные реформы царствования Александра II. В ряде записок о расколе, которые М. составил в конце 1850-х гг. для мин. внутр. дел и вел. кн. Константина Николаевича, он стоял за широкую терпимость. Этот внезапный поворот породил разные нелестные и упорно державшиеся слухи, которые нашли печатное выражение в герценовском издании, а в России — в «Доморощенных Набросках» злого Щербины («Соч.» Щербины изд. 1873 г. стр. 355; ср. также Лескова в «Ист. Вест.» 1883 г., №5). Дело объясняется, однако, гораздо проще. Даровитость М. была исключительно беллетристического свойства: он проницательно наблюдал и изучал, но в сфере государственной жизни у него самостоятельного суждения не было, и он следовал господствующему течению. — В 1857 — 58 гг. М. поместил в «Русском Вестнике» и «Современнике» ряд рассказов — «Старые годы», «Медвежий угол», «Бабушкины рассказы» и др., — занявших в обличительной литературе первое место после «Губернских Очерков» Щедрина. Особенно хороши «Старые годы»: эта картина старобарского самодурства до сих пор не утратила интереса, потому что нарисована с истинно художественной правдивостью и превосходно воспроизводит все детали давно исчезнувшего быта. Менее интересен теперь «Медвежий угол», рисующий виртуозность, до которой доходили в казнокрадстве инженеры; но в свое время рассказ нашумел чрезвычайно и переполошил все ведомство путей сообщения. Когда М. хотел собрать в одну книжку свои обличительные рассказы, получился такой эффект, что цензура воспротивилась их появлению, и сборник вышел только много лет спустя («Рассказы Андрея Печерского», СПб., 1875). В этом сборнике заслуживает внимания, между прочим, рассказ «Красильниковы», напеч. еще в «Москвитянине» 1852 г. и составляющий едва ли не первое по времени обличение «темного царства» русского купечества. Переведенный на службу в СПб., М. в 1859 г., с небольшой субсидией, стал издавать газету «Рус. Дневник»; но этот официозный орган, не имевший к тому же иностранного отдела, не пошел и прекратился на 141-м номере. Затем М. составил 3 тома ценного секретного издания «Сборник постановлений, относящихся к расколу», и был наиболее деятельным членом комиссии по собиранию материалов для историкодогматического изучения русских сект. В 1862 г. вышли его «Письма о расколе» (из «Северной Пчелы»). С назначением министром Валуева Мельникова, отчасти под влиянием разоблачений Герцена, стали оттирать; в возникшей в 1862 г. официальной «Сев. Почте», где М. рассчитывал быть редактором, ему отвели второстепенное положение заведующего внутренним отделом. В 1863 г. ему поручено было составить брошюрку для народа «О русской правде и польской кривде», которая продавалась за несколько копеек и разошлась тираж. 40000 экз. В 1866 г. М. переселился в Москву, причислившись к московскому генерал-губернатору, и деятельно начал сотрудничать в «Московских Вед.» и «Русском Вест.», где им были помещены «Исторические очерки поповщины» (1864, 5; 1866, 5 и 9; 1867, 2; часть отд. СПб., 1864), «Княжна Тараканова» (отд., М., 1868), «Очерки Мордвы» (1876, 6 и 9 — 10), «Счисление раскольников» (1868, 2), «Тайные секты» (1868, 5), «Из прошлого» (1868, 4), «Белые голуби, рассказы о скопцах и хлыстах» (1869, № 3 — 5) и мн. др. С 1871 г. М. печатал в «Рус. Вест.» «В лесах», в 1875 — 81 г. — продолжение их, «На горах». Последние 10 — 13 лет жизни М. прожил частью в своем имении под Нижним, сельце Ляхове, частью в Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С появлением «В лесах» (М., 1875; СПб., 1881) М. сразу выдвигается в первые ряды литературы. Его любезно принимал наследник престола, будущий имп. Александр III; несколько раз он был представлен имп. Александру II. В 1874 г. моск. общество любителей русской словесности праздновало 35-летний юбилей его литературной деятельности. «В лесах» и «На горах», впервые познакомившие русское общество с бытом раскола, — произведения столь же своеобразные, как своеобразно их происхождение. М. совершенно не сознавал ни свойств, ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным честолюбием, он почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в особенности на беллетристику, смотрел как на занятие «между делом». Побуждение облечь свое знание раскола в беллетристическую форму было ему почти навязано: даже само заглавие «В лесах» принадлежит не ему. В 1861 г. в число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича в его поездке по Волге, был включен и М. Он знал каждый уголок нижегородского Поволжья и по поводу каждого места мог рассказать все связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был очарован новизной и интересом рассказов М., и когда около Лыскова М. особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал М.: «Что бы Вам, Павел Иванович, все это написать — изобразить поверья, предания, весь быть заволжского народа». М. стал уклоняться, отговариваясь «неимением времени при служебных занятиях», но Цесаревич настаивал: «Нет, непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как живут в лесах за Волгой». М. обещал, но только через 10 лет, когда служебные занятия его совсем закончились, приступил к исполнению обещания, без определенного плана, приготовив лишь первые главы. Все возраставший успех произведения заставил его впасть в противоположную крайность: он стал чрезвычайно щедр на воспоминания об увиденном и услышанном в среде людей «древнего благочестия» и вставлял длиннейшие эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету отношения не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных и ненужных вставных эпизодов в «На горах», хотя редакция «Русск. Вестн.» сделала в этом произведении М. огромные сокращения. В сущности, ценны только первые две части «В лесах». Тут вполне обрисовались почти все главные типы повествования: самодур, в основе честный и благородный «тысячник» Чепурин; вся в него дочь — гордая и обаятельная Настя; сестра Чепурина, раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь страстей, после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила на то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная дочь ее — огонь-девка Фленушка, отчаянная пособница всяких романических приключений, но тем не менее пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить матери. В первых же двух частях вполне определились и отрицательные типы: корыстолюбивый и низкий красавец Алексей Лохматый, проходимец и фальшивомонетчик Стуколов, его пособник — игумен Михаил и, наконец, сладкогласный певун, ревнитель веры и великий начетчик Василий Борисович, то и дело убегающий с девицами в кусточки, с благочестивым возгласом: «Ох, искушение». К характеристике всех этих лиц остальные две части «В лесах» и «На горах» решительно ничего не прибавляют.