– Да, старина, ужасного случая, — хмуро и напористо повторил Степан, снова усаживаясь к столу. — Я тебе сейчас доложу все, что мы узнали. Это так нельзя оставить, черт побери.

– Но сначала иди помой руки, — вмешалась Елена Георгиевна.

Потом Степан рассказывал. Первой обо всем узнала Валя Корсакова: у неё, оказывается, тётка живёт в Окладинске.

Лучинин приехал туда с женой всего год назад из Ленинграда. Ему предложили принять завод. Собственно, это только одно название — завод. Просто большие мастерские. С допотопным оборудованием. Там работает сосед этой тётки. Он ей все и рассказал. Женька то ли что-то проворонил, то ли допустил какие-то злоупотребления или даже хищения. Никто толком ничего не знает, всякие разговоры идут. Но ему грозил суд. Вот он и покончил с собой. Милиция констатировала самоубийство.

Степан говорил отрывисто, глухо, еле сдерживая волнение. Про чай он забыл, и тот стыл в стакане. Степан курил одну сигарету за другой и, каждую минуту прерывая себя, обращался к Виталию с гневным вопросом:

– Ты можешь себе это представить?.. У тебя в голове это умещается?.. Ну, ведь чушь, чушь, верно?

Виталий оглушенно молчал. Он всего этого действительно не мог представить. Чтобы Женька Лучинин что-то похитил? Чтобы его судили? Чтобы, наконец, он покончил с собой?! Нет, это действительно чушь! Этого быть не может!

Он так потом и сказал:

– Этого быть не может!

– Но тогда… Что тогда? — насторожённо спросил Степан. — Ведь в живых-то его нет. Это факт.

– Надо выяснить, как все случилось. По нашим каналам.

– Так ведь именно «ваши каналы» и утверждают, что это самоубийство.

Степан не скрывал насмешки.

– Попросим ещё раз разобраться. Повнимательнее.

– Слушай! — вспылил Степан. — Не притворяйся наивным! Они что, по-твоему, сами себе враги?

– Я не притворяюсь. И наивных у нас нет. В конце концов, поедет кто-нибудь из министерства.

– Ты сам должен поехать! Ты знал Женьку! Это твой долг, черт возьми! Товарищеский, человеческий, гражданский, какой хочешь!

Елена Георгиевна нервно вязала, время от времени с тревогой поглядывая на сына. Внезапно она отложила вязанье, двумя руками поправила пышные белокурые волосы с еле заметкой сединой и строго, как, вероятно, говорила со своими пациентами, сказала:

– Стёпа прав, Витик. Это тебе и папа скажет.

– Меня никто не пошлёт, — буркнул Виталий.

– Пошлёт! — запальчиво возразил Степан и энергично взмахнул рукой. — Мы твоему министру письмо написали, если хочешь знать! Всем бывшим классом! И не мы одни! Из Окладинска, говорят, тоже писали. И откуда-то ещё. Не верят люди! Многие не верят!

– Найдут неопытней, кого послать.

– А мы просим тебя. — Степан вскочил со стула, сопя прошёлся по комнате и остановился перед Виталием. — Пусть пошлют ещё кого-нибудь. Но и ты должен поехать. Обязательно! Именно ты! — он ткнул Виталия в плечо толстым пальцем.

В соседней комнате зазвонил телефон. Елена Георгиевна поспешно поднялась со своею места.

Друзья, прислушиваясь, на минуту умолкли.

– Вера Афанасьевна, — первым догадался Степан. — Иди, иди…

Виталий со вздохом отодвинулся от стола и направился к двери.

Мать передала ему трубку.

– Слушаю вас, Вера Афанасьевна, — немного смущаясь по давней привычке, сказал Виталий.

– Во-первых, здравствуй, Виталий.

– Здравствуйте…

– Во-вторых, — голос Веры Афанасьевны звучал так же, как и раньше, звонко и строго, словно и не прошло с тех пор больше десяти лет. — Во-вторых, я надеюсь, Кракович тебе все уже рассказал.

– Да, да…

– Так вот. У меня есть письма Лучинина. Последнее — из Окладинска, получила с полгода назад. Я тебе его передам. Не знаю, пригодится ли оно. Сам посмотришь. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Это с тобой бывало.

– Бывало, Вера Афанасьевна, — улыбнулся Виталий. — Что бывало, то бывало. Вы даже отметки мне за это снижали.

– Вот именно. Надеюсь, ты этот недостаток преодолел. Завтра зайди в школу, я письмо с собой захвачу. Так ты поедешь?

– Если договорюсь с начальством…

– Пожалуйста, не откладывай.

– Ну что вы, Вера Афанасьевна!

Виталий и сам не мог сказать, когда в нем вдруг появилась эти решимость. Ему казалось, что он с самого начала уже знал, что в Окладинск поедет непременно, и сомнения его, и спор со Степаном к этому не имели ровно никакого отношения — всего лишь некая инерция прежнего состояния, прежних его забот и дел. Ну как же можно не поехать, раз такое случилось, да ещё столько, людей требуют этого! Втайне Виталий был даже польщён таким безоговорочным доверием к нему, уверенностью, что именно он разберётся во всем, как надо.

– Ты хорошо помнишь Лучинина? — вдруг спросила Вера Афанасьевна.

– Ну, ещё бы!

– Все-таки вспомни его как следует. Объективно. Ну да мы с тобой ещё завтра поговорим.

Виталий задумчиво вернулся в столовую, машинально поправив на ходу галстук. Он не заметил насторожённого взгляда, каким встретил его Степан, и тревоги в глазах матери. Они слышали его разговор, они поняли главное: Виталий решил ехать.

– А я тут рассказывал Елене Георгиевне про нашу аллею девятого «Б», — бодро прогудел Степан, пожалуй, даже слишком бодро.

– Я её помню, — рассеянно улыбнулась Елена Георгиевна.

– Это была Женькина идея. И мы вместе ездили выбивать саженцы в питомник. Ох и кипятился он там, — продолжал Степан. — Не давали сначала. А мы письма всякие привезли — от школы, от райкома комсомола, от шефов…

– Стёпка, а ты Женьку хорошо помнишь? — спросил вдруг Виталий, усаживаясь к столу.

– Ещё бы!

– Объективно помнишь?

– Глупый вопрос. Не икона же он был.

– Значит, и недостатки его помнишь?

Степан внимательно посмотрел на друга.

– Тебе про них Вера Афанасьевна напомнила? — спросил он.

– Нет, но Женька был парень горячий, а?

– Ну и что?

– И несдержанный. И впечатлительный. И не всегда умел ладить с людьми.

Они помолчали.

– Так, в общем, едешь? — осторожно спросил Степан.

Виталий кивнул.

– А пустят?

– Добьюсь.

Они словно поменялись ролями.

– Ну, гляди, Виталий, — уже в передней, прощаясь, сказал Степан. — Спрос с тебя будет серьёзный. Всем миром. Так что не оплошай. И чтобы вокруг пальца тебя там не обвели.