– Печка – она сооружения нехитрая, – говорил он хозяйкам, – но ухода за собой требует хорошего, что за ребёнком…
Сутницкий изредка заходил во двор с кошёлкой в руках. Он направлялся в сарай, где у него оставались дрова. Наложив полную кошёлку берёзовых поленьев и связав ручки верёвкой, он, кряхтя, взваливал кошёлку на спину и тащил через двор.
– Сергей Иванович, дозвольте мне дровишки поднести, – почтительно кланяясь, говорил ему старый дворник.
Сутницкий медленно опускал кошёлку с плеч, ставил её на землю, потом начинал хрипеть, топать ногами и кричать на дворника:
– Пошёл прочь!… Не прошу!… Никого не прошу! Сам сделаю!… Приучаться надо! Не сегодня-завтра пошлют землю копать!
Тут и там открывались окна, женщины выглядывали во двор и качали головами, а Сенька, свесившись с балкона, кричал:
– Ну и пусть себе приучается!…
Прачка Липа и Митя жили теперь у доктора Мануйлова, в детской Лоры.
Докторша хотела было подсунуть им швейную комнатку, в которой раньше жили Поля с Марийкой, но комиссия, переселявшая прачку, нашла, что швейная комната слишком мала для двоих.
Вот и пришлось Лоре переехать в швейную комнату со своей кроваткой и всеми игрушками…
Марийка долгое время не решалась зайти к Липе и посмотреть, как они с сыном устроились на новоселье.
Если ей нужен был зачем-нибудь Митя Легашенко, она становилась под его окном и кричала, задравши голову:
– Митька! Ми-ить!…
Так продолжалось до тех пор, пока Марийка не встретила как-то раз во дворе возле водопроводного крана докторшу Елену Матвеевну, которая тащила кувшин с водой.
Марийка хотела проскочить мимо, но докторша вдруг с ней заговорила:
– Ты не видела Катерину? Ушла куда-то и оставила нас без воды…
– Не видала.
– Если увидишь, скажи ей, чтобы она скорей шла домой…
После этого разговора Марийка осмелела и начала ходить к Мите Легашенко.
Поля работала теперь кухаркой в детской больнице.
Марийка с нетерпением дожидалась каждого воскресенья.
Раньше, когда Поля служила у доктора, ей тоже полагалось гулять по воскресеньям. Ho в воскресные дни у докторши обычно собирались гости, с утра приходилось печь пироги, и раньше пяти-шести часов вечера Поля не освобождалась. Теперь же день отдыха начинался с девяти часов утра, когда Поля с Марийкой просыпались. Они вместе прибирали свою комнату, потом отправлялись в баню, где долго мылись и яростно тёрли друг друга мочалками.
После возвращения из бани Поля с Марийкой садились пить чай.
Марийка начинала читать вслух какую-нибудь книгу, а Поля слушала чтение, штопая или удлиняя старые Марийкины платья.
– Ишь ты! – говорила она и покачивала головой. – Напишут же так… Ну, читай, читай!
Марийка принималась читать быстрее. Чтобы Поле было ещё интересней, она начинала менять голос на разные лады.
– Постой, постой… – вдруг говорила Поля. – А Павел Иваныч, это кто же будет?
– Ах, мама, опять ты не слушаешь!… Это Чичиков… Тот самый, что с Коробочкой Торговался.
– А я и прослушала… Голова-то разными мыслями забита. Ну, читай дальше.
Через минуту Поля опять спрашивала:
– Погоди, а зачем же он всё по помещикам ездит? Сидел бы дома…
– Так он же мёртвые души покупает…
– Ах ты, моя умница! – умилялась Поля. – Всё-то ты у меня знаешь, как старая старуха…
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МАРИЙКИ
Однажды Марийка проснулась, когда матери уже не было дома. Она вскочила с дивана, достала из шкафа краюху хлеба и кусочек сахару и снова улеглась. Когда она сгрызла весь сахар, начала кувыркаться на диване так, что пыль столбом повалила.
Марийке почему-то было очень весело: то ли потому, что в шкафу стояло ещё полное блюдце сахару, то ли потому, что впереди был длинный солнечный день.
В коридоре печник разговаривал с женой:
– Наташа, какое сегодня число?
– Четырнадцатое июля.
– То-то же. Мне завтра в коммунхоз идти, в двенадцать часов собрание будет…
Марийка так и подскочила на своём диване. Завтра пятнадцатое июля, день её рождения! Завтра она вырастет на целый год, ей исполнится одиннадцать лет.
Она начала торопливо одеваться.
– Побегу к маме в больницу. Она, наверно, забыла, что завтра моё рождение. Надо ей сказать!
Марийка выскочила за вороха и побежала вниз по бульвару знакомой дорогой, по которой она так часто бегала, когда носила доктору отбивные котлеты на завтрак.
Вот остался позади базар, вот Гоголевский сквер, вот наконец и больница. Марийка прошла через длинный коридор детского отделения, спустилась по пяти ступенькам вниз и вошла в кухню.
Над огромной плитой плавали клубы пара.
Кухарки стояли на скамеечках возле плиты и помешивали длинными палками кашу в медных котлах. Стучали ножи, пахло подгорелым маслом и капустой. На столах стояли вёдра с вишнями для киселя.
Поли здесь не было.
– А где же мама? – спросила Марийка.
– Её главный позвал, они все в конторе сидят, – сказала одна из кухарок.
Контора была недалеко от кухни. Марийка заглянула в стеклянную дверь, до половины завешанную марлевой занавеской.
В конторе за столом сидело несколько человек. Здесь был главный врач, толстый старик в золотых очках, который лечил Марийку, когда она болела скарлатиной. Рядом с ними сидели два незнакомых доктора в белых халатах, кастелянша, доктор Мануйлов и Поля. Марийка даже: глазам не поверила. Да, Поля в своём поварском колпаке, красная и как будто сердитая, сидела рядом с доктором Мануйловым и что-то говорила. Все её внимательно слушали, а старый доктор даже приставил ладонь к уху.
«Вот какая у меня мама! – с гордостью подумала Марийка. – Все доктора её слушают и головой кивают».
Марийка осторожно приоткрыла дверь и приложила ухо к щели.
– Так прямо и скажу, что это непорядок, – говорила Поля. – Позавчера нам завхоз привёз вместо говядины одни жилы. Разве ж можно больных детей таким мясом кормить? Да от такого мяса и здоровый больным станет… Побежала я сама на бойню. Гляжу, а там лазаретный завхоз получает жирную свинину – ну прямо чистое сало. Значит, можно достать хорошее мясо? Можно. Надо только на месте подежурить да поругаться с кем следует, да похлопотать у кого надо. Опять же, что получилось у нас со пшеном?… Завтра и суп засыпать нечем. Нет уж, Илья Давыдыч, утречком я сама пойду провизию добывать, на завхоза надежда у меня слабая…
– Вот-вот, товарищ Внукова, я не возражаю, – обрадовался главный врач. – Возьмите себе бумаги и сходите-ка сами в Губпродком. Вы женщина энергичная и добьётесь своего.
– Да, да, – кивнул головой доктор Мануйлов, – на Пелагею Ивановну можно положиться. Она человек хозяйственный.
«Ишь ты, – подумала Марийка, – теперь хвалит и Пелагеей Ивановной называет…»
Все поднялись из-за стола.
Марийка отскочила от дверей.
– Ты чего тут околачиваешься? – спросила Поля, быстро выходя из конторы.
– Я к тебе пришла.
– Некогда мне, беги домой.
Поля торопливо направилась на кухню.
– Мама, постой-ка! Завтра моё рождение.
– Ну, так что?
– Я гостей хочу позвать – Машку, Стэллу, Веру и Сеньку. Хорошо б Сашу позвать, да он как раз в район уехал…
Поля остановилась, посмотрела на взволнованное лицо Марийки и засмеялась.
– Ну ладно, дочка! Испеку я тебе завтра пирогов с картошкой, зови подруг.
И она быстро ушла на кухню.
А Марийка помчалась домой.
«Сейчас побегу гостей звать, – думала она дорогой. – Эх, жалко, что Саши нет!… А вдруг уже вернулся? Забегу-ка я по пути в Совет».
Возле Гоголевского сквера у Марийки развязался шнурок на башмаке. Она наклонилась и начала завязывать его. А когда выпрямилась, то увидела, что впереди неё шагают трое людей – двое военных, а третий в синей рубашке, подпоясанной шнурком, без шапки. Он был очень похож на Сашу.
«Неужели он? Как будто Саша».
Марийка догнала мужчин и на цыпочки, пошла позади, разглядывая темноволосого парня без шапки. Он или не он? Никогда ещё она не видела у Саши-пёреплётчика такой рубашки. А сапоги как будто его.