«Ты что-нибудь знаешь об узлах?» — спросил Бадер Хэлла.

«Ни черта».

Он начал связывать разорванные простыни обычными «бабскими» узлами, затягивая их как можно сильнее. Бадер искренне надеялся, что они выдержат испытание.

«А как быть с комендантским часом?» — спросил Хэлл.

Бадер ответил:

«Видал я его в…!»

На узлы ушла часть длины, и Бадер обнаружил, что «каната» явно не хватит.

«Возьми мою простыню», — предложил Хэлл.

«Если ее все-таки не хватит, тебе придется туго. Ты не сможешь залезть обратно и разобьешься, если прыгнешь», — заметил Хэлл.

Бадер подошел к постели сержанта, который спал, тяжело дыша. Очень аккуратно Бадер вытянул простыню, произнеся извиняющимся тоном:

«Мне очень неловко, но у меня нет выхода».

«Он не слышит. Но когда он очнется, я все ему скажу», — пообещал Хэлл.

Вскоре у Бадера был «канат» из 15 связанных вместе половинок простыней, разложенный по комнате. Бадер молился, чтобы никто не вошел. Он пододвинул кровать сержанта к окну и привязал один конец «каната» к ножке, запихав его под кровать. Хотя, разумеется, заметить «канат» можно было без труда. Затем Бадер заправил все кровати, чтобы скрыть пропажу простыней, и улегся, искренне надеясь, что темнота придет раньше часового.

Время тянулось мучительно медленно. Наконец в комнату прокрались сумерки. Бадер пытался поговорить с Хэллом, но его мысли беспорядочно метались. Еще не до конца стемнело, как дверь открылась, и часовой заглянул в палату. Бадер затаил дыхание. Однако немец ничего не заметил и только пробормотал:

«Gut Nacht».

Дверь захлопнулась.

Нужно было прождать еще 3 часа. И за это время медсестра не должна была прийти осматривать сержанта!

Этим вечером Тельма, которая уже 3 дня ничего не ела, наконец успокоилась и спросила Стэна Тэрнера:

«Хорошо, ну и что ты об этом думаешь?»

Тэрнер прямо рубанул:

«Нужно смотреть правде в лицо. Мы наверняка что-нибудь узнали бы. Я думаю, он погиб».

В Лондоне приняли радиограмму из штаба Люфтваффе. В ней говорилось, что запасной протез можно доставить на самолете «Лизандер». До половины пути его могут сопровождать «Спитфайры», а потом сопровождение возьмут на себя «Мессершмитты». «Лизандер» может приземлиться в Сент-Омере и передать протез. Немцы гарантируют ему свободный вылет обратно.

Ли-Мэллори и Шолто Дуглас отреагировали быстро и одинаково. Никаких перелетов в сопровождении немецких истребителей. Не следует подносить такой подарок пропагандистской машине Геббельса. Они пошлют запасной протез на «Бленхейме» во время обычного налета бомбардировщиков.

Дандас, Джонни Джонсон и Краули-Миллинг примчались в Бей-Хаус, чтобы сделать хоть что-то для Тельмы. Она сидела совершенно неподвижно и встала, лишь когда зазвонил телефон. Это был Вудхолл. Остальные могли слышать короткие ответы: «Да… Да… Да… Да, Вуди». Наконец она сказала: «Большое спасибо, Вуди» и вернулась в комнату. В мертвой тишине она села, закурила сигарету, затянулась пару раз. Затем резко выдохнула и сказала:

«ДБ попал в плен».

От радостных воплей едва не вылетели стекла. Однако она вряд ли их слышала. Пережитое волнение схлынуло, и она едва не потеряла сознание.

Секунды тянулись, как резиновые. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем где-то в темноте пробили башенные часы, известив, что наступила полночь. Ночь была просто безмолвной. Бадер осторожно присел на краю постели, напрасно пытаясь не скрипеть, и пристегнул протезы. Затем оделся. Молясь про себя, чтобы часовой уснул в своем кресле в коридоре, он сделал шаг к окну. Половицы скрипнули, правая нога хрустнула и ударила об пол с ужасающим грохотом. Хэлл начал кашлять, чтобы как-то заглушить эти звуки. Бадер просто не мог двигаться бесшумно, и он торопливо заковылял к окну. Рано или поздно часовой услышит шум и проснется. Он торопливо открыл окно и выглянул наружу. Однако ночь была непроглядно черной, и он просто не мог увидеть землю. Подобрав свой «канат», Бадер выбросил его наружу, отчаянно надеясь, что длины хватит. Суета привела в чувство сержанта, и он застонал. Хэлл прошептал:

«Потерпи немного, скоро позовем сестру».

Держась за веревку, Бадер высунулся в окно и попытался затащить ноги на подоконник. Они показались ему страшно тяжелыми и неуклюжими, как никогда раньше. Совершенно непослушные. Весь взмокший, он оторвал правую руку от веревки, схватил правый протез и согнул в колене. Затем каким-то чудом протиснулся в окно и повис на руках. Страшная боль ударила по ребрам, перехватив дыхание.

Хэлл прошептал:

«Удачи!»

Бадеру показалось, что это слово прозвучало, как пистолетный выстрел. Он прошипел:

«Заткнись!»

А потом начал спускаться, бросив Хэллу:

«Спасибо».

Спуск оказался довольно простым. Он не мог упираться ногами в стену, однако после катастрофы в Ридинге он так натренироват руки, что они без труда удерживали вес тела. Он начал спускаться, перебирая веревку руками. Держаться за простыни было легко, к тому же помогали узлы. Вскоре он добрался до окна внизу. Бадер знал, что это та комната, где он пил шампанское вместе с летчиками Люфтваффе. К его ужасу, окно оказалось открытым, но в комнате было темно. Бадер присел на подоконник, чтобы перевести дыхание, надеясь, что врач не спит в кабинете. Немного посидев, он посмотрел вниз, но так и не смог различить, достигла веревка земли или нет. Возвращаться было поздно. Он снова взялся за «канат» и продолжил спуск.

Очень мягко его протезы коснулись каменных плит двора. Бадер осмотрелся и увидел, что несколько ярдов веревки лежат петлями на земле. Он сделал пару шагов к газону, проклиная грохот своих шагов. Выбравшись на траву, Бадер осторожно пошел туда, где, по его расчетам, должны были находиться ворота. Оставалось надеяться, что таинственный француз будет его ждать.

Внезапно перед ним появилось какое-то темное пятно. Ворота! Отлично. И новый удар — ворота закрыты. Он сунул пальцы в проем, и створки разошлись на фут. Кое-как Бадер протиснулся в щель и вышел на дорогу. И тут же прямо на другой стороне он увидел тусклый огонек сигареты. Он заковылял через дорогу, и огонек поплыл ему навстречу. Наконец Бадер различил черный силуэт, который прошептал с сильным французским акцентом:

«Ду-угласс!»

«Oui» , — ответил он, вспомнив школу.

Силуэт крепко пожал ему руку, и они вместе пошли по дороге. В городе было тихо, как в могиле, только его протезы производили невероятный шум, который эхом отдавался в темноте. Бадер ничего не видел, но молчаливая фигура уверено двигалась во мраке. Потом француз дернул его за руку, они повернули направо и замерли.

Через некоторое время Бадер подумал, как все это смешно. Он идет глубокой ночью по занятому немцами Сент-Омеру за человеком, которого днем даже не сможет узнать. Он начал хихикать, и француз прошипел: «Т-с-с». Но это заставило Бадера снова рассмеяться. Он попытался было остановиться, и понял, что не может. Перенапряженные нервы не выдержали, и он потерял контроль над собой. Француз тоже начал посмеиваться, и картина получилась совершенно безумная. Два человека покатываются от смеха на ночной улице, в то же время умирая от страха, что этот хохот услышат немцы. Наконец истерика кончилась, и смех перешел в сдавленное покашливание.

Потом они двинулись дальше — и дальше — и дальше. 5 минут, 10, 20. Бадер натер себе правую ногу, на которой не было носка. 30 минут… Нога разболелась уже всерьез. Однако они шли все дальше. Бадер начал сильно хромать, но француз обернулся и произнес какую-то фразу, которая, как понял Бадер, означала, что осталось совсем немного. Прошло уже больше 40 минут. Стальной протез натер ногу до крови, и теперь при каждом шаге ее словно пронизывала раскаленная игла. Шатающийся и измученный, Бадер буквально повис на плечах у француза. Наконец тот просто закинул руку Бадера себе на шею и потащил дальше. Через сотню ярдов он остановился, усадил Бадера и принялся шумно отдуваться. Бадер увидел перед собой каменную стену и калитку. Человек открыл ее.