Пока Бонапарт держал путь к берегам Франции, в Париже Директория продолжала свои шутовские празднества. «Чудесные», «Мюскадены» и «Невероятные» танцевали и спекулировали дефицитными продуктами в точности как их потомки, так называемые «зазу», в перерыве между спекуляциями на черном рынке, отплясывали свинг в слишком длинных пиджаках и слишком коротких панталонах, обутые в «мокасины» с толстенными подошвами, потряхивая лохматыми челками…

Очень странно звучали беседы "позолоченной молодежи Директории: они, подражая знаменитому певцу Гаре, не произносили "р". Вот образчик таких ошеломительною глупых диалогов, подслушанный и записанный где-нибудь на Елисейских полях!

— О, это было п'ек'ек'асно, эта 'ечь Бааса (Барра-са) — Вы слышали ее?

— О да, мой д'уг, он, бесспо'но, самый выдающийся член Ди'екто'ии!

— А что Вы скажете нового об его мет'ессе?

— Кото'ой? У него их т'и.

—О, конечно же, о Ланж [25].

Эти молодые люди, среди подобного детского лепета проворачивавшие выгодные сделки с дефицитным сахаром или сливочным маслом, были «любимчики» Барраса, а его любовница, мадемуазель Ланж, была в то время главным объектом парижских пересудов. Актриса легкого нрава, она только что вышла замуж за богатого каретника из Брюсселя, но не покинула постели Барраса.

Парижане оживленно обсуждали ее похождения, пересчитывали ее любовников, заключали пари о числе ее родинок, уверяли, что она раскрасила свое прелестное покрытое нежным пушком тело «в цвета города Парижа», копировали фасон ее сорочек; одним словом, она была подлинным идолом «позолоченной молодежи».

В конце сентября она стала героиней небольшого скандала, характерного для Парижа. Она заказала свой портрет Жироде, талант которого в это время уже был общепризнан. Художник исполнил заказ и вывесил картину в Салоне, где она вызвала большой интерес парижан.

Мадемуазель Ланж тоже явилась «полюбоваться на себя» в сопровождении критика из журнала «Салонный Арлекин». Увидев картину, она завопила:

— Какой ужас! Что за негодяй этот художник… У меня совсем не такой нос!

У нее начался нервный припадок, и ее пришлось уложить на канапе.

На следующее утро критик разнес в своей газете живопись Жироде. Художник в негодовании изрезал полотно на кусочки, сложил в пакет и отослал заказчице. Но в отместку он тайно нарисовал другой портрет мадемуазель Ланж, изобразив ее нагой в виде Данаи, осыпаемой золотым дождем. Муж ее был изображен на картине в виде индюка. Посетители Салона были в восторге.

— Теперь теологам не к чему вести споры о том, к какому полу принадлежат ангелы, — шутили остроумцы.

Так развлекались парижане, когда корабль Бонапарта приближался к берегам Франции.

9 октября 1799 года в своем особняке на улице Виктуар Жозефина лежала на кровати в роскошной и бесстыдной позе, которая вдохновила не помню уж какого художника конца XVIII века.

Совершенно голая, она лежала рядом с Ипполитом Шарлем, который шутки ради — или в знак поклонения — «положил ей между раскинутых ног осеннюю маргаритку».

Увенчанная в надлежащем месте цветами, она напоминала «самое богиню Флору».

После любовной битвы, когда взвивались простыни и летели на пол подушки, любовники спокойно беседовали:

— Уже семь месяцев от Бонапарта нет вестей… Наверное, погиб там в песках, тем лучше… Да если и жив, он — конченый человек… — говорила Жозефина, положив руку на грудь Ипполита Шарля и поглаживая его шелковистую кожу. — Я подумала недавно: с ним я жила всего год, а мы с тобой любим друг друга уже два года…

С легким смешком она положила ногу на живот Ипполита Шарля и добавила с наигранной непринужденностью:

— Настоящий мой муж — это ты! Я разведусь и выйду за тебя замуж…

И она впилась взглядом в лицо своего любовника. То, что она увидела, не обрадовало ее. Капитан гусаров растерянно молчал. На глазах Жозефины черты его неузнаваемо преображались: рот запал, нос удлинился, лицо стало маской ошеломленного полишинеля. Совершенно очевидно, что он понял, какие последствия может повлечь за собой брак с Креолкой.

Жозефине стало ясно, что она промахнулась. Накануне она обсуждала с Баррасом и Гойе, председателем Директории, проблему своего развода с Бонапартом. Баррас был решительно против; Гоне, надеявшийся впоследствии стать ее любовником, поддержал план Жозефины.

Однако отсутствие энтузиазма, проявленное месье Шарлем, решало вопрос. Неспособная долго сосредоточиться на одной мысли, беспечная Креолка решила развеселить нахмурившегося любовника и стала щекотать ему подмышки.

Отставной капитан, поняв, что опасность миновала, вздохнул с облегчением, разгладил морщины и занялся «с легкостью, умением и талантом маленькой цветочной вазочкой Жозефины».

Как всегда, ночь прошла бурно, и любовники в сладостном изнеможении заснули уже после того, как через небольшой мостик Гранж-Бательер прогрохотал последний дилижанс.

Наутро Жозефина отправилась в Люксембург, куда Гойе пригласили ее на обед.

За этим обедом гости развлекались историей, ходившей по всему Парижу, злополучным героем которой был видный член Института.

"Месье Л. был страстным любителем диковинок природы; он собирал их изо всех стран света, и они заполнили целый кабинет, где ученый с гордостью демонстрировал их знакомым. Однажды ему удалось заполучить шкуру бенгальского тигра; он надел ее на каркас, чтобы придать тигру вид живого существа, и многие друзья месье Л. уже полюбовались великолепным тигром.

Пока месье Л. занимался зоологией, мадам Л., его жена, страстно влюбилась в драгунского лейтенанта двадцати двух лет, прекрасного как Адонис и сложенного как гладиатор.

Когда ученый эрудит выходил из дому, лейтенант тотчас располагался в его апартаментах. Довольно долго любовники вели весьма приятный образ жизни, но хорошие времена не длятся вечно, и насмешница-судьба сыграла с ними злую шутку.

Случилось так, что ученый вернулся домой в то время, когда обычно находился в Институте, да еще привел с собой приятелей посмотреть на тигра.

Куда спрятать любовника? А если его увидят, какой скандал! И бедняга юркнул под тигриную шкуру и скорчился внутри каркаса, надеясь, что ученый зашел домой ненадолго.

Между тем в кабинет вошли муж и гости.

— Жена, эти граждане пришли посмотреть на мою шкуру!

— Вашу?..

— Ну да, шкуру нашего тигра!

— Вот она, граждане!

— О, она великолепна!

Гости восхищались, а дама трепетала. Они ходили вокруг, разглядывали; один погладил бархатистую шерсть, другой слегка приподнял шкуру…

— О, что я вижу! — воскликнул он, — эта шкура — на подкладке из армейского сукна!

Он потянул, чтобы лучше разглядеть, почувствовал сопротивление, но не отпустил; вдруг раздалось хриплое проклятье, и трое перепуганных зрителей устремились к дверям с криками:

— Да он живой!

В сотне шагов от дома они остановились, обсудили между собой происшествие и решили вернуться и разобраться в «проблеме тигра».

— Я все-таки уверяю вас, что он мертв, — повторял хозяин музея диковин природы.

Конечно, лейтенант давно удрал, и когда дрожащая троица решилась приподнять шкуру, они увидели только пустой каркас…".

Муж ничего не понял в этой истории и по-прежнему в тиши своего кабинета нежно гладил шкуру своего лучшего экспоната, а жена в это время в спальне ласкала красавца-драгуна…

Жозефина вместе со всеми хохотала над этой историей, когда во время десерта в гостиную вошел гвардеец и вручил Баррасу депешу. Прочитав ее, он повернулся к гостям и объявил: