А через несколько дней, просматривая газету, Мария-Лунза с ужасов узнала, что в Париже се имя у всех на устах, и Наполеон, отказавшись от брака с великой русской княжной, намерен посредством сближения с австрийской царствующей фамилией стать «племянником» Людовика XVI…

Дрожащей рукой она пишет мадемуазель де Путе:

«Наполеон, как видно, боится получить отказ от царя, и к тому же во что бы то ни стало хочет причинить нам зло — объяснить его решение иначе невозможно. Мой добрый папа не станет принуждать меня в столь важном деле».

Минул почти месяц, и Мария-Луиза, не подозревая, как далеко зашли переговоры между Австрией и Францией, внушала себе, что слухи о ее свадьбе с Корсиканцем, скорее всего, просто вымысел журналисток. Тем не менее, перед сном она подолгу молилась, чтобы этот «ужасный» союз не состоялся и она могла выйти замуж за своего любимого кузена Франца, эрцгерцога австрийского. Но в начале февраля Меттерних объявил ей, что официально уполномочен Наполеоном просить ее руки у императора Франца I.

Эрцгерцогиня едва не лишилась чувств.

— Я содрогаюсь при одной только мысли, что мне придется увидеть его, хотя бы мельком, — вымолвила она и все-таки спросила: — А что думает об этом мой отец?

Меттерних посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Он оставляет вам свободу выбора.

Но тон, каким это было сказано, не оставлял никаких сомнений. Понимая, что все равно ей придется ради государственных интересов пожертвовать своим счастьем, она, плача, прошептала:

— Я поступлю так, как пожелает мой дорогой папа!..

Дальше все происходило как во сне. 16 февраля о ее согласии известили Париж; 23-го она получила очень нежное письмо от Корсиканца; 24-го было публично объявлено о помолвке; 4 марта маршал Бертье прибыл в Вену; 8-го, принародно, на шею девушке надели миниатюрный портрет ее будущего супруга; 9 марта Бертье и Меттерних подписали брачный договор — фактически он явился копией договора, составленного при бракосочетании дофина Людовика — будущего короля Людовика XVI — и Марии-Антуанетты. Вечером того же дня по распоряжению Франца I давали «Ифигению» в театре — дабы вся Европа прониклась значительностью будущего союза. А 11 марта в Вене, в соборе св. Стефана, состоялась церемония бракосочетания, на которой отсутствующего Наполеона представляли маршал Бертье и эрцгерцог Карл .

Итак, Мария-Луиза стала женой человека, которого ненавидела больше всего на свете….

Тринадцатого числа того же месяца Мария-Луиза простилась с семьей. Перед тем как сесть в карету, которая должна была доставить ее в ненавистную с раннего детства Францию, она, обращаясь к отцу, произнесла следующие загадочные слова:

— Обещаю сделать все, что в моих силах, для нашего общего счастья.

Уж не посвятил ли ее Меттерних в дьявольский план императора Франца? Некоторые историки отвечают на это утвердительно.

«Мария-Луиза, — пишет Жерар Депо, отправилась во Францию с определенной миссией. Отец поручил ей извести Наполеона, лишив его физических сил и рассудка, и, ускорив его конец, освободить Европу от его тирании» .

Получила ли Мария-Луиза подобные указания?

Этого мы никогда не узнаем.

Однако настораживает то обстоятельство, что в течение последующих четырех лет она вела себя в точном соответствии с коварным планом австрийского императора.

ПРИДВОРНЫЕ БЫЛИ СКАНДАЛИЗОВАНЫ БРАЧНОЙ НОЧЬЮ НАПОЛЕОНА

Пока восемьдесят три кареты везли Марию-Луизу со свитой во Францию, Наполеон сходил с ума от нетерпения.

Каждый день он вызывал к себе вернувшихся из Вены офицеров и спрашивал, сопровождая вопросы выразительными жестами:

— А есть ли у нее это? А это? Ну, отвечайте же!

Несчастные адъютанты Бертье, смущаясь, пытались дать представление императору об округлых формах его суженой, и их жесты были так выразительны, что способны были возбудить самые нескромные желания даже у тибетского монаха.

Наполеон, разохотясь, то и дело подбегал к зеркалу и с беспокойством задавался вопросом: понравится ли он этой «роскошной телке», которую по доброте душевной посылает ему австрийский император.

Этот вопрос так его мучил, что в оставшиеся до встречи недели он делал все, чтобы выглядеть моложе: стягивал живот, пудрился, душился, наряжался, перестал курить, заказал себе расшитый узорами костюм и даже напевал модные куплеты.

Иногда, часа на два, он затворялся в кабинете со знаменитым Дюбуа и строго-настрого приказывал не беспокоить его. О чем же они беседовали? Может, о новой коалиции или о следующей военной компании? Вовсе нет. Просто Наполеон учился вальсировать, дабы очаровать Марию-Луизу. Дело кончилось тем, что это стало всем известно, и герцогиня д'Абрантес заметила:

«Наш Соломон в ожидании своей царицы Савской впал в детство…»

Ради молодой женщины, которую он не видел в глаза, но уже любил за то, что у нее было «вот это» и «это», он пожелал обновить кое-что в Тюильрийском дворце. И, забросив государственные дела, самолично следил за тем, как обставляются апартаменты будущей государыни. Осуществляя общее руководство, он суетился, волновался, указывал, куда поставить ту или иную мебель, выбирал обивку. Кроме того, он задумал устроить весьма необычный будуар в восточном стиле, целиком обтянутый индийским кашемиром, стоившим более 400000 франков (120 миллионов старых французских франков).

Время от времени он вынимал из кармана миниатюрный портрет Марии-Луизы и, радуясь, как дитя, рассматривал его.

Сравнивая ее портрет с выгравированным на медали изображением Габсбургов, он в восторге восклицал:

— Ну да, эта губа — признак царствующего австрийского дома!

Эта фамильная черта как бы приближала его к новоявленному дяде Людовику XVI.

Принесли шестьдесят пар расшитых шелком туфель, заказанных для Марии-Луизы, и Наполеон принялся жонглировать двумя самыми красивыми в присутствии столяров, художников, камердинеров и министров.

— Посмотрите! — самодовольно сказал он. — Есть ли на свете другая женщина, у которой ножка была бы еще меньше?

Все видели, что он возбужден и готов на самые немыслимые сумасбродства, лишь бы к приезду Марии-Луизы все было готово, и притом в лучшем виде. И ярким тому доказательством может служить такой случай: когда ему доложили, что декораторы, которые переоборудовали большую гостиную в Лувре под часовню, где должны были освятить их бракосочетание, не знают, куда перевесить находящиеся в этой гостиной великолепные картины, Наполеон, не колеблясь, сказал:

— Ничего не поделаешь, придется их сжечь!

К счастью, было найдено менее скоропалительное решение.

Мария-Луиза не могла предположить, что встреча с ней повергнет Наполеона в такое волнение. Несмотря на ежедневные знаки внимания: нежные письма, подарки, присылаемую дичь, она с содроганием смотрела в окно кареты на сменявшиеся пейзажи Германии.

16 марта в Браунауам-Инн, под звон колоколов и артиллерийский салют, граф Траутмансдорфский «передал» Марию-Луизу маршалу Бертье, доверенному лицу Наполеона. Отныне она считалась французской императрицей. Со слезами расставалась она со своей австрийской свитой, которую сменили двадцать пять придворных дам во главе с очаровательной Каролиной Бонапарт, не потрудившейся скрыть своего недоброжелательства.

После этого ее провели под триумфальной аркой, украшенной надписью, говорящей о добросердечности и чистоте помыслов жителей города.

На ней было начертано следующее:

«Назначенье любви ограждать нас от невзгод и опасностей и дарить счастьем. Да будет она благословенна».

Мария-Луиза продолжала свой путь через Ульм, Штутгарт и Страсбург, и всюду ее встречали с необычайной пышностью.

И когда Мария-Луиза увидела Рейн — эту естественную границу Германии — она разрыдалась. Переехав по понтонному мосту на другой берег и ступив на землю Франции, она крикнула: