Талейран, знавший чувственную натуру императрицы, употребил все свое изощренное коварство, чтобы спровоцировать этот адюльтер.

Повсюду, где бы императрица ни появлялась: в Рамбуйе, в Гросбуа, куда она приехала 25 апреля проститься с отцом, в Труа, в Шатинон-сюр-Сен, где она остановилась 27 апреля, — ее окружали как на подбор

красавцы-офицеры. А у двери в ее комнату днем и ночью дежурил самый высокий, самый белокурый из этих молодцев.

Но Мария-Луиза все еще любила Наполеона, и, несмотря на неутоленное желание, находила в себе силы противиться искушению.

И все же в Дижоне, куда она прибыла 28-го числа, агенты Талейрана добились своего… Недалеко от дома, в котором остановилась императрица, они устроили оргию с таким расчетом, чтобы императрица все слышала через открытые окна.

Трем юным жительницам Дижона предложили пожертвовать своими мнимыми добродетелями ради политических амбиций князя Беневентского.

С этой целью три потаскушки, как сообщает «Скандальная хроника Реставрации», занялись любовью с двумя кучерами и рассыльным из булочной, способными удовлетворить женщину шесть-семь раз кряду без малейших признаков усталости.

Компания расположилась в гостиничном номере и, не щадя сил, приступила к делу. Они не только распутничали, но согласно инструкции, сопровождали свои откровенные телодвижения громкими непристойностями. Слова, оскорбительные для слуха всякого порядочного человека, нарушая тишину ночи, слышны были на противоположной стороне улицы, в комнате Марии-Луизы.

Вскоре бедняжка, наподобие кошки во время течки, от возбуждения стала царапать ногтями простыни, и тело ее стало судорожно подергиваться, словно она уже принимала участие в сладостной баталии.

К полуночи действия в гостиничном номере стали еще более активными и сопровождались такими изощренными выражениями, что Мария-Луиза, не в силах бороться с собой, выскочила в ночной рубашке из постели и, подбежав к двери, подозвала красавца-часового и быстро впустила его в свою комнату…

Три дня спустя императрица, удовлетворив свои желания, переезжает через Рейн…

В то время, когда Мария-Луиза попадает в ловушку, расставленную Талейраном и, если верить «Скандальной хронике», в первый раз изменила Наполеону, Жозефина, проникшись постигшим Наполеона несчастьем, пишет ему следующее нежное письмо.

«Сир, только теперь я со всей полнотой ощутила, сколько бед принесло расторжение нашего брака. Я мучаюсь и плачу от бессилья, ведь я всего-навсего ваш друг, который может только сострадать вам в так неожиданно постигшем вас горе.

Я сочувствую вам не потому, что вы лишились трона. По собственному опыту знаю: с этим можно примириться. Но судьба обрушила на вас гораздо более страшный удар — предательство и неблагодарность друзей. Ах, как это тяжело! Сир, отчего я не могу перелететь, как птица, и оказаться рядом с вами, чтобы поддержать вас и заверить: изгнание может повлиять на отношение к вам только заурядной личности, моя же привязанность к вам остается не только неизменной, но и еще более глубокой и нежной.

Я готова была следовать за вами и посвятить вам остаток жизни, в недавнем прошлом столь счастливой благодаря вам. Но одна причина удерживает меня от этого шага, и вам она известна. Если же, вопреки здравому смыслу, никто, кроме меня, не захочет разделить с вами горе и одиночество, ничто не удержит меня и я устремлюсь к своему счастью.

Одно ваше слово — и я выезжаю…»

Но Наполеон не позвал ее. Он был влюблен в Марию-Луизу и ждал, что она приедет на остров Эльбу. Радуясь, как ребенок, он приготовил для нее роскошные апартаменты и позаботился даже о стеклышках с картинками для волшебного фонаря и о фейерверках.

ЖОЗЕФИНА УМЕРЛА ОТ ТОГО, ЧТО ЦАРЬ ВЛЮБИЛСЯ В ЕЕ ДОЧЬ

В первые же дни своего пребывания в Париже царь Александр, раззадоренный восторженными рассказами Фредерика-Людовика де Мекленбург-Шверина, бывшего любовника Жозефины, изъявил желание посетить Мальмезон.

Он решил, что неплохо бы к победе коалиции над Францией присовокупить и скромную личную победу над бывшей женой Наполеона.

Креолка, зная, что все парижанки без ума от русского императора, без колебаний согласилась принять его.

Через два дня Жозефине доложили о его приезде. Выбежав навстречу этому светловолосому, голубоглазому красавцу-кавалеристу, она, как пишут историки: «ощутила слабость во всех самых чувствительных местах». И забыв, что перед ней победитель Наполеона, пустила в ход все доступные ей способы обольщения.

Не прошло и получаса, как покоренный ее чарами Александр уже был готов изгнать Бурбонов из Франции и вернуть трон Жозефине… Как близкие друзья рука об руку прогуливались они в парке и на одной из аллей повстречали гулявшую с детьми Гортензию.

— Позвольте представить вам мою дочь и внуков, — обратилась Жозефина к царю.

Александр бросил быстрый взгляд на экс-королеву Голландии, старавшуюся не выдать своего волнения при виде такого красавца, и моментально переключился с матери на дочь.

— Отныне, — горячо сказал император, — я беру их под мое покровительство. — И, нагнувшись к Гортензии, прибавил: — Что я могу для вас сделать?

Будучи, как все старые кокетки, сводней, Жозефина удалилась, оставив свою дочь наедине с императором. Когда она вернулась, Александр уже обещал Гортензии герцогство…

Однако русского императора одинаково влекло и к матери, и к дочери, и он частенько наведывался в Мальмезон, часами прогуливаясь в парке то с одной, то с другой королевой. Но вскоре он стал отдавать явное предпочтение Гортензии, и, та, со своей стороны, не осталась равнодушной к его обаянию. Между ними завязался флирт, что дало повод злым языкам утверждать, что в иные вечера он заводит их так далеко, что они оказываются в укромной комнате.

Мы не располагаем никакими доказательствами их связи. Но лукавые и игривые письма молодой женщины к русскому царю вполне могли послужить поводом для злых сплетен.

Как бы там ни было, но очарованный Гортензией император, пользуясь своим влиянием на союзников и на Людовика XVIII, добился для семьи Богарнэ особых привилегий, ошеломивших роялистов. Мало того, что за Жозефиной сохранялись дворцы в Мальмезоне и в Наварре, приносившие миллионный доход, но и владения Гортензии в Сен-Лё получили статус герцогства, и ей была установлена ежегодная пенсия в 400000 франков.

Чтобы отпраздновать столь невероятную удачу, новоявленная герцогиня пригласила на 14 мая в Сен-Лё мать, брата и царя Александра.

Но именно на этот день а Париже была назначена торжественная панихида по казненным во время революции Людовику XVI и Марии-Антуанетте, и все союзные коронованные особы должны были присутствовать на этой церемонии. Но Александр, извинившись, сел в коляску и уехал к Гортензии; при дворе были этим скандализованы.

После завтрака молодая женщина предложила покататься. Было холодно и сыро, и Жозефине, которой немного нездоровилось, лучше было бы оставаться дома в тепле. Но она не могла устоять перед искушением пококетничать с Александром и, согласившись ехать, поступила очень опрометчиво.

Прогулка длилась два часа, и Гортензия, согревавшая ножки на коленях у царя, казалось, не замечала, как дрожит ее мать в легком кисейном платье.

Когда они вернулись, Жозефина почувствовала себя очень скверно, ее знобило, иона, отказавшись от обеда, легла в постель. В Мальмезон она уехала только через день.

В последующие дни она чувствовала постоянную усталость, и ей стоило больших усилий принимать посетителей. А к ней, как нарочно, приезжали засвидетельствовать свою признательность многие роялисты, которым она в свое время оказывала помощь. Узнав, что бывшая императрица живет открытым домом, в один прекрасный день к ней, как ураган, ворвалась стремительная мадам де Сталь.