- Может, хватит уже об этом? - сказала она.

- Мужчина не виноват, что его глаза невольно останавливаются на красивой женщине, это обычное явление, но если при этом он имел несчастье ковырять... Простите, я ухожу.

Она быстро подняла глаза на его расстроенное лицо.

- Если из-за меня, не трудитесь, - сказала она, - это общественная оранжерея, и я не могу требовать, чтобы здесь никого не было. Только прошу, оставьте меня в покое.

- Я постараюсь, - пообещал он.

И отошел на другую сторону бассейна, в котором плавал огромный цветок. Листья Виктории-регии образовывали гигантскую чашу с чуть загнутыми краями. В середине чаши покоился большой красный цветок, хотя по сравнению с листьями он не казался таким уж большим. Стоя друг против друга, они смотрели на цветок.

- Посмотрел, и довольно, - пробормотал он про себя.

- Что вы сказали? - спросила она.

- Ничего особенного, я просто подумал, что надоедает долго смотреть на такой цветок.

Он не смел оторвать взгляд от растения. Боялся показаться навязчивым.

- Подумать только, Виктория-регия цветет раз в четыре года, - сказала она.

- Правильно. И это очень странно. Не успеешь удивиться... а уже отцвела.

- По-моему, это замечательное растение, - мечтательно произнесла женщина, не отрываясь глядя на Викторию-регию.

Он смотрел на нее.

- Однажды я видел циркача, - сказал мужчина. - Его номер заключался в том, что он ничего не ел и только один раз в две недели на представлении съедал французскую булочку. Я как раз видел, как он ел очередную булочку.

- Что за чушь! - Она рассердилась. - При чем здесь цирк! Виктория-регия цветет раз в четыре года, это установлено научными наблюдениями.

- Совершенно верно, - согласился он и снова взглянул на цветок. - За моим циркачом тоже велись наблюдения. Государственный нотариус следил за чистотой эксперимента. Это была сенсация, все рвались посмотреть, как он ест свою булочку.

- Между цветением... - сказала женщина будто самой себе.

- Проходит четыре года, - быстро и испуганно перебил он ее. - Четыре года вам здесь не пробыть.

- По-моему, вы пьяны, - сказала она.

Это подозрение придавило его своей тяжестью. Когда человеку говорят, что он пьян, ему, в сущности, выносят приговор без суда и следствия. Попытка оправдаться всегда оборачивается против обвиняемого. Он предпочел двинуться к выходу. В оранжерее было угнетающе жарко. У самого выхода его вдруг осенило, и он оглянулся.

- Я мог бы приносить вам еду, - сказал он.

- Какую еду? - оторопела она.

- Ну, если вы надумаете провести здесь эти четыре года. Я мог бы ежедневно приносить вам завтрак, обед и ужин.

В глазах женщины мелькнула угроза, и он умолк, хотя предложение его было сделано от чистого сердца.

- Честно говоря, это не в моем характере, - пробормотал он, опустив голову.

Его понурый вид заставил ее невольно спросить:

- Что не в вашем характере?

- Докучать вам таким образом.

- Так не докучайте.

Но в голосе ее прозвучали игривые нотки, выдававшие некоторое любопытство. В оранжерее, где неподвижно раскинулась Виктория-регия, словно исполненная сознания собственной неповторимости, было до одури жарко.

- Все дело в том, что с самого начала у вас сложилось обо мне неправильное представление, - продолжал мужчина. - И это понятно: ведь я не спускал с вас глаз и ковырял при этом в носу.

- Да вы просто помешались на своем носе, - сказала она скорее удивленно, чем сердито. - Я и не заметила бы, что вы смотрите на меня, если б вы не начали извиняться, - во всяком случае, не заметила бы, что вы ковыряли...

- В носу, - подсказал он. - Простите, это вырвалось случайно. Я только хотел вам помочь. Раз вы ничего не заметили, тем лучше.

- Ну вот и прекрасно. Я ничего не заметила. - Она снова повернулась к Виктории-регии.

- Но все-таки странно, - осторожно начал он, отходя от двери. Странно, что вы ничего не заметили. Я имею в виду... ради бога, простите... но когда вам навстречу идет человек, ковыряя пальцем в... гм... - И поскольку она ничего не сказала, только смотрела на это дурацкое растение, он смущенно закончил: - Единственное, что меня оправдывает, - это муха...

Мужчина не договорил и снова пошел к двери. Она бросила на него испепеляющий взгляд. И демонстративно отвернулась к бассейну, где дремало зеленое растение. Ее глаза скользнули по краю круглого листа и остановились на большом красном цветке, пылающем в центре чаши точно костер. В этом чуде природы было какое-то излишество, которое раздражало ее, казалось ей нескромным. Как это он сказал только что - посмотрел, и довольно? Доля истины в этом есть. Что в нем такого замечательного, в этом растении, кроме его размеров и цветения раз в четыре года? К чему он говорил о каком-то циркаче и французской булочке?.. Впрочем, неважно, ей хотелось увидеть, как цветет Виктория-регия, и она увидела. Но что-то, таящееся в зеленой духоте оранжереи, мешало ей двинуться с места. Интересно, этот человек все еще стоит у двери или уже ушел? Что-то противное, липкое, связавшее ее по рукам и ногам, пропитало здесь все.

Теперь он снова стоял сбоку от нее, но не рядом. Она видела его краем глаза. Ей казалось, что и сама она стала противной, липкой.

- Отвратительное растение, - сказал мужчина совсем тихо.

- Что вы сказали? - вырвалось у нее.

- Извините, я просто подумал вслух.

- Зачем же вы смотрите на него, если оно такое отвратительное? Почему не уходите? - Она с удивлением заметила в своем голосе истерические нотки.

- Сам не знаю, - негромко ответил он. - Когда-то в детстве я приходил сюда с няней и братом. Тогда оно тоже казалось мне отвратительным.

За эти слова, не требовавшие ответа, она испытала чуть ли не благодарность к нему.

- И все-таки вы снова пришли сюда! - вырвалось у нее.

- А у вас никогда не возникало желания проверить свое впечатление? спросил он.

И ей опять стало приятно, что он явно не ждал ответа.

- Проверить, изменился ли ты или остался прежним, - пояснил он.

- Ну и как? - не без интереса спросила женщина. - Вы остались прежним?

- В тот раз произошло нечто странное, - сказал он. - Гуляя по саду, мы встретили английского морского офицера; да, это был офицер, красивый молодой человек, с темной от загара и какой-то особенно гладкой кожей. Наша няня отличалась аристократическими манерами. Но с этим офицером она все-таки познакомилась - в город с визитом пришел английский флот. Это нам было известно, потому что мы любили ходить в порт и смотреть на корабли. Судя по всему, няня с офицером заранее договорились о встрече.

Пока он рассказывал, она наблюдала за ним. Он же не отрывал глаз от огромного зеленого растения в склизком бассейне.

- Офицер дал нам с братом по английской шоколадке, - продолжал он. - Я помню, она называлась "Кадбери", а потом наша обожаемая няня сказала, что мы можем сходить посмотреть на Викторию-регию; так или иначе, мы оказались здесь. Мы оба были еще маленькие, но кое-что уже понимали. Итак, мы с братом стояли здесь, как стоим сейчас с вами, и, насколько я помню, с тех пор тут ничего не изменилось: все тот же болотный запах, та же липкая жара, то же глупое неживое растение с хищным цветком...

Она подумала: зачем я стою здесь и слушаю все это?

- Ну а дальше? - тем не менее спросила она.

- У меня было очень тяжело на душе. У моего брата, по-моему, тоже. Мы об этом не говорили. Мы вообще не разговаривали. Целую вечность мы стояли и смотрели на это растение. Наконец они пришли, няня и офицер. Никогда в жизни я не видел более счастливого лица, чем было у няни, во мне вспыхнула любовь и к ней, и к офицеру, потому что у нее было такое счастливое лицо.

- Ну а потом? - спросила она, досадуя на самое себя.

- Потом лицо у нее перестало быть счастливым. Ее потянуло в религию, и она ушла от нас.