Мне казалось, что старушки, торгующие семечками, осведомлены о моих рыцарских замыслах. Они мудро смотрели на меня сквозь серую сеть глубоких морщин добрыми голубыми глазами, и мне казалось, что они просто так, для вида, торгуют семечками в Старом Городе, а на самом деле все они - добрые волшебницы, феи из моей Сказки, и если их хорошо попросить, они неприменно укажут мне путь к заветной двери. И я шагну в сказку. Вместе с Делиной...
Но мне всегда не хватало смелости подойти к этим улыбчивым старушкам-феям и спросить, как найти ту желанную дверь. Я боялся, что они рассмеются мне в лицо, скажут - такой большой, а верит в детские сказки... Нет, они никогда не сказали бы так, но что делать, когда не веришь в собственные силы... А сегодня Сказку испортил неожиданный дождь. Но семечки для Делины я все же купил...
- Дай семечки, - сказала Делина, протягивая мокрую ладошку.
- Бери, - сказал я, показывая на карман. - Только они, наверное, вымокли...
-Ничего, - невозмутимо махнула рукой Делина. И так же невозмутимо, без лишних церемоний, засунула в мой карман обе руки. Выхватила горсть семечек, которые едва помещались в её маленьких кулачках. Хитровато стрельнула в меня антрацитовым взглядом, и, словно опасалась, что я могу передумать, быстро спрятала их в нагрудный карман куртки. Застегнула "
молнию" и вопросительно глянула мне в глаза.
- Бери ещё, - предложил я.
- Потом, - небрежно махнула рукой Делина.
И вдруг в сонном шорохе дождя тихо прозвучало:
- А знаешь, я скоро улетаю...
- Когда? - спросил я.
- Через пять дней... Третьего июля...
- А когда вернешься? -поинтересовался я.
Каждый год, в начале июля, Делина улетала на свой Далёкий Остров, проводила там два летних месяца А в конце августа возвращалась в Город бодрая, весёлая, не по нашему загорелая...
- Я не вернусь, - услышал я. - Я улечу навсегда...
Делина говорила очень тихо, её мягкий, как журчание маленького ручейка, голос был почти не слышен из-под опущенных к земле губ. А последнее слово - "навсегда" - вообще растворилось в густом обволакивающем шуме беспокойного дождя. Я скорее почувствовал, чем услышал его...
Мне показалось, что надо мной разорвался оглушительный удар грома, который мог разрушить весь старый Город. В глазах потемнело, словно перед ними пронеслась жгучей стрелой яркая молния. И я почувствовал, что теряю под ногами твёрдую землю и медленно падаю в глубокую пропасть, с каждой секундой убыстряя падение, чтобы, когда придёт время достигнуть дна, разбиться об острые, как бритва, камни...
- Это правда? - только и смог выдохнуть я.
- Правда, - Беззвучно кивнула Делина. - Правда, Андрей...
И медленно, словно остерегаясь встретиться со мной виноватым взглядом, подняла чёрные бусинки зрачков и обреченно посмотрела мне в лицо. У Делины всегда были очень грустные глаза. Даже когда она смеялась или улыбалась, её глаза о чём-то грустили. О чём, я не знал, но догадывался: она скучала по своему Далёкому Острову. Тому месту, где остался ее родной дом... Со временем я привык к тому, что у Делины всегда грустные глаза. Но сейчас, когда я, словно впервые, увидел печаль в глазах Делины и своё нечеткое отражение в её чёрных зрачках, то почувствовал, что это уже не прежняя, знакомая мне грусть. В тёмной глубине её искрящихся зрачков застыло тревожное чувство невыносимой, испепеляющей душу безысходной тоски. И я почувствовал эту невысказанную тоску - тоску по чему-то несбыточному, далёкому, страстно желаемому... И в предчувствии скорой беды тревожно сжалось сердце...
Делина стояла напротив меня, и я близко-близко, почти у самого лица, видел её мокрые глаза и своё отражение в её чёрных зрачках. Я смотрел Делине в глаза, и мне казалось, что бесконечный дождь, разразившийся над притихшей Вселенной, смыл с этого доброго и чистого детского личика все живые краски, превратив живые черты в неестественно бледную белесую маску гипсового манекена. Нездоровым был этот цвет... На выбившейся из-под капюшона русой пряди золотистых, светло-русых волос прозрачными алмазинками дрожали дождевые капли. Они одна за другой смело соскакивали с кончиков волос, падая на веснушчатый носик Делины. Наверное, это было очень щекотно, потому что Делина то и дело морщила нос... Мне всегда нравилось, когда Делина морщила свой маленький курносый нос, усыпанный золотом веснушек, потому что когда она так делала, то становилась какой-то особенно очаровательной и милой, и я смотрел, затаив дыхание, не решаясь произнести ни слова, на её смешную и забавную рожицу.
Но сейчас, когда холодные дождевые капли пронзительно били Делину по носу, и она морщилась, мне не казалось это ни смешным, ни очаровательным, ни забавным. Наверное, потому, что Делина не улыбалась, её тонкие губы были плотно, до болезненной белизны, сжаты, а крапинки живых веснушек, которые всегда придавали её вздёрнутому носику лукавое выражение маленькой плутовки, заводилы и веселушки, пепельно поблекли, словно их смыл нескончаемый дождь.
И была Делина в этот тоскливый миг серого дождя такой маленькой, мокрой и беззащитной, что мне невольно захотелось обнять её, прижать её маленькие плечики к своей груди и сказать ей на ухо несколько хороших, добрых слов, которые непременно развеселят её, вернут губам живую улыбку, разожгут искрометным весельем поникшие веснушки и защитят душу от скорбной тоски и печали.
Но я не решился исполнить задуманное. Нет, не потому, что мне помешало смутное чувство робости или я опасался, что Делина неверно меня поймет...
Просто я чувствовал, что сейчас ей не нужны слова утешения. Не ко времени они сейчас... Делина грустила, но ее печальное лицо было озарено каким-то далеким, слабым, неясным светом, который незримыми волнами исходил от её грустных глаз, и этот непонятный мне лучезарный свет нельзя было увидеть, а можно было только почувствовать, если внимательно прислушаться к стремительным ударам её маленького беспокойного и счастливого сердца...
Счастливого - потому что она, Делина, с нетерпением ждёт сейчас встречи со своим далёким домом. А родной дом - это единственный приют в бесконечных мирах Вселенной, где человек имеет возможность обрести покой и безмятежность, и почувствовать, что есть в этой жестокой, наполненной страданиями и потерями жизни, вечное, безграничное счастье...
Потому что под прочную крышу родного дома никогда не залетают косые струи гнилого дождя - беспокойные, тревожные, разящие наповал прямо в сердце...
- Ты меня больше никогда не увидишь, - тихим дрожащим голосом проговорила Делина. И я почувствовал, как меня с ног до головы накрыла слепая морская волна, холодная и печальная. И, чтобы не утонуть, захлебнувшись в этом суровом и беспощадном, неудержимо-стремительном водовороте, я набрал полную грудь сырого, остуженного холодными брызгами дождя воздуха, чтобы сказать Делине те грустные и добрые слова, которые испокон веку говорят друг другу люди, дети и взрослые, когда приходит пора расставаться.
Говорят, в тайных глубинах души лелея беспокойную надежду, что расставание, даже если оно навсегда, всего лишь очень маленький, а оттого и самый важный шаг к новой встрече.
Я хочу сказать Делине - доброй, чуткой, милой девочке Город с Далёкого Острова- самые важные и самые значительные слова за два года нашей дружбы, которые я ни за что не решился бы сказать ей раньше, всего день или два назад...
Но вдруг я неожиданно осознаю, что не смогу выдавить из души ничего, кроме очевидных, банальных истин: - "Я не забуду тебя никогда, и ты не забывай...". Или - " Пиши мне... Пиши почаще, если сможешь, ведь твой Остров так далек от моего города, что письмо может идти долго-долго и не дойти..."
Но зачем произносить в слух очевидные истины, говорить стертые, как стандартные клише, слова, если и так ясно, что мы никогда не забудем друг друга - пока не придёт время забыть. И будем писать друг другу немного наивные, но очень искренние письма - сначала очень часто, почти каждый день, а потом все реже и реже, пока переписка не прервется, как тонкая и непрочная нить...