До первой большой освещенной улицы добирался довольно долго. Я и не предполагал, что учреждение Карла находится от центра так далеко. Здесь ослепительно сверкали огни реклам, урчали моторы и, словно змеи, шуршали шины автомобилей. Прохожих немного, но все же улица была шумной и оживленной.

На углу мрачного небоскреба заметил указатель: «Авеню Карла Великого, 16». Вот так открытие! Значит, неподалеку живет Элен… не удержался, дошел до особняка, принадлежащего господину Крому. Пятиэтажный особняк значительно отступил от проезжей части, спрятался в тени. Два тусклых фонаря уныло освещали подъезд, в окнах — ни огонька…

Попалась булочная. Купил свежего белого хлеба, сладких сухарей и пачку сахару. Можно возвращаться.

На обратном пути разглядывал улицу с удвоенным интересом, старался обнаружить хоть что-нибудь знакомое. Нет, все неизвестное, чужое, все видел в первый раз… Опять зашевелилась тревога. Как я очутился в этом городе? Что потерял здесь? Что привело меня к господину Карлу?.. Подсознание убаюкивало: не думай об этом, не надо… Но я не хотел неведения, не хотел нелепых догадок, я хотел объяснения…

Впереди меня неторопливо шла пожилая женщина. Вдруг она пошатнулась и, удерживая равновесие, потянулась рукой к стене. Бросился на помощь, поддержал.

— Что с вами? — участливо спросил я.

— Пройдет, — слабым голосом ответила женщина. — Это от голода…

Я рассчитал: на ужин и завтрак мне хватит двух булочек. А каравай хлеба можно отдать.

— Возьмите, — я извлек из увесистого свертка душистый, подрумяненный хлебный круг. — Да, да, это вам. Ешьте на здоровье.

Женщина растерялась. Она смотрела на меня и не знала, что сказать.

— А вам самому? — наконец произнесла она.

— У меня есть.

— Спасибо, сынок, — из глаз женщины покатились дрожащие хрусталики слез. Я уж думала, добрые люди перевелись…

Иду дальше. Навстречу девушка, совсем юная, жалобно как-то глядит, проникновенно.

— Дайте хоть что-нибудь! — с отчаянием просит она.

Достаю деньги — все, что есть. Оставляю одну купюру на всякий случай.

— Берите.

Девушка обомлела.

— Это мне?

— Вам. Купите что-нибудь поесть.

— Куда же вы! Зайдите к нам, хоть на минутку!

Насилу убедил девушку, что у меня срочная работа, я опаздываю. Она приотстала, провожая долгим благодарным взглядом.

Перед тем как свернуть в темные закоулки, я вложил в шляпу старику последнюю купюру и уже не останавливался до самого дома.

Только через порог — телефонным звонком встречает Карл.

— Где тебя черт носит? — зло засипел он.

— Покупал хлеб, — спокойно ответил я.

— И раздавал деньги, которые не заработал!

— Люди же голодные, — рассердился я.

— Ладно, потом потолкуем. Советую заняться моим поручением. Завтра будет некогда.

— Я устал, господин Карл.

— Весь день ничего не делал — и устал! Придется за прогул вычесть.

— Хорошо, постараюсь написать…

— Черт-те что! — возмутился Карл. — Торгуемся, как на базаре! — И бросил трубку.

Делать нечего. Быстренько съел булочку, запил водой и засел за выступление. «Многоуважаемые дамы и господа! — с ходу начал я. — Не так часто случаются события столь величайшей важности, ради которого мы сегодня собрались…» Так и пошло — без сучка и задоринки. На едином дыхании закончил вступительное слово и перешел к заключительному. «Многоуважаемые дамы и господа! Не могу не поделиться чувствами, которые меня охватили, когда я слушал ваши искренние выступления, содержащие высокую оценку моих скромных трудов…»

Неожиданно возник смысловой затор. Если я в целом ориентировался в литературном творчестве Карла Великого, то о составе участников обсуждения не имел ни малейшего представления. Пришлось искать обходные пути и говорить на отвлеченные темы. Но в общем получилось неплохо — на уровне опубликованных сочинений Карла.

Зная о том, что Карл за мной наблюдает, я решил немного порезвиться. Одной рукой подхватил написанный текст, другой — обхватил спинку кресла и громко, растягивая слова с эмоциональным придыханием, стал читать. Закончив декламацию, похвалил себя и немедленно разъединил телефон.

Приготовил постель ко сну и выключил свет. Теперь мне никто не помешает.

Сразу уснуть не удалось. Тесно обступили впечатления дня и замелькали бестолковые, разрозненные мысли. Казалось, из парка доносились тонкие жалобные звуки — то ли деревья стонали, то ли печалился ветер. Все ниже, ниже опускались тучи, и вдруг густо посыпались дрожащие капельки. Щедро растекались темные лужи, и под ними угадывалась немыслимая глубина. Некто согбенный и худой изо всех сил черпал войлочной шляпой скопившуюся влагу, но она не убывала.

Среди ночи я проснулся — послышалось змеиное шуршание автомобильных шин… Это шелестели деревья — видно, ветер усилился и вовсю трепал их полуоблетевшие кроны.

Уснуть долго не мог. Вспомнилась та девушка на улице, доведенная нищетой до отчаяния…

Кое-как, в полудреме, дотянул до утра. Голова гудела, и я вынес Карлу благодарность — хорошо, что заставил потрудиться вечером. Сейчас не написал бы и двух слов…

Спешу на службу. Прямиком — в комнату номер четыре. Изучаю на письменном столе под стеклом внушительный список тех, кого я должен пригласить на завтрашнее совещание. Ни много ни мало — пятьдесят человек! Успеть бы. Потянулся за телефонной трубкой, и тут звонок.

— Слушаю, господин Карл.

— Выступления готовы?

— Разумеется, господин Карл.

— Зайди.

В приемной поздоровался с очаровательной секретаршей Карла и, ничего ей не объясняя, вошел в кабинет шефа.

Карл молча протянул руку за выступлениями, небрежно взял исписанные листки, положил перед собой, но глаза не опустил — их выражение не обещало ничего хорошего.

— Безобразничаешь? — выкрикнул он. — Что за фокусы с телефоном?

— Мне ведь нужно отдыхать.

— Отдыхать? — затрясся от негодования Карл. — Сначала научись работать! Мы не в бирюльки играем, а несем важную государственную службу! Еще одно самовольство — и я приму самые строгие меры. Уму непостижимо — беготня по коридорам, самовольный выход в город, разбазаривание денег…

— И в город нельзя? — искренне удивился я.

— С такими замашками — нельзя! — вскочил Карл. — Ты хочешь всех накормить? С твоими-то возможностями! — Он взял себя в руки, сел и нетерпеливо стал внушать: — Пойми, твоя благотворительность ровным счетом ничего не стоит. На много ли хватит этой мелочи? Завтра два-три счастливчика, которых ты облагодетельствовал, будут голодными опять и опять пойдут попрошайничать.

— А нельзя ли обеспечить хлебом всех?

— Всех — нельзя. А тех, кто работает, кормим. Ты же отлично знаешь, какая у нас справедливая социальная система. Изучал небось, как расправлялись с непослушными рабами в древнем Риме? У нас же свободное предпринимательство! Свободно живи и свободно развивайся, никаких экзекуций… Мы кормим, даем работу, заботимся о народном благе… А насчет «всем хлеба» — ты наслушался вредных идей. Не историк ли научил?

— Какой историк?

— Тот самый.

— А, я уже забыл.

— Не хитри, Чек. Много ли он высказывал подобных мыслей?

— Ни слова. Я только одно заметил…

— Что? — насторожился Карл.

— Он испугался, когда увидел мой пропуск.

— Ты показывал пропуск?

— Да, агенту, или как его там, а этот человек сидел рядом.

— Когда вы договорились встретиться?

— С агентом?

— Не дури.

— С историком — не договаривались. Он увидел пропуск и сразу замкнулся.

— Тогда, по логике вещей, он не должен был идти за тобой.

— Почему? Его мучил голод, он только и говорил об этом…

— А что же вы делали, когда я… его выставил?

— Кормил сэндвичами…

— Это на тебя похоже… Он сказал, что придет еще?

— Ничего не сказал. Сразу ушел.

— Просьба, Чек. Если историк появится, позвони.

— Появится — увидите сами, — усмехнулся я.

— И все же, — твердо сказал Карл. — Я люблю убеждаться в лояльности подчиненных. Теперь, Чек, за дело.