Дождь поливал доктора тяжелыми струями, гася тлеющий огонь.

Джим Боссерт только что вернулся с освидетельствования тела доктора Каллендера. Впервые он мне почти понравился, таким больным и убитым он выглядел. Я придвинул к нему бутылку. Он отпил из нее, потом зажег сигарету и присел, дрожа.

— Это была молния, — сказал он. — Никакого сомнения.

Эд Беттс, шериф, сказал:

— Хэнк все еще настаивает, что это было нечто странное.

Боссерт покачал головой:

— Молния.

— Или сильный электрический разряд, — сказал я. — Ведь это одно и то же, правда?

— Ты же видел, как она ударила, Хэнк.

— Дважды, — сказал я. — Дважды.

Мы сидели в кабинете Боссерта в больнице. Был вечер, приближалось время ужина. Я потянулся к бутылке, а Эд спокойно сказал:

— Ты же знаешь, что может натворить молния… Несмотря на старую пословицу.

— В первый раз она промахнулась, — сказал я. — Просто промахнулась. Во второй раз — нет. Если бы меня не выбросило, я бы тоже погиб. И никакого грома не было.

— Вы были оглушены, — сказал Боссерт. — Вас оглушил первый удар.

— Она была зеленая, — сказал я.

— Шаровые разряды часто бывают зеленые.

— Но не простые молнии.

— Причуда атмосферы. — Эд повернулся к Джиму: — Дайте ему что-нибудь и отправьте домой.

Боссерт кивнул и поднялся, но я сказал:

— Нет, я еще должен написать о докторе для завтрашней газеты. Пока.

Разговаривать мне больше не хотелось. Я вышел, сел в машину и поехал в город. Я остановился у магазина и купил еще бутылку, чтобы скоротать ночь. При этом меня не покидало ощущение чего-то холодного и враждебного, и я думал о зеленой беззвучной молнии, и о мелких деталях, не имеющих отношения к телевизору, и о серьезном умном детском личике, которое было не совсем похоже на лицо взрослого мужчины. Человека из Грилианну.

Я приехал к себе, в старый дом, где теперь не живет никто, кроме меня. Я написал некролог о докторе, а когда закончил, было темно и бутылка почти опустела. Я улегся спать.

Мне приснилось, будто доктор Каллендер позвонил мне и сказал:

— Я нашел его, но ты не спеши.

Я сказал:

— Но ведь ты же умер. Не звони мне, доктор, пожалуйста, не звони.

Телефон все звонил и звонил, и через некоторое время я наполовину проснулся и понял, что звонит он на самом деле. Было без одиннадцати минут три.

Звонил Эд Беттс.

— В больнице пожар, Хэнк. Я подумал, что тебе надо знать. Южное крыло. Приезжай.

Он повесил трубку, а я начал натягивать одежду на свинцовый манекен, который был мною. Южное крыло. Это там, где рентген. Это там, где лежат снимки внутренних органов мальчика.

«Любопытное совпадение», — подумал я.

Я ехал вслед за воем сирены на Козий Холм сквозь ясную прохладную ночь. Половинка луны светила серебром на хребты, а Олений Рог стоял спокойный и торжественный на фоне звезд.

Когда я прибыл на место, из главного здания эвакуировали пациентов. Люди бежали с вещами в руках. Пожарные кричали и боролись с пламенем. Я подумал, что им уже не спасти южное крыло. Хорошо, если удастся спасти больницу.

Сзади, крича и лязгая, спешил на помощь еще один взвод пожарных. Я отошел в сторону и поглядел вокруг, чтобы видеть, куда ступаю. Мой взгляд привлекло какое-то прерывистое движение, примерно в десяти футах ниже по склону. Смутно в отраженных отблесках пламени я увидел девушку.

Стройная и гибкая, как газель, она крадучись пробиралась между деревьями. Волосы у нее были короткие и курчавые. В свете пожара их рыжий цвет странно отливал серебром. Она увидела меня, а может, услышала, вздрогнула и замерла на пару секунд. Глаза ее сверкнули медными искрами, как сверкают глаза животного. Потом она повернулась и побежала.

Я помчался за ней. Она бежала быстро, но и я не отставал. Потому что думал о докторе.

Я настиг ее.

Вокруг нас под деревьями было темно, но пламя пожара и луна освещали открытое место, где мы оказались. Она не сопротивлялась, повернулась ко мне лицом, легкая и оцепеневшая, отстраняясь возможно дальше от меня, когда мои руки схватили ее за плечи.

— Что вам надо от меня? — запыхавшись, спросила она высоким голосом. Он обладал странным акцентом и был приятным, как птичье пение. — Пустите меня!

Я спросил:

— Кем вы приходитесь мальчику?

Она вздрогнула. Я увидел, как глаза ее расширились, а потом она повернула голову и посмотрела в темноту под деревьями.

— Пожалуйста, отпустите меня, — сказала она, и я понял, что какой-то новый страх овладел ею.

Я встряхнул ее, чувствуя под своими ладонями хрупкие плечи девушки; я готов был эти плечи сломать, готов был мучить ее, мстя за доктора.

— Доктор! Кто убил его? — спросил я у нее. — Расскажите мне. Кто это сделал и как?

Она изумленно уставилась на меня.

— Доктор? — повторила она. — Не понимаю. — Наконец-то она начала сопротивляться. — Пустите! Вы делаете мне больно.

— Зеленая молния, — сказал я. — Сегодня утром был убит человек. Мой друг. Я хочу знать об этом.

— Убит? — прошептала она. — Да нет же! Никто не был убит.

— А вы подожгли больницу, разве не так? Зачем? Почему эти снимки были такой угрозой для вас? Кто вы? Откуда…

— Тс-с-с! — сказала она. — Слушайте!

Я прислушался. Снизу к нам приближались какие-то звуки, тихие, осторожные.

— Меня ищут, — прошептала она. — Пожалуйста, пустите меня. Я ничего не знаю о вашем друге, а пожар… он был… необходим. Я же не хочу никому причинить вреда, а если они обнаружат, что вы…

Я поволок ее назад, в тень под деревьями. Там стоял огромный старый клен с сучковатым стволом. Мы спрятались за него, одной рукой я обхватил ее талию, при этом голова девушки оказалась на уровне моего плеча, правая же моя рука прикрывала ей рот.

— Откуда вы? — спросил я, приблизив губы к самому ее уху. — Где Грилианну?

Тело ее напряглось. Оно было стройное, чем-то напоминающее тело того мальчишки, изящное, но вместе с тем сильное и с превосходной координацией.

— Где вы слышали такое название? — спросила она.

— Неважно, — сказал я. — Отвечайте.

Она молчала.

— Где вы живете? Где-нибудь поблизости?

Она пыталась вырваться.

— Ладно, — сказал я. — Тогда пошли. Назад, в больницу. Вас хочет видеть шериф.

Я поволок ее вверх по холму, но тут в полосу света на краю поляны вошли два человека.

Один из них был строен и курчав тем особым образом, который я уже научился распознавать. Он казался приятно взволнованным, приятно возбужденным, словно участвовал в игре, доставлявшей ему удовольствие. Его глаза поднялись навстречу яркому блеску огня и сверкнули, как прежде глаза девушки.

Его спутник был грузный, высокий, темноволосый тип самого обыкновенного вида. Его лицо не было ни взволнованным, ни возбужденным. Очевидно, для него это не было игрой. В руке он сжимал пистолет, и я понял, что он готов применить его.

Мне стало страшно.

— …Это надо же — бабу послать! — говорил он.

— В вас говорят предрассудки, — сказал курчавый. — Она была единственным человеком, которого можно было послать. — Он показал на пламя. — Как вы можете в этом сомневаться?

— Ее поймали.

— Только не Вади. — Он тихонько позвал: — Вади, Вади!

Губы девушки дернулись под моей рукой. Я наклонился и услышал, как она говорит шепотом:

— Если хотите остаться в живых, пустите меня к ним.

На освещенной пожаром поляне высокий темноволосый тип мрачно сказал кудрявому:

— Ее поймали. Надо что-то делать, и побыстрей.

Он зашагал по поляне.

Губы девушки мне шепнули:

— Пожалуйста!

Темноволосый уже подходил со своим большим пистолетом; курчавый шел немного поодаль, ступая мягко, точно крадущаяся кошка. Если бы я потащил девушку из-за дерева, они услышали бы меня. Если бы остался на месте, они бы на меня наткнулись. Так или иначе, подумал я, придется присоединиться к доктору.

Я отпустил девушку.

Она побежала к ним. Я стоял за кленом ни жив ни мертв и ждал одного — что она повернется сейчас и скажет роковое для меня слово.