Думаю, если бы мы были просто наемными охранниками, к нам не относились бы с такой теплотой и уважением.

А потом ведь не надо забывать, что группа улетала на неделю, из этого расчета взяли и пищу, и одежду, в Союзе остались неотложные дела. Головатов учился в институте физкультуры, у него «горели» госэкзамены, у другого — учеба в школе КГБ, у третьего еще что-то. У всех на Родине остались семьи, дети. Да и к тому же мы не «девятка», не специалисты по охране руководителей, потому просили нас заменить. По этому поводу я звонил генералу Бесчастнову, написал рапорт. Нам несколько раз назначали отъезд, но всякий раз откладывали по просьбе Бабрака.

Последний срок был в феврале. Мы, что называется, упаковали чемоданы, собрали сувениры, попрощались, но вновь обострилась обстановка и Кармаль наотрез отказался нас отпустить. Сказали так: остаетесь до мая. Но, увы, прошел май — а мы по-прежнему несли свою нелегкую службу.

В последний день июня в нашу честь устроили прощальный банкет, на котором присутствовали посол Табеев, генерал Иванов, нас одиннадцать человек и почти все высшее афганское руководство. А 1 июля мы покинули Кабул. Юрий ИЗОТОВ:

— Каждый из одиннадцати наших ребят был готов закрыть собой Бабрака. Скажу о себе: я всегда находился в таком месте, откуда смог бы в считанные секундыуспеть добраться до Бабрака и заслонить его. В подобных ситуациях оружием пользоваться сложно и поэтому главное — постоянно держать кратчайшее расстояние между собой и им. Думаю, мне это удавалось.

Как-то Бабрак присутствовал на партийном собрании в театре. Нас предупредили накануне: готовится террористический акт. Представляете наше состояние. Мы, конечно, подняли на ноги национальную гвардию, сами сели в зале, чтобы контролировать ситуацию.

Начинается собрание. Бабрак выходит к трибуне и в зале неожиданно гаснет свет. Следующее действие, которое я ожидал, — взрыв гранаты. Этого, к счастью, не произошло. Но тем не менее пришлось его окружить, закрыв собой, увести за кулисы.

Были, конечно, и другие острые моменты. На параде, посвященном празднику революции, на противоположной от трибуны стороне улицы, на крыше дома, вдруг появляются вооруженные люди. Мы придвигаемся к Бабраку. Нервы напряжены до предела.

Оказывается, национальные гвардейцы проявили инициативу. Вот только их командир забыл об этом нас предупредить.

А вообще новая национальная гвардия, которую набрали из партийных активистов, была очень слабо подготовлена. Кармаль как-то даже просил меня, чтобы я научил их чему-то, провел занятия. Бабрак доверял нам больше, чем любому афганцу. Вот такие полярные мнения. Где истина? Не берусь судить. Констатирую только факты, а уж читатель пусть сам сделает выводы.

…С возвращением подразделения Шергина, казалось бы, афганская эпопея для группы «А» завершилась. Тем более, дома своих дел оказалось невпроворот — открывалась Московская Олимпиада. Еще свеж был в памяти Мюнхен, захват и зверский расстрел палестинскими террористами израильской борцовской команды. Ничего подобного Советский Союз допустить не мог. И потому уже на следующий день после прилета группу Шергина вызвал к себе начальник Управления генерал Бесчастнов. Он поблагодарил за службу, а потом сказал:

— Сынки, денек отдохните, а 4 июля все на обеспечение безопасности Олимпиады.

Семь месяцев находились они вдали от дома, от семьи. Один день — с семьей, и вновь в казарму. Иного было не дано. Группа антитеррора снова шла в бой.

Романов сидел, как оглушенный. Анонимка. Грязная анонимка. Генерал Бесчастнов зачитывал отрывки. Боже мой, в чем только его не обвиняли! В мародерстве, в воровстве, в том, что Карпухин и Берлев грабили убитых, а деньгами делились с ним. Ну а он их, конечно же, прикрывал.

— Вот такие пироги, — грустно сказал Бесчастнов, укладывая анонимку в конверт.

Если бы увидел сейчас Романова его друг, боксер Глеб Толстиков, он безошибочно определил бы: "Нокдаун, поплыл Миша".

Михаил пытался прийти в себя. Как же так, он всегда держал удар. Жизнь не раз била жестоко, больно. Но тут совсем иное: удар бандитский, из-за угла… А ведь было предчувствие. Было, черт возьми. Многое переменилось в жизни после афганской командировки.

В группе появились люди, которых связывала война, боевое дело, смерть товарищей. Ну и что? Они разве требуют для себя каких-то поблажек, особого отношения, льгот? Нет, и быть того не может. На учениях, занятиях всегда впереди, дисциплина отменная, ну а то, что недовольны придирками, так кто ж станет рукоплескать странному требованию вернуть спорткостюмы, изодранные в бою и промокшие от крови. В Кабуле они и бросили эти злосчастные костюмы. До того ли было. Оказалось — казенное имущество, хоть назад за ними в Кабул беги.

Но дело, конечно, не в придирках. Все значительно серьезней. Кто-то не может смириться с мыслью, что Миша Романов, всегонавсего майор, и вдруг Герой Советского Союза. Ну, взяли они этот дворец, взяли… А что было потом?

Вот потом и начинается самое интересное — оказывается, стали обшаривать мертвых, грабить, мародерствовать. Под шумок, так сказать. И Романов, как командир, потакал, закрывал глаза. Значит, и у самого рыльце в пуху. Какой же он после этого герой? Да его не награждать, а судить надо.

"Судить, — усмехнулся про себя Михаил мелькнувшей безумной мысли, это, пожалуй, самый лучший выход. Костью в горле стал Романов".

— Михаил, ты особо гриву не опускай, — сказал Бесчастнов. — Не верю я тут ни одному слову.

И Алексей Дмитриевич постучал для убедительности по конверту. Романов горько покачал головой.

— Андропов тоже не верит, — продолжал генерал. — Приказал найти анонимщика. Назначены следователи. Будешь идти от меня, зайди к ним.

Михаил Михайлович покинул кабинет Бесчастнова. На белый свет глядеть не хотелось. Уехать бы куда-нибудь в тайгу, в пустыню. Кто же это мог? Перебирал фамилии, лица. Он никого не подозревал. Страшно об этом было подумать. Все вместе шли в бой, на смерть. Вспомнился Валера Емышев, приткнувшийся в уголке у стенки с оторванной рукой, в кровавых бинтах, вспомнился Леша Баев, с простреленной шеей, Паша Климов на носилках.

Нет, ни в ком из этих людей он не мог сомневаться. И все-таки анонимка существует. Кто-то же настрочил. Ее уже прочли Андропов, зампреды, Бесчастнов, стало известно в других подразделениях комитета.

Люди разные. Те, кто был рядом, знают правду. А те, кто не был? Некоторые уже шарахаются, руку подать боятся. Еще бы: мародер!

Романов, наконец, нашел нужный кабинет. Ну вот, теперь его допросят. И хоть сказал Бесчастнов, якобы, комиссия создана, чтобы найти анонимщика, Михаил Михайлович понимал, сначала ему самому надо отмыться. А анонимщик? Где он, кто он? Найдут — не найдут.

Постучал в дверь кабинета. Вошел. За столом сидел угрюмый мужчина. Кивнул: присаживайтесь.

— Та-ак, — сказал следователь и вытащил из ящика стола какуюто папку, — майор Романов Михаил Михайлович…

Давненько его так официально не величали. В последний раз генерал Дроздов из дворца по радио докладывал Москве, мол, майор такой-то, фамилия, имя, отчество, командир группы — возглавил, обеспечил, увлек личным примером. Правда, тогда его имя звучало в другом контексте, рядом со званием Героя Советского Союза.

"Какая короткая у нас дистанция от Героя до преступника", — подумал вдруг Романов.

— Неприятно все это, Михаил Михайлович, — посочувствовал следователь, — но что делать…

— Да ладно, понимаю, не первый год в комитете работаю.

— Ну тогда припомните: как в кармане у Балашова оказалось пять тысяч афганей? Имел место такой факт, вам он известен?

Аноним знал и это? Сколько же человек знало о деньгах — трое, четверо, ну пятеро самое большее. Хотя он не прятал их, получил под расписку в посольстве на всю группу, передал Балашову. Потратить не успели, некогда было. Оказывается, их так и нашли целехонькими — пачку новых купюр в грязном, окровавленном комбинезоне Балашова. Забыл о них Олег. После боя сбросил «робу», а о деньгах и не вспомнил. Хотя были это их кровные афгани, специально выданные на карманные расходы, а не мародерские, ворованные. Но слушок покатился: нашли, мол, пачки денег, распиханные по карманам. Следователь что-то пометил в деле и задал новый вопрос: