Выпали ли из нормальной жизни.....

Первый в жизни футбольный матч, другие планеты не участвовали в чемпионате.

Пианист сочинил симфонию. Сара - моя сестра, Грег ей не по душе. Семиотики и анаболики появились на устах неонового мальчика около остановки Института антибиотиков. Продолжаем растяжку, уступи соблазну разнообразия, Карл прямо как пикадор. Откусив кусочек мыла с увлажняющей формулой, Анжела стала суперактивной. "Оперу не смотрят, а слушают", - произнес адвокат, и перегнул... Это был великий бенефис перед смертью.

Расстрел звезд на башнях и отсчет времени вспять на курантах, и Анжела стонала на кресле стоматолога, который умудрялся, приводя ее зубы в порядок одной рукой, другой в самые болезненные моменты для ее зубов и десен проводить по ее эрогенным зонам, и она испытывала неописуемые ощущения наслаждения и боли, входя в экстаз и изнемогая от избытка доселе непознанных ее телом движений. Она уверовала во все происходящее как в мимолетный страстный курортный роман, заработали ее гормоны. Снова этот июль. И где же Стефани, упавшая в пропасть кровавой травы. Выжженные трассами пуль дали буйной искренне чистой мечты ее виделись пианисту... Слепое небо растворялось в его глазах. Ах...

Барбара Такманн пленила Альваро Альто своей манерой изъясняться. Он хотел жить вместе с ней, читать ее внутривенные истории.

Анастасия оказалась в одном из зданий, когда ей вспомнились глаза детей ее любимого восьмого класса, которым посвящала она душу свою, и глаза ван Гога были фоном ее видений, а ее память, похоже, могла утратить свои свойства воспроизведения в момент взрыва где-то над головами прохожих. А другие глаза ван Гога, иные, безумно живые, современности глаза, питающие и впитывающие, горели на конусах часовен, стелились кромкой асфальта и блестели металлическими улицами сейфов, автомобилей, ресиверов спутниковых тарелок, гладили кожу тел, запрещенные конвенцией глаза...

Под звон гитары. Внутри Лорки. В звуковых волнах там-тамов. На кожаных красных диванах, в мелодраме с участием Анжелы, в запахе Курта после конькобежной пробежки, в этом сумрачном спокойствии финансового рынка. В колеснице Фаэтона, вместо Фаэтона. Проводится настройка каналов. Надо бы выбраться на крышу, с нее могут забрать вертолетом. Карл долго стоял на крыше. Может быть, сейчас, прямо в небо, в небо. Уйти, шаг в бездну, в легенду, в бессмыслицу, туда, где ждет свободное падение вниз, общепринятая схема. И все-таки, раньше многим казалось, что Франкфурт является европейским Нью-Йорком. Были другие сопоставления, там были все посольства мира. Там было все, от и до, безупречное качество и дизайн. Черт побери, насколько велико желание обнять ее, девушку, девушку с сумочкой из джинсовой ткани, с книгой, хранящей имена, мои и моих любимцев, и Карла, и Альваро, и Анастасии (чуть не забыл, как ее зовут), и прочих участников городских беспорядков. Знаю ли я их так же хорошо, как вы? Ад, да, сегодня борщ хорош. Пора спать. Голландцы все равно хорошо играют в обороне.

Очнись.

Ноги пианиста съедались волнами, он приземлился на неповрежденную землю и растаял в солнце. В душе. Океана соль... Долгие скитания скрывают синеву его чистых глаз. Касание константы сконцентрировано в дыхании его стальных нервов, рвущихся от малейшего замешательства при столкновении с прессом бездушия всего того, чего не может быть. А что если никто... Быть такого не может... Всем интересно, но, восхищаясь луной бессмысленной, пианист становился мной.

Я бы не стал педофилом, если бы не эта конвульсия в кульминационный момент моего желания найти партнера по ласкам, явившаяся реакцией на телесное разнообразие, но непомерную мертвенность разума. Отсюда взгляд на нетронутые развивающиеся тела и мозг, наполняемый и импульсивный. Когда весь окружающий их мир еще не вторгнулся своим железом и мощью безответственной глупости в их хрупкие сознания. Теряюсь, мне сложно касаться животрепещущих тем.

Наигравшись в жизнь, жители Голливуда решили не умирать. У их соотечественников был шок, когда они узнали о таком решении жителей Голливуда. Действительно, зачем умирать, если, наигравшись в жизнь, ничего не остается, как умереть, а можно не умирать. Не у-МИР-аТь. И всем, кого увидели со слезами на глазах радостные голливудцы, судьба открыла двери в предельно простое любовное приключение, а хиты на радио были по-особому нервными. Молодежь девяностых подметила, что гранж заполнил эфир. Голливудские модели взялись за дело, слишком беспокойной становилась их блистательная жизнь, слишком ночной становилась их безжизненность.

- Анжела, - награди меня собой, - юмор и оригинальность приветствуются, давай, тянемся как можно выше, долой плохое настроение...

- Да, Карл, мы такие разные, но все-таки мы вместе.

- Ты очень не по-своему говоришь со мной, я тебя не узнаю, где ты одеваешься?.. а кто тебя одевает... Одевайся у меня, солнышко.

Солнышко подумало и ответило.

- Стоило ли мне светить для тебя?

* * *

С пианистом так весело. Анастасия тоже любила его как отдушину. Изобрели форму спасения души. Спаси ночную красочность в точечной живописи. Лишь маленький островок в океане............. Иду, и как будто дождь, и вовсе не вижу эстакады, обвивающие мой млечный путь, огни разбивают кромки зрачков, белый - слева, красный - справа, посреди - капли Юпитера. Я звезда внутри всего яркого. Только жандармов нам не хватало. Испортили картинку.

Коммивояжер.

Шоу продолжается, думали все, что он что-то предложит им, как только он появится на танцполе. Оказалось, что он путешественник. И приехал он из Коми. Там ему уже негде было путешествовать, и его вояж продолжался. Можно проигнорировать эти замечания, но не забывайте, у него неожиданный аромат.

* * *

Вид из окна у них был такой замечательный: на Нику, церковь, на смесь высокого градостроительства и уходящей зелени в разгар осени. И из мусорных баков, слегка портивших впечатление, торчали руки, мелочь, извлекаемая из логова самодовольства. И город покрывался язвами, и постоянно пытался лечить себя от странных болезней, обращаясь к самым дорогим врачам, как привилегированная проститутка, а дети у нее ели мороженое и йогурты, но никто их не приглашал на съемки модных музыкальных передач. От этого они глотали слюну, чужую... Опять она идет, любуется своими отражениями, я просто приглашаю ее, улыбаюсь ей открыто, и ей не нужен смех в дверном проеме, она освобождается даже от сутолоки на переходах в метро, она всего лишь идет, опять, входит в состояние радостного путешествия с розовыми лицами малышей по точкам раскрепощения. Обниму-ка я ее...

У Карла была вечеринка. Все танцевали под диско. Даже его любимые киски. Новый вкус. Фантастическая экзотика.

"Слегка надави пальцами на мой лобок", - ждала она, Карл медлил, а она вибрировала из стороны в сторону... Анастасия хотела лишь пальцы его на своем теле вместо калорий.

"Живи с улыбкой", - ему хотелось играть эту роль мага, решающего проблемы, вдохновителя, побуждающего жить. А пальцы уже опускались все ниже по ее телу к сфере ее нетерпения. А молодость такая светлая. Целуются, несут отпечатки горячих губ.

Карл вернулся к себе в офис, на полу лежала Анжела. Он подумал, что она стоит у подножия Поклонной горы. У нее начинался кошмар, Карлу ничего не стоило улыбнуться ей в последний раз. У нее мысли скомканы, она распята на скрипке, у нее дрожит голос, отрекшийся от телодвижений. Сомкнет ли город веки, поймут ли Анжелу сограждане??

- Девочка, которая сидела со своей, скорее всего бабушкой, знала отлично классическую музыку, - сообщила Анжела, - а я даже не заметила, как оркестр прощался с залом.

- Ты любишь свои мечты, - не уставал повторять Карл, и часто он после этой фразы делал затяжной глоток пива или затягивался сигарой. Анжела дышала чужбиной. Чужбине чертовски надоели ее ноздри, а Карл плевал в них иногда. И если Карл плевал ей в ноздри, та беспрекословно раздвигала ноги, с мыслью о чужбине.