А за кулисами в это время происходило подлинное смертоубийство. О нем поведали "герои" того дня Бонч-Бруевич и Штейнберг в своих воспоминаниях. В министерском павильоне царского времени, где расположились члены Совнаркома, Ленин повесил на вешалку пальто, оставив в кармане револьвер. Вскоре он обнаружил его исчезновение и заявил о том старшему по охране народных комиссаров, состоявшей из матросов. Произведенное на месте дознание установило, что револьвер вытащил и присвоил один из матросов. Его тут же вывели в Таврический сад и расстреляли.

Спустившись с помоста, я пошел взглянуть, что делается на хорах. В полукруглом зале по углам сложены гранаты и патронные сумки, составлены ружья. Не зал, а становище. Учредительное Собрание не окружено врагами, оно во вражеском лагере, в самом логовище зверя. Отдельные группы продолжают "митинговать", спорить. Кое-кто из депутатов пытается убедить солдат в правоте Собрания и преступности большевиков. Проносится:

- И Ленину пуля, если обманет!..

Комната, отведенная нашей фракции, уже захвачена матросами. Из комендатуры услужливо сообщают, что она не гарантирует неприкосновенности депутатов, - их могут расстрелять и в самом заседании. Тоска и скорбь отягчаются от сознания полного бессилия. Жертвенная готовность не находит для себя выхода. Что делают, пусть бы делали скорей!..

В зале заседания матросы и красноармейцы уже окончательно перестали стесняться. Прыгают через барьеры лож, щелкают на ходу затворами винтовок, вихрем проносятся на хоры. Из фракции большевиков покинули Таврический дворец лишь более видные. Менее известные лишь переместились с депутатских кресел на хоры и в проходы зала и оттуда наблюдают и подают реплики. Публика на хорах в тревоге, почти в панике. Депутаты на местах неподвижны, трагически безмолвны. Мы изолированы от мира, как изолирован Таврический дворец от Петрограда и Петроград от России. Кругом шумят, а мы точно в пустыне отданы на волю торжествующего врага, чтобы за народ и за Россию испить горькую чашу.

Передают, что к Таврическому дворцу высланы кареты и автомобили для увоза арестуемых. В этом было даже нечто успокоительное, - всё-таки некоторая определенность. Кое-кто начинает спешно уничтожать компрометирующие документы. Кое-что передаем нашим близким - в публике и в ложе журналистов. Среди документов передали и "Отчет Всероссийскому Учредительному Собранию членов Временного Правительства", находившихся на свободе. Тюремные кареты, однако, не приезжают. Новый слух - будет выключено электричество. Через несколько минут А. Н. Слетова добыла уже десятки свечей.

Круг сузился. С уходом левых эс-эров оставшиеся оказались предоставлены самим себе. Не у всех хватило сил вынести томление. Не вынес маяты, в частности, крестьянин-вологжанин. Он сбежал к ранней заутрени наступившего дня Богоявления: "Свечку хочу поставить Николаю Угоднику"... Во дворец он не вернулся.

...Был пятый час утра. Оглашали и вотировали заготовленный закон о земле. На трибуну поднялся неизвестный матрос - один из многих, слонявшихся весь день и ночь в кулуарах и проходах. Приблизившись к креслу председателя, занятого процедурой голосования, матрос постоял некоторое время как бы в раздумьи и, видя, что на него не обращают внимания, решил, что настал час "войти в историю". Обладатель прославленного отныне имени, Железняков тронул председателя за рукав и заявил, что, согласно полученной им от комиссара (Дыбенки) инструкции, присутствующие должны покинуть зал.

Началось препирательство между В. М. Черновым, настаивавшим на том, что "Учредительное Собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила", и "гражданином матросом", требовавшим, чтобы "немедленно покинули зал заседания". Реальная сила, увы, была на стороне "анархиста-коммуниста", и верх одержал не Виктор Чернов, а Анатолий Железняков.

Быстро заслушиваем ряд внеочередных заявлений и, в порядке спешности, принимаем десять первых статей основного закона о земле, обращение к союзным державам, отвергающее сепаратные переговоры с центральными державами, и постановление о федеративном устройстве российской демократической республики. В 4 ч. 40 м. утра первое заседание Всероссийского Учредительного Собрания закрывается. Следующее назначено на 5 часов того же дня.

Позднее большевики сообщили, что в конце ночного заседания караулу был дан письменный приказ за подписью Ленина и Урицкого: "Предписываю товарищам солдатам и матросам не допускать насилия по отношению к контрреволюционным членам У. С. и свободно выпускать из Таврического дворца. Никого не впускать без особого приказа". Дыбенко описывает тот же эпизод, называя своего героя уже не Железняковым, а Железняком, так: "Я отдал приказ разогнать Учредительное Собрание уже после того, как из Таврического уйдут народные комиссары. Об этом приказе узнал тов. Ленин. Он обратился ко мне и потребовал его отмены.

- А вы дадите подписку, Владимир Ильич, что завтра не падет ни одна матросская голова на улицах Петрограда?

Товарищ Ленин прибегает к содействию тов. Коллонтай, чтобы заставить меня отменить приказ. Вызываю Железняка. Ленин приказывает ему приказа не выполнять и накладывает на мой письменный приказ свою резолюцию: "Тов. Железняку. Учредительное Собрание не разгонять до окончания сегодняшнего заседания". На словах он добавляет: "Завтра, с утра, в Таврический никого не пропускать". Железняк, обращаясь к Владимиру Ильичу, просит надпись "Железняку" заменить "Дыбенко". Владимир Ильич полушутливо отмахивается и тут же уезжает на автомобиле. За тов. Лениным покидают Таврический и остальные народные комиссары. При входе встречаю Железняка.

Железняк:

- Что мне будет, если я не выполню приказа тов. Ленина.

Я отвечаю:

- Учредилку разгоните, а завтра разберемся. Железняк только того и ждал" ("Мятежники", стр. 110).

Медленный поток выносит взволнованную толпу из зала. Спускается с помоста и В. М. Чернов, свертывая на ходу бумажки в трубочку. Вместе проходим к вешалкам с платьем. Караул никого не останавливает. Только слышу по адресу Чернова:

- Вот этого бы в бок штыком!..

Не чувствуется усталости. Грызет тоска и возмущение. На душе сумрачно и тревожно. Что готовит грядущий день России? Учредительному Собранию? Его членам?

Наших дедов мечта невозможная,

Наших героев жертва острожная,

Наша молитва устами несмелыми.

Наша надежда и воздыхание

Учредительное Собрание,

Что мы с ним сделали?!

Если Октябрь расценивать как легкомысленную или безумную авантюру, ликвидация Учредительного Собрания была не чем иным, как предумышленным преступлением.

IX. ПОЧЕМУ

Почему не удался Февраль и удался Октябрь. - Причины объективные и субъективные. Беда и вина. - Коалиция замиряла революцию и обессиливала власть. - Мистический страх пред гражданской войной. - "Великий Октябрь", как Немезида русской истории и Февраля. - "Антиисторический Октябрь не может надолго затянуться". - Приятие Октября, полное и частичное, иностранными радикалами и лидерами русской политической эмиграции. - Правда антибольшевизма.

1

Я не пишу истории революции. К тому же, я многократно поддерживал в печати взгляд, что современнику не дано быть историком своего времени и, меньше всего, - событий, к которым он так или иначе был причастен. Но поскольку никто не может быть лишен права на свой лад, заведомо неполно, осмыслить то, чему он был свидетелем, постольку, мне кажется, оно оправдано и в воспоминаниях.

Почему восторженно встреченный почти всеми Февраль в конечном счете не удался? Были к тому, очевидно, достаточные основания, - объективные и субъективные. В общей форме можно утверждать, что те же причины, которые определили молниеносную победу Февраля над трехсотлетней монархией, определили в значительной мере и последующую его неудачу и крушение.

Вряд ли следует "вводить земную историю в небесную", как рекомендовал Бердяев, или "выводить" историю России из апокалипсиса, чтобы понять происхождение и смысл Февраля. Немногим больше получится, если "сводить" русскую историю к первичным, физико-географическим условиям подпочвы, к бескрайним русским равнинам и степям, лесам и тундрам, - как советовали евразийцы.