-- Хватай! -- толкал под руку колхозника уполномоченный, и воробей порхал в сторону. Если уполномоченный не толкал под руку, то измученный колхозник и не думал хватать.

-- Ты что стоишь? Лови!

-- Иди ты! -- мрачно отвечал колхозник уполномоченному, а тот уже маячил около другого:

-- Лови, тебе говорю!

Днем все районное начальство было потрясено неожиданным событием: Мирон Сечкин поймал и доставил в целости на приемный пункт сорок шесть воробьев. Рекорд "знатного воробьелова" Сучкиной был перебит. Столбышев вначале даже растерялся и, вызвав к себе Сечкина, стал его упрекать:

-- Нехорошо, того этого, товарищ Сечкин, подрывать авторитет партийных органов!

-- Почему? -- удивился Сечкин. -- Ведь вы же сами все время призывали всех перекрыть рекорд Сучкиной!

-- Так то так, -- согласился Столбышев, -- но вы же не маленький и понимаете, что рекорд, так сказать, должен быть организованным, в нем должна быть вдохновляющая роль партии...

-- А вы возьмите и напишите, что целый день меня вдохновляли...

-- Мда... Правильный оргвывод и честное отношение к делу, -- успокоился Столбышев.

Сечкин вышел из кабинета секретаря райкома и, не в силах от радости удержать себя, бросился бегом к воробьехранилищу.

-- Ну, вот и подложили свинью Соньке-рябой, -- еще с хода кричал он деду Евсигнею, который со старой берданкой в руках охранял воробьехранилище.

-- Ну, и слава Богу, -- обрадовался дед. -- Не видать теперь паразитке ордена, как ушей своих!..

Все же, Столбышеву, наверное, тяжело было переживать поражение выпестованной им "героини воробьеловства", потому что он пошел к Соньке-рябой, разбудил ее и, глядя на опухшее от сна лицо ее, пробурчал:

-- Почиваешь, так сказать, на лаврах, на данном этапе?

-- А чаво? -- огрызнулась Сонька. -- Я поработала, тяперича пусть другие работают!

-- Поработала, говоришь? -- возвысил голос Столбышев. -- По какому ты, того этого, участку показатели дала?! Я ставлю вопрос конкретно, на сегодняшний день, где твой рекорд?!

Сонька-рябая, не понимая причины раздражения секретаря райкома, замигала белыми ресницами и неуверенным тоном спросила: -

-- Разоблачили кого-нибудь из вождей?..

-- Я тебе покажу "разоблачили"!!! -- грозно, но с отеческими нотками в голосе прокричал Столбышев. -- Иди, лови, а не то, так сказать, я за успехи не ручаюсь!!!

Но без специальных тепличных условий, без многочисленных помощников, "знатный воробьелов" выполнила не рекордную, а простую норму улова точно на ноль процентов и столько же десятых. Звезда Соньки Сучкиной закатилась, -конечно, "не насовсем", но на поприще воробьеловства она не могла уже пожать почести, ордена и прочее, что ранее сыпалось на нее из рога партийного изобилия.

Тем временем Мирон Сечкин с помощью Евсигнея готовил еще больший рекорд на следующий день.

Дед Евсигней держал отогнутую от задней стены воробьехранилища доску, а Сечкин, подставив к образовавшейся дыре сетку, длинной палкой шарил внутри помещения.

-- Давай, давай! Ловись и большие, и маленькие!..

-- Смотри, Мирон, еще орден получишь!

-- На кой он мне? Да и не дадут. Если бы рекорд готовился райкомом, тогда -- другое дело. Ну, хватит. Отпущай доску. Они нас обманывают, а мы -их!..

На следующий день, как то и бывает при всех штурмах, Орешники украсились плакатами, лозунгами, диаграммами. Десятки людей, спасаясь от работы в поле, писали, рисовали, придумывали тексты.

-- Кто, того этого, скажет, что мы не мобилизовали все силы на выполнение плана? -- спрашивал Столбышев сам себя, разглядывая украшенные стены и заборы. -- Надо, так сказать, в отчете упомянуть о высоком уровне организационных мероприятий. "Поднять воробья на недосягаемую высоту", -прочел он один из лозунгов и прищелкнул языком: -- Правильно!

Мимо него по улице два комсомольца прогнали табун школьников младших классов.

-- Грузить снопы будем, -- на ходу рапортовал один из погонщиков.

-- Правильно! Того этого, нажимай на них! Пусть привыкают к труду.

Столбышев круто повернулся и, заложив руки за спину, пошел к райкому.

У райкома стоял грузовик, полный людей в городской одежде.

-- Вот, из области прислали на подмогу, -- доложил Матюков.

-- Опять, того этого, акушерские курсы?

-- Нет, музыканты. Эй, скрипка! Пойди сюда...

С грузовика спрыгнул худой, как щепка, человек лет двадцати и, поправляя на ходу очки, подошел к Столбышеву.

-- Мы -- студенты областной консерватории имени Чайковского, --! начал он робко. -- Мобилизовали нас на уборочную. Только, пожалуйста, нам полегче работу. Мы все скрипачи. Знаете, пальцы надо беречь...

-- Матюков! Ты, того этого, косить их пошли!

-- Пальцы, понимаете?..

-- Что мне -- пальцы? -- перебил Столбышев. -- Мне уборочную проводить надо. Разгружайтесь и айда!.. Тоже мне помощники... -- Столбышев с головы до ног окинул студента презрительным взглядом..

В это время со стороны грузовика донеслась тихая скрипичная игра. Матюков разозлился и со словами: "это тебе не опера!" подошел и дернул играющего за скрипку.

-- Осторожней! Это копия Страдивариуса! -- завизжал тот.

-- А по мне пусть она хоть копия самого контрабаса! Слезай и -- косить!

Студенты, бережно держа в руках скрипичные футляры, по одному стали слезать с машины, И, наконец, на ней остался один человек, явно не похожий по внешнему виду на питомцев консерватории имени Чайковского. Он сидел на борту кузова, засунув руки в рукава замасленного пиджака. Под одним глазом у него красовался синяк. Левая щека, заросшая седой щетиной, распухла от флюса. А сизый нос его был величиной с хороший огурец.

-- А вы кто? -- спросил его Матюков.

-- С производства, -- прохрипел тот, приоткрывая лишь правую половину рта, -- с завода "Красный пролетарий". Направили на уборочную. Член партии Ленинского призыва с 24-го года.

-- Ценный работник, -- проговорил Столбышев, подходя к машине.

Ценный работник посмотрел на него без улыбки и прохрипел:

-- Хотели послать к вам другого, да запил я, и вот, в наказание, на уборочную...

-- Назначаю вас старшим над скрипачами. Вот, того этого, Матюков с вами утрясет все вопросы...

Неожиданно из-за угла показались мчащиеся на полном ходу подводы и бочки орешниковской пожарной команды. На передней бочке, рядом с брандмайором в медной блестящей каске, стоял растрепанный Семчук и, дико вращая глазами, кричал:

-- Гони скорее! Гони, что есть духу, вывозить зерно из "Изобилия"!

Пожарный трубач заиграл в горн.

-- Организация сдачи зерна государству -- главная обязанность партийных и советских органов! -- под звуки пожарной трубы процитировал Столбышев выдержку из циркуляра обкома.

-------

ГЛАВА XX. "ЖИЛ БЫЛ У БАБУШКИ СЕРЕНЬКИЙ КОЗЛИК..."

Отшумела паника уборочной, Мрачные предположения, что колхозникам достанется по 200 граммов зерна на трудодень, оказались оптимистическими. В некоторых колхозах дали по 150 граммов, а в некоторых колхозникам ничего не припало и они еще остались должны государству. Правда, им все же выдали по два пуда пшеницы на человека в счет наделов на трудодни следующего года. Не смущаясь этим обстоятельством, Столбышев организовал "праздник урожая". И ограбленные должны были веселиться.

В самый разгар праздника в Доме культуры "С бубенцами", когда орешниковский любительский хор пел песню "Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей!", к Столбышеву, сидевшему в первом ряду, подошел Семчук и подал телеграмму. Столбышев прочел ее, сильно потряс Семчуку руку, выбежал на сцену и, став перед неловко прервавшим песню хором, возвестил залу:

-- Товарищи! Приемочная комиссия, того этого, на данном этапе, из Москвы, конечно... -- он судорожно глотнул воздух и, не в силах удержать радость, хрипло прокричал: -- Ура!!!

Несколько нестройных голосов из зала поддержали его. А Сонька-рябая, видимо, пытаясь возместить неудачи на поприще ловли воробья безграничным подхалимством, подбежала к секретарю райкома, обняла его, заплакала и громко выкрикнула: