-- Что на третье? -- нетерпеливо спросил Егор Егорович. -- Планы на гусеводство можете без меня делать. Да и толку-то что в них? Вот через таких, как вы, у нас в кладовке ничего нет!

-- Как так нет? -- удивился толстомордый и помахал меню, как доказательством. -- У всех бы столько блюд было, как у нас. Тут, в Москве, можно покушать всласть. Так вот, значит, на первое второе гуся с гречневой кашей, а на второе баранье седло.

-- Третье второе тоже будет? -- язвительно спросил Егор Егорович.

-- Обязательно будет!.. Значит, после второго второго дайте нам осетрины с хреном.

-- Может быть севрюги? Севрюга дороже, но вкуснее.

-- Давайте севрюги, раз вкуснее, -- одобрил толстомордый. -- Кто говорит о деньгах? У нас в СССР денег у всех куры не клюют... Так, так. Потом, значит, можно перейти к пельменям. По-советски после севрюги всегда пельмени надо кушать... Товарищ официант, а почему вы не записываете заказа?

-- Профессиональная память, -- с полупоклоном, как иностранцу, ответил Егор Егорович.

-- Это хорошо! -- похвалил толстомордый. -- Сразу видно, наш советский официант. За границей не то. Там нет хороших специалистов. Вот был я пару месяцев тому назад в Швеции. Так там официанты записывают в блокнот. Скажешь "суп", запишут "суп". Между прочим, борща в Швеции нет. Куда им!..

-- А как у них меню? -- заинтересовался Егор Егорович.

-- Меню ничего. Сколько у них кушаньев, я не считал. Но у вас меню солиднее, золотые буквы и все другое. У нас в СССР все лучше. Так и должно быть. Так вот, дайте нам после пельменей блины с грибами. Ну, конечно, еще один графин водочки к этому времени... Большой графин!.. Товарищи, а может быть вместо блинов с грибами кулебяки скушаем?.. Кулебяка, э-э-э-э-э...

Толстомордый еще долго разжигал свой аппетит, выбирал все новые и новые блюда, причмокивал губами, лицо его покрылось испариной и стало походить на намазанный маслом блин. Егор же Егорович стоял во внимательной позе, перекинув через руку салфетку, и ожидал, когда, наконец, он сможет удивить.

Почему ему вдруг захотелось насмеяться над этими четырьмя, Егор Егорович не знает и поныне. Может быть, в его неясную официантскую душу закралось подозрение, что эти четыре провинциальных туза у себя дома в ресторанах пользуясь своей властью, никогда не давали официантам на чай, и Егор Егоровича охватила жажда мести за поруганные лучшие чувства своих коллег. Может быть, этот толстомордый Герой Социалистического Труда своим сытым и самодовольным видом напоминал Егору Егоровичу о главных причинах продовольственных затруднений. Может быть, Егор Егорович стал жертвой гипнотического воздействия какого-нибудь иностранного шпиона, или этот самый иностранный диверсант пробрался на четвереньках на кухню и подсыпал Егору Егоровичу в борщ некий специальный порошок. Все может быть. Но, не вдаваясь в тонкости человеческой психологии или в особенности коварных методов иностранных разведок, а касаясь только фактов, надо сказать, что Егор Егоровича буквально охватил как бы экстаз непревзойденного лакейского хамства. И когда толстомордый, наконец, закрыл меню, Егор Егорович, подобострастно улыбаясь, склонил перед ним голову и сказал:

-- А как насчет борща?

-- Борща? -- переспросил в тяжелом раздумии толстомордый. -- Нет, на этот раз обойдется без борща.

-- Никак не обойдется, -- заюлил Егор Егорович с профессиональной лакейской преданностью. -- Без борща никак невозможно. Это не Швеция, где нет борща. Не Нью Йорк-Америка. Это Москва.

-- Ладно, давайте борщ, -- толстомордый даже взгрустнул, видимо, думая о том, куда это только все влезет.

-- Значит, борщик желаете? Водочку тоже желаете?.. Борщ и водку, а остальное вы уж не хотите?

-- Нет, давайте все по списку.

-- Дорогой товарищ! -- просто запел Егор Егорович. -- Опять говорю вам, что это не Швеция, где нет борща. Это не Нью-Йорк-Америка, где тоже нет борща. Это СССР, Москва, где есть только борщ. Только борщ и более ничего!

Толстомордый замычал:

-- Э-э-э-э... -- и, раскрыв меню, тупо уставился в него.

-- Дорогой товарищ! -- продолжал петь Егор Егорович. -- Вы может быть еще не только в меню посмотрите? Может вы газету хотите прочесть?.. Надо все же понимать, что у нас одно пишется, а другое в действительности. Пишется сто двадцать одно блюдо, а есть один борщ. Борщ и больше ничего. Это не Швеция и не Нью-Йорк-Америка!..

Тут, конечно, толстомордый начал хамить, показывать на столы, за которыми сидели иностранцы, начал требовать того же. Двое других, сидевших за этим столом, стали тоже выражать возмущение, стали поддерживать требования толстомордого. И только один, четвертью гражданин, вдруг развеселился, начал тихонько хихикать и одобрительно посматривать на Егора Егоровича.

Чувствуя такую поддержку, Егор Егорович еще более вошел в раж, начал отвечать грубостью на хамство. А потом, когда скандал начал принимать чересчур громкие размеры, Егор Егорович попросил всех пройти в заднюю комнату и моргнул метр-д'отелю-полковнику. А в задней комнате, он сразу же доложил Ивану Потаповичу, мол, эти трое привыкли ездить по заграницам, привыкли заказывать там по двадцать блюд и поэтому, мол, теперь их не удовлетворяют найти достижения, не хотят борща.

-- Что же это вы, товарищи? -- начал отчитывать их Иван Потапович. -Что же это вы не понимаете, что это не заграница, что у нас все есть только на бумаге? Иностранцам мы, конечно, должны все давать, им надо очки втирать, а вы должны сознательность иметь! Если вы будете и дальше отказываться от борща, так подхвачу я вас всех четырех и повезу, куда следует!..

Справедливости ради, Егор Егорович, конечно, указал метр-д'отелю-полковнику, что один из четверки вел себя прилично.

-- Вот, -- сказал Егор Егорович. -- Этот товарищ, наверное, по заграницам не ездил, он и борщу рад!

И вдруг этот четвертый, такой тихоня, так приятно улыбавшийся Егору Егоровичу, захохотал и говорит:

-- Я всю свою жизнь по заграницам прожил. И вообще я американский дипломат и аккредитован при посольстве Соединенных Штатов в Москве.

Что было дальше, Егор Егорович не знает: он лишился чувств. Пришел он в себя на второй день в камере-одиночке.

Правда, Егор Егоровича Усышкина через пару дней признали невиновным и выпустили через два года. Помог ему выпутаться, главным образом, полковник Иван Потапович, который сам тоже поддался на провокацию ловкого и коварного американского шпиона и диверсанта.

А коварная провокация стала возможной больше всего вследствие попустительства толстомордого Героя Социалистического Труда. На первом же допросе он признался, что американец ему представился и сказал, что он не может найти свободного места, что толстомордый сам пригласил американца за свой стол и хотел показать ему, как обыкновенно едят в СССР. Ну, а потом он так увлекся процессом подбора блюд, что образ воображаемой мысленно кулебяки затмил образ сидящего рядом шпиона, диверсанта и провокатора.

Как бы там ни было, но, приняв иностранца за советского гражданина, Егор Егорович Усышкин пострадал, лишился прав на работу в ресторане "Интурист" и теперь, моя посуду на провонявшей кухне заводской столовки, часто проливает горькие слезы. И если вы думаете, что нет таких граждан, которые бы согласились, рискуя ошибиться и получить оплеуху, хватать за руку всех, кто мало-мальски похож на иностранца, то спросите Егора Егоровича.

-------

Quo vadis?

После выпускного бала, затянувшегося почти до утра, бывшие ученики, всем бывшим 10 "А" классом, пошли провожать Николая Артемьевича Косогорова, своего бывшего классного руководителя. Для бывших учеников в этот день окончилось все бывшее.

-- Друзья! -- говорил прочувственно Николай Артемьевич, обнимая огромный букет и шагая, окруженный со всех сторон нарядно одетыми юношами и девушками, в традиционных белых платьях. -- Друзья! Ваше будущее прекрасно, как этот начинающийся день! Теперь перед вами жизнь открыла широкие двери. Идите, дерзайте! Служите красоте, добру, справедливости!..