- Не наступите, перекосится.

Десять ступенек наверх, операция повторяется, спокойно, мастеровито, изящно. Я и раньше знал, что из всех прочих работ Владимир до сих пор больше всего любит кирпичную кладку или такие вот мелкосерийные, что ли, операции. И спрашивал: в чем истоки такой привязанности?

- Работу руками чувствуешь.

Только теперь, увидев эту работу рук своими глазами, я сумел оценить исчерпывающую точность ответа.

Потом монтажники ставили лестничный пролет. Несомый краном, он проплыл над нашими головами и, повинуясь знакам бригадира, опустился на предназначенное место, упершись в верхнюю площадку. Сварщик прихватил лестницу голубым огнем, и Затворницкий легко взбежал по ступенькам вверх вот она, нехоженая дорога в небо. Лицо бригадира светилось.

В тот день, путешествуя по этажам, наблюдая за сборкой, разговаривая с монтажниками, я невольно, если можно так выразиться, улавливал отраженный свет, исходящий от Владимира Затворницкого. Две подсобницы, не видя нас за перегородкой, говорили меж собой.

- А он что тебе?

- Я, говорит, платок тебе подарил. Чего тебе еще?

- И все?

- Молчит. Отвернется к стене - и молчит.

- А ты?

- А я говорю: нет больше моей мочи. Или давай по-хорошему, я помнить не буду, или уходи к ней.

- Так ведь он не уйдет.

- Не уйдет. Ему с обеими хочется.

- Ты Большому скажи. Большой его живо приструнит.

- Да неудобно как-то.

- А реветь тебе удобно?

"Большой" стоял рядом со мной и помалкивал. Когда-то Затворницкого звали за глаза "Бугор", в той кличке имелся некоторый уничижительный оттенок, основанный, видимо, на незнании. Но вот уже много лет как "Бугор" превратился в "Большого", комментарии вряд ли требуются.

- Это она про Василия, - пояснил Затворницкий. - Никак у них не склеится. Баламут он.

- Будете его воспитывать?

- Пускай сначала Тамара сама попросит.

Народ в бригаде стародавний. Работают вместе по десять-пятнадцать лет, притерлись друг к другу, знают каждого вдоль и поперек, однако отзывы о бригадире были отнюдь не идентичными.

Александр Поботкин, монтажник:

- Я много разных бригадиров видел. Другой бегает, суетится, а толку на две копейки. А про Затворницкого одно скажу - он понятно руководит. Скажет, что делать - и вопросов нет.

Исхак Хуснетдинов, старейший член бригады, начинал с Затворницким еще на девятом доме:

- За ребят он болеет. Кому с путевкой помочь, для семьи что сделать непременно поможет. И хозяин хороший. У него все на виду. И потому ребята стараются ответить тем же.

Петр Жариков, старший прораб участка:

- Затворницкий умеет предвидеть. На монтаже по-всякому случается: не подвезли деталей, кран не поспевает. Что тогда делать? Загорать? А Владимир всегда найдет работу, у него всегда имеется запасной вариант, чтобы люди не скучали.

И вдруг случилась осечка:

- Хотите, чтобы я красивые слова о бригадире сказал? Вам ведь для бумажки надо, а не по правде. Я пятнадцать лет на стройке ишачу, а квартиры до сих пор не заработал, живем втроем в коммуналке на четырнадцати метрах.

- И что же бригадир? - спросил я несколько растерянно.

- Как и все: кормит завтраками.

А я ведь в этот день о Сателе собирался говорить. Но теперь эти давние дела отошли на второй план. Я стал добиваться от Затворницкого, почему Семен, так звали монтажника, не имеет квартиры? Разве уж так невозможно пробить это дело? Передовая бригада, известный и авторитетный бригадир, имеющий все звания, которые только можно иметь, и так далее. Затворницкий сначала отмалчивался, а когда мы остались на лестнице одни, молвил кратко:

- Закладывает он. Кто же ему квартиру даст. Два прогула в этом году имел.

Ответ казался основательным, и больше мы о Семене в тот день не говорили. Однако же через несколько месяцев Затворницкий сам вернулся к нашему разговору:

- Справил он новоселье-то...

- Кто?

- Да Семен, который на меня жаловался.

- Он на вас не жаловался. Просто в пространство говорил, накипело, видно...

- На что же я тогда бригадир? - с живостью возразил Затворницкий. Словом, пришлось поговорить с ним по душам. Дал слово, что злоупотреблять не будет. Я за него поручился. Теперь имеет две изолированные. На новоселье принимал умеренно.

Вот когда я решил напомнить о Сателе.

- Володя, - говорю ему, - а я и не знал, что вы с Сателем потом встречались.

Затворницкий зарделся легким румянцем.

- Это он так сказал? Неужто встречались?

- И не один раз. Он ведь хотел написать ваш портрет.

- Как же вы его разыскали? Выходит, он и теперь рисует?

- Нашел я Сателя через Союз художников, дорогой Володя, рисует он, это точно.

- И где же та картина висит? Интересно, - он явно продолжал уходить от ответа.

- Та картина висит, кажется, в Ужгороде. А портрет ваш остался не написанным...

- Ей-богу, не помню. Может, и встречались, да выскочило из памяти, честно вам говорю.

Коль случился такой курьезный провал в памяти, тема закрывалась автоматически. Но не тот человек Затворниц-кии, чтобы продолжать жить с недомолвкой. Я терпеливо ждал.

И не ошибся.

- Как по-вашему, зазнался я? - спросил Затворниц-кии, когда мы сошлись в другой раз.

- Если бы я хоть на один процент думал так, не дал бы согласия работать над литературной записью.

- Сейчас не зазнался, а тогда вроде бы зазнался, разве так бывает? Затворницкий будто и не меня спрашивал, а сам с собой размышлял. - Я подумал, что вы тоже на это намек держите.

- Почему тоже? - спрашивал я, не подавая виду, потому что и мне требовалось добраться до истины.

- Да художник-то, значит, так и решил обо мне тогда. Что-то припоминается, был у нас какой-то разговор, договорились будто, что встретимся, а он почему-то не приехал или я его подвел. Вот я и думаю теперь: по этой причине не приехал.

Я с облегчением рассмеялся:

- Выходит, был такой грех?

- Я-то за собой не замечал, но со стороны виднее - да? Вот он и заметил.

- И долго это продолжалось?

На этот раз засмеялся Затворницкий - и тоже с видимым облегчением.

- Все вам надо дотошничать. Как я могу знать, долго ли, коротко, если я за собой этого не замечаю. И потом, что такое зазнайство? Или я в начальники стремился и вышел? Был работягой и остался. Я вам расскажу, как было со мною, а вы решайте. С головокружением я тогда ходил, вот как со мной было. Всюду меня приглашают, за красный стол сажают, бумажки с речами подкладывают, чтобы я их произносил... Закружилась моя голова, точно художник заметил.