Честное слово, поплыву на теплоходе, что я тут потерял, думал Аркадий Миронович, постепенно примиряясь с действительностью. И еще раз посмотрел на картину, но название теплохода написано слишком мелко, не прочитать.
К тому же до реки далеко, а команда была: "По машинам".
Первым - и не без торжественности - погрузили в автобус Семена Семеновича Шургина, комбрига-122, под командованием которого мы вели бой за станцию Дно.
Аркадий Сычев продолжал медлить, ожидая, что вот-вот к нему кто-то подойдет, пожмет руку, поздравит с приездом, пригласит - возникнет свита, и все войдет в свою колею.
Никто не подошел, не спросил: как доехали. Пришлось втискиваться в автобус последним. Под левым ухом сипло дышал мужичок от сохи с крепкими надутыми щеками.
- Откуда сам-то? - спросил мужичок между вдохом и выдохом. - Никак из Москвы?
- Из пригорода, - отозвался Сычев, подделываясь под мужичка, но тот оказался не так-то прост.
- Понимаешь, какая незадача, - дышал он в ухо. - Сам-то из Сибири. Из Крутоярска. Прибыл с дарами нашей земли. Знал бы, у тебя остановился. А то ночь на вокзале провел.
- Авось не в последний раз, - ободрил его Сычев, пытаясь рассмотреть в окно автобуса улицы, по которым они проезжали, но ничего не вспоминалось. Тротуары текли как ручьи.
- Конечно. Ты потом дашь адресок, я запишу. В какой части служил?
- В первом батальоне.
- Я в минометном дивизионе, вторая батарея. Все-таки выжили мы с тобой, приятель. Значит, было за что. Зови меня Григорием Ивановичем. Давай вместе держаться, а то я смотрю, тут одни доходяги. Номер возьмем на двоих - забито?
- Спасибо за приглашение. Я подумаю.
Гостиница оказалась вполне веселенькой, словно с открытки. У окошка тотчас наросла очередь. Подполковник Неделин опять наскочил на Сычева.
- Чего стоишь, действуй! Только не бери четвертый этаж, вода не достает.
- А душ в номере есть? - спросил Сычев.
- Между прочим, разведчик, сам мог узнать. После завтрака собрание в военкомате. К тебе просьба выступить. Обдумай тезисы. - Неделин погрозил Сычеву пальцем и побежал дальше, он был при деле.
Аркадий Миронович решительным образом толкнул дверь с матовым стеклом, ведущую за перегородку, и очутился перед женщиной в золотых кудряшках, демонстрирующих всесилие современной химии.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я к вам. Весьма срочно.
- Здравствуйте, - сказала она. - Я вас ждала.
- Тонваген не приезжал? - спросил он, кивая в сторону улицы.
- Какой тонваген? - спросила она.
- Все ясно, - сказал он. - В таком случае будет передвижка.
- Скорей бы, - сказала она. - Ждем не дождемся, когда нас снесут. Или будет передвижка - как вы думаете?
- Я предлагаю построить новую коробку. На девять этажей. С лифтом.
- Значит вы "за"? - обрадовалась она. - Ведь здесь пройдет проспект Победы.
- Сначала решим наши вопросы. Тамара Петровна, это вам, - в руке Сычева оказалась ярко-рыжая банка. - Исключительно натуральный. Для бодрости.
- Какая интересная баночка, Аркадий Миронович. Спасибо. А это вам. Второй этаж, номер шестнадцатый, - и протянула ему ключ с деревянной грушей.
На лестничной площадке его остановил однорукий инвалид.
- Постой-постой. Знакомая личность, - говорил он, завороженно вглядываясь в Сычева. - Узнаешь?
- Простите, не узнаю, - сухо отвечал Аркадий Миронович. - Вечер воспоминаний состоится по программе.
- Во дает! - восхитился однорукий. - Ты же из первого батальона?
- Из первого, - неохотно признал Сычев.
- Так мы же с тобой из разведроты?
- Предположим.
- Ребята, - вскричал однорукий, оповещая собравшихся на лестнице. Это же Аркашка Сыч. Он меня раненого из нейтралки выволок.
- Не узнаю. Не помню, - ответил Аркадий Сычев, он и впрямь ничего не мог вспомнить при виде этого юркого крикливого инвалида.
- Я же Пашка Юмашев, - отчаянно причитал однорукий в надежде пробудить память криком.
- Давайте потом поговорим, - предложил Аркадий Сычев.
- И Сергея Мартынова не помнишь? - не унимался Юмашев. - Комбата нашего.
- Мартынова хорошо помню, - сказал Сычев. - Его ранило в бою за станцию Дно. Прекрасный был командир. Где он сейчас?
- Ищем. Не отзывается, - радостно говорил Павел Юмашев, довольствуясь и той малой частицей общности, какая пришлась на его долю здесь, на проходе, у лестницы, где, казалось, сам воздух был напоен воспоминаниями.
- Мы с тобой еще поговорим. Непременно, - крикнул он в спину Аркадия Мироновича.
Дежурная по этажу проводила его до дверей. Аркадий Миронович вошел в номер и тут же понял, что в его жизни все наладится: что надо - забудется, что надо - вспомнится. Перед ним, прямо от окна, лежала Волга, струилась Волга, изливалась Волга, бежала неоглядно и мощно. Она одна на всех нас, одна на 275 миллионов, какой же она должна быть, чтобы ее хватило на каждого из нас. Такая она и есть. Без Волги мы были бы другим народом.
Стоял на рейде сухогруз. Речной трамвай взбивал нервную рябь, которая тут же растворялась в спокойствии вод. Из-за дальнего мыса выступал белокрылый нос. На косогоре маячили деревушки. А я ведь не был на Волге много лет - как я смел? Как мог пробыть без нее? Но и вдали от нее я знал, что она есть, она струится и катится, и течёт - в моих жилах, в моей судьбе.
Так размышлял, стоя у окна, Аркадий Сычев, бывший разведчик, рядовой, а ныне ветеран 122-й бригады, он стоял и чувствовал, как эти мысли очищают его, освобождают от суетности и маяты. Итак, что же там было? От чего он сбежал? Тяжелый, практически беспощадный разговор с Васильевым. Ссора с Вероникой - и бегство в поезде. Вот что было за его спиной. Но это, если можно так выразиться, есть ближняя спина - спина недельной давности. Что от этой спины развеется, что останется через полгода?
Но есть за его спиной и другое прошлое. Оно незыблемо, как скала, - и вечно, как Волга. Этому другому прошлому сорок лет, оно никогда не переменится - оно навсегда.
Это мое эпическое прошлое. Мой эпос, мой зарок. Недельные воспоминания корчатся в судорогах боли, я перешагиваю через них, брезгливо, как перешагивают через грязный клопиный матрас - и попадаю в тихую спокойную комнату моей памяти, не все углы в ней высветлены, зато какой покой разлит вокруг, хотя тогда все вокруг грохотало - но воспоминания, как известно, беззвучны.