Хорошая квартира, гораздо больше, чем у Зинаиды Львовны. Очень красивая мебель. Зеркальный шкаф, от­дельно зеркало из трех частей на лакированном столике. Даже неприятно как-то: всю тебя видно сразу — и спе­реди, и с боков, и с затылка. Непонятные кэлькэшозы в этой квартире недопустимы. Диван и кресла, обитые шелком, с деревянными, должно быть красного дерева, спинками.

На такой мебели нельзя сидеть, поджав под себя но­ги, даже развалиться нельзя, нужно сидеть выпрямив­шись. Странное дело: квартира большая, а свободного пространства здесь даже меньше, чем в маленьких ком­натах Зинаиды Львовны. Уж очень всё загромождают здесь вещи.

На столике около зеркала, на полках, развешанных по стенам, стоят бесчисленные вазочки, рамки, фарфоровые собачки и котята, фарфоровые старинные пастуш­ки и пастушки.

И все это бьющееся, все требует заботливого ухода. Светлана осторожно дотронулась пальцем до собачьей фарфоровой головы... Ни пылинки! Должно быть, Надина мать целыми днями ходит от одной собачки к дру­гой и вытирает пыль мягкими тряпочками. А там и ве­чер настанет... Когда дойдет очередь до самой послед­ней собачки, с самой первой опять уже нужно стирать пыль.

Должно быть, поэтому у Александры Павловны та­кое озабоченно-обиженно-страдальческое выражение лица. Красивая даже... только тусклая какая-то она. Во­обще у нее такой вид, будто она долго лежала в сунду­ке, пересыпанная нафталином — от моли, а моль, не бо­ясь нафталина, все-таки погрызла ее немного.

Надя не похожа на мать, и в комнате у Нади ни од­ной фарфоровой собачки нет. Большая картина на сте­не, чертежный стол и много толстых учебников...

Надя похожа на отца — лицом, конечно, а не фигу­рой. Он такой большой и широкий, даже грузный, мед­ведеобразный какой-то. Надиного отца Светлана уви­дела вечером, когда пришла к Зиминым на елку вместе с Зинаидой Львовной.

За чайным столом сидели какие-то специально подо­бранные благонравные дети и вежливо разговаривали, не прислоняясь к спинкам стульев. А Надин отец ходил по комнате в огромных, выше колен, арктических ва­ленках. Тесно ему было здесь, и главной его заботой было не зацепить широкими своими локтями благонрав­ного ребенка с одной стороны и какую-нибудь краси­венькую фарфоровую никчемность — с другой.

Надин отец приехал только на днях, вернее, прилетел из Сибири, по своим служебным делам, и задержался в Москве.

Ему подходит строить что-нибудь в тайге или в тунд­ре и, обдумывая планы строительства, шагать по скри­пучим полам нового дома, где пахнет смолой и очень мало мебели.

Разговор с благонравными детьми не получался; выпив чай, Светлана отошла к шкафу и стала разгляды­вать книги за стеклом. Разговор взрослых как-то раз­двоился. Сергей Петрович, Надин отец, спросил Зинаи­ду Львовну про Костю. Спросил, как спрашивают о близком человеке, а не просто из вежливости: пишет, мол, или нет, а узнав, что пишет и что все в порядке, на­чинают говорить о другом. И Зинаида Львовна расска­зывала ему о Косте с подробностями, уверенная, что это ему интересно.

Александра Павловна, мать Нади, разливала чай и занимала своих гостей. Это их дети так чинно сидели за столом. Александра Павловна жаловалась на продо­вольственные затруднения, а ее гости советовали ей и друг другу, что где можно достать. Кто-то откуда-то при­вез сливочное масло и продает. Очень неплохое масло.

Александра Павловна вздохнула:

 — Я прежде брала только вологодское, высший сорт, а теперь приходится брать что придется.

Она придвинула вазу с домашним печеньем полной чернобровой даме, сидевшей напротив:

 — Кушайте, пожалуйста.

И видно было, что и гостей своих она тоже разделя­ет по сортам, как разделяют по сортам сливочное масло в магазинах «Гастронома». Полная чернобровая го­стья — высший сорт, «экстра». Другие две — первый сорт. А Зинаида Львовна?.. И уже враждебно по отно­шению к Надиной матери Светлана определила, что Зинаида Львовна, да и она сама в придачу — гости вто­рого сорта.

Гостей третьего сорта в этом доме быть не могло: ведь и масла третьего сорта в хороших магазинах не держат.

Ну, а Костя? И этот Алеша Бочкарев?

Костя, несомненно, тоже второй сорт... Пожалуй, и Алеша. Но вот Александра Павловна подошла к Нади­ной двери и сказала:

 — Ты что же, Надя, Алеше еще чаю не предло­жишь?

Значит, Алеша Бочкарев если не высший, то, во вся­ком случае, первый сорт.

Алеша и нравился Светлане и в то же время вызы­вал досаду.

Когда потушили огни на елке, он и Надя ушли зани­маться в Надину комнату. У школьников каникулы, а у студентов как раз самое горячее время начинается — зимняя сессия.

Светлана никак не могла понять, почему Надин отец живет так далеко, а вот прилетел же под Новый год. И Надя поедет к нему на каникулы. Даже Александра Павловна в начале войны жила там... Она жаловалась, как трудно было жить в таких условиях. Должно быть, все-таки в Москве было потруднее во время бомбежек! А теперь в Москве все-таки легче... хотя и нет вологод­ского масла. Или потому вернулись, что Наде надо учиться?..

Накануне отъезда Светлана вместе с Зинаидой Львовной зашла попрощаться к Зиминым.

 — Тетя Зина, — сказала Надя, — зачем вам после работы взад и вперед в Москву ездить? Устанете. Алеша ее отвезет.

Алеша сейчас же отозвался из Надиной комнаты:

 — С удовольствием!

 — Никому не надо меня отвозить! — запротестовала Светлана. — Я теперь дорогу знаю, я одна!

Разумеется, ее протест не был принят во внимание. Зинаида Львовна спросила:

 — Но ведь Алеше электротехнику сдавать через два дня?

 — Ничего, ничего, — решительно возразила Надя, — ему даже полезно проветриться.

И вот все отодвинулось назад — радостный блеск елочных огней, новые товарищи, милое лицо Зинаиды Львовны... Случайно увидела Светлана кусочек чужой жизни, будто прочла несколько страниц книги без на­чала и без конца...

Поезд, ритмично постукивая колесами, спешит обрат­но в Москву, а в полутемном вагоне рядом со Светланой сидит непонятный Алеша Бочкарев, который и нравится и в то же время вызывает досаду. Кто он, в конце кон­цов, этот Бочкарев? Почему он отвечает «с удовольствием», когда Надя, оторвав его от солидной, толстой, лю­бимой электротехники, велит ехать в Москву?

На каком основании посылали его в лес за елкой? Тоже было ему «полезно проветриться»? Почему ему по­лезно делать все, что хочет Надя?

Он заботливо наклоняется к Светлане и спрашивает, не холодно ли ногам. У Нади он был в штатском, а се­годня из-под пальто видна гимнастерка, и не простая красноармейская, а командирская гимнастерка. Гово­рят, он был под Сталинградом...

К нему, должно быть, ужасно не идет военная форма, и вообще невозможно представить себе его на фронте. По внешности, по движениям своим он именно то, что называется выразительным словом «шляпа». Он может быть инженером, ученым, профессором, изобретателем — сколько угодно, но только не солдатом. Тем более — не командиром.

Вот Костя — да. Веришь, что Костя в нужную мину­ту не будет мямлить, что он и сам, не задумываясь, пойдет навстречу опасности и солдатам вовремя крикнет героические командирские слова, например: «Ребята, за мной!» Или: «Стоять насмерть!»

Конечно, Алеша тоже не трус, это ясно. Должно быть, когда его посылали в какое-нибудь самое опасное место, он сейчас же отвечал: «С удовольствием!» Но непонятно, как он мог посылать в опасные места других людей? Для этого он слишком мягкий, не верится, что он умел при­казывать, а кажется, что он вежливо просил, прибавляя к каждой фразе «пожалуйста».

А может быть, именно потому и не взяли немцы Сталинграда, что даже вот такие совсем мирные, не подхо­дящие для войны люди научились не только «стоять на­смерть», но и других вести за собой навстречу смерти, а ведь это гораздо труднее!

Но почему же все-таки сейчас им Надя командует, по-хозяйски посылает его туда и сюда?..