Вглядевшись в лицо старца, Дэмьен отметил, что на губах его играет победная улыбка. Всадник и лошадь были не дальше, чем в десяти ярдах от него, когда Дэмьен перевел взгляд на кобылу и пристально, не мигая, стал смотреть в глаза лошади. Он нарисовал в воображении страшный финал погони шакалов за лошадью: вот они настигают ее, впиваются зубами в ляжку, виснут на боках до тех пор, пока она не падает на колени. Ноги лошади изодраны в клочья, а шакалы яростно рвутся к животу, выгрызают куски мяса, терзают внутренности. Лошадь бьется от боли, угасающим взглядом обводя тварей с окровавленными пастями, пожирающими ее живую плоть…
Кобыла под Антонио вдруг резко остановилась, не реагируя ни на поводья, ни на шпоры. Глаза ее расширились от ужаса, она замотала головой из стороны в сторону, но не смогла избавиться от пронзительного взгляда Дэмьена. Внезапно кобыла взвилась на дыбы и сбросила Антонио прямо на парапет. Лишь мгновение его тело удерживалось на парапете, а затем сорвалось вниз. Бессильно взлетели и опустились руки, из горла вырвался протяжный крик, оборвавшийся на дне ущелья.
Дэмьен резко обернулся. Молодой монах стоял в нескольких шагах от него. Лицо его побелело от ужаса, когда он взглянул через парапет на дно ущелья. Но монах быстро совладал с собой и, сжав кинжал, стал медленно приближаться к Дэмьену. Дэмьен не сдвинулся с места. Он просто перевел взгляд на самую большую собаку и стал смотреть ей прямо в глаза…
Однако теперь перед его мысленным взором проносились совершенно иные видения. Собака, как завороженная, не сводила с Дэмьена сузившихся глаз. Она наклонила голову набок и тяжело дышала. Всего несколько секунд стояла она замерев, потом медленно повернулась. Симеон находился в шаге от нее. Собака стремительно прыгнула на монаха, пытаясь вцепиться ему прямо в горло, но промахнулась и ухватила его за плечо, вырвав клок одежды. Симеон выронил кинжал, отступил назад и в полнейшем недоумении посмотрел на кровь, сочившуюся из раны. Он коснулся плеча и нахмурился. Несколько мгновений все стояли молча, застыв, как на картине: двое мужчин и собака. И тут второй пес бросился на спину Симеону. Собака когтями вцепилась в одежду, зубы ее лязгали. Она пыталась ухватить монаха за шею. Симеон рванулся, и пес, сильно ударившись о парапет, взвыл от боли. Но вот уже третья собака набросилась на монаха, а за ней и четвертая. Пинаясь и расшвыривая гончих, Симеон схватил одну из них за горло и сдавил ей морду. Тут же, снизу, ему на грудь прыгнула еще одна собака. Симеон споткнулся и, неловко расставив руки, упал. Свора собак мгновенно облепила монаха, и крик его внезапно оборвался.
Дэмьен взглянул на часы. Схватка длилась всего полторы минуты, ровно столько, сколько одной из собак понадобилось, чтобы добраться до горла монаха и разодрать его. Теперь же свора обезумела от крови и еще долгое время терзала мертвое тело Симеона.
Для гончих эта утренняя охота выдалась на редкость удачной.
Вернувшись в замок, Питер принялся жаловаться матери: – Дэмьен, наверное, преследует другую лисицу, – ворчал он, – наша удрала за водопад.
Кейт пожала плечами. – Думаю, и я предпочла бы утонуть, лишь бы не быть в клочья изодранной.
Питер с улыбкой взглянул на мать. Чувством юмора оба обладали с избытком, а это уже было кое-что, особенно в сложном подростковом возрасте.
Кейт стиснула руку сына, но Питер уже глядел через ее плечо и указывал на что-то пальцем. Она оглянулась и разглядела Дэмьена, скачущего в их сторону. Сзади него мчалась свора гончих. Морды их были в крови.
Питер устремился навстречу Дэмьену. – Ты поймал лисицу? – приблизившись, воскликнул мальчик. – Гончие не много оставили мне на память, – охладил тот его пыл, – однако я кое-что припас для тебя. – Дэмьен полез в карман и вытащил густо пропитанный кровью платок.
– Ты можешь окрестить меня этой кровью? – спросил Питер. – Это считается?
– Для меня считается, – заверил его Дэмьен. Он наклонился и вымазал кровью щеки мальчика. Питер коснулся лица, увидел кровь на своих пальцах и прижал их к губам.
В сотне ярдов от них стояла Кейт. Она наблюдала за ними… и ей стало не по себе от увиденного.
Глава четырнадцатая
На протяжении всего долгого путешествия в Корнуэлл Френк Хатчинс дразнил свое воображение, подогревая себя мыслями о предстоящей встрече. Он хотел приехать первым, чтобы стоять в первых рядах и видеть его, подойти к нему как можно ближе. Может быть, удастся даже переброситься с ним хоть парой слов и получить его благословение за все, что сделал он, Хатчинс. В конце концов ведь именно он – Френк Хатчинс – собрал их вместе. Он являлся жизненно важным элементом в этом огромном организме, и, если, конечно, повезет, Дэмьен Торн его выделит.
Когда Хатчинс очутился на стоянке, он с радостью обнаружил, что ни один автомобиль не опередил его. Он прибыл рано. И он будет первым.
Хатчинс захлопнул автомобильную дверцу и двинулся по тропинке к убежищу среди скал. Нужно было пройти пешком с полмили, и, прежде, чем Хатчинс добрался до места сбора, он услышал, как внизу волны бьются о скалистый берег, и разглядел мигающий вдали маяк.
Хатчинс некоторое время любовался морским пейзажем, затем начал спускаться вниз, к морскому берегу. Ночь была беззвездная, тьма – хоть глаз выколи, и он пару раз поскользнулся. Достигнув подножия, Хатчинс обернулся на скалы, окаймляющие их убежище.
Тайное убежище было необычным и странным, и Хатчинс почувствовал вдруг, как в нем начинает расти волнение. Кровь запульсировала в висках. Он обернулся и разглядел первых учеников, пробирающихся сюда, маленькие световые пятнышки от фонариков – три человека, четыре… еще одна группка, и еще. Волна гордости захлестнула Хатчинса – вот он каков! – и он принялся расставлять всех на скале. Находясь среди учеников, Хатчинс перезнакомился с ними. Назначенный час приближался. Хатчинс стоял на пляже возле молоденькой медсестры и озирался по сторонам. Каждый из присутствующих вглядывался в море, тысячи лиц, освещеннных колеблющимся отблеском далекого маяка, тысячи белых пятен подобно чайкам на фоне темной скалы.