Остановился в тени деревьев и прислушался.

Снег падал все гуще, все плотнее, и далекие звуки олимпийского центра едва доносились сквозь ватный воздух.

"Ну вот, Романько, и ты стал пуглив, и тебе снятся призраки! рассмеялся я в душе, убедившись, что только снег да пустынное озеро окружают меня. - Очнись! Ведь ты - в столице олимпиады, где царят мир и праздничное ожидание!"

На противоположном берегу снова оглянулся и увидел, что лед пуст и ни единая черная точка не нарушает его матовую белизну. Минут пять я поднимался в гору, мимо летних заколоченных дач. Вокруг было уныло и пусто. Над головой глухо роптали сосны, с тихим шелестом падал снег. Когда я подумал, что заблудился, стали попадаться коттеджи с освещенными окнами, вырывались звуки джазовой музыки, залаяла и сразу умолкла собака. Идти стало веселее. Я вглядывался в даль, чтобы заметить и не пропустить поворот влево - снова к озеру или, вернее, вдоль озера до часовенки с крестом, - как было обозначено в плане Дика Грегори.

Вскоре я подошел к повороту. Дальше тянулся не асфальт, а накатанная в твердой каменистой почве неширокая дорога. Темно, хоть глаз выколи, и пришлось пробираться чуть ли не на ощупь.

Но вот я разглядел за деревьями двухэтажный коттедж. К нему вела лестница. Передняя стенка дома - сплошь из стекла - ярко освещена, но задернута изнутри плотной шторой. Над крышей из невидимой трубы поднимался белесый дым. Снег присыпал дорожку и высокие кусты, окружавшие коттедж.

Стоило мне подняться по лестнице на первую каменную ступеньку, как наверху распахнулась дверь и раздался знакомый баритон Дика Грегори:

- Хелло, Олег! Я подумал, что самое время для твоего появления!

- Почему ты так решил? - спросил я и крепко пожал его руку.

- Мне позвонил приятель сразу же после встречи с тобой и предупредил, что передал записку. Остальное - проще простого. Как всякий журналист, ты не лишен авантюризма, и тайна влечет нас. Отсюда напрашивался вывод: ты не станешь оттягивать встречу, разве случись дела поважнее. Но, как мне известно, вы болтали с толстяком, который чрезвычайно увлекается виски!

- Ничего не скажешь: служба у тебя поставлена - только держись! - не сумев скрыть удивления, сказал я, входя в комнату.

Это была продолговатая уютная гостиная с диваном-кроватью, застеленным неярким шотландским пледом, цветной "Сони" на вращающейся ножке застыл как раз посредине комнаты, низкий журнальный столик, два мягких кресла рядом. На одном из них, по-видимому, только что сидел, укутавшись в плед, Дик. На столике лежал толстый блокнот, из него выглядывала шариковая ручка. Телевизор был включен, но звук почти убран, и нужно напрячь слух, чтобы расслышать, о чем там спорили два ковбоя в стереотипном салуне времен освоения дикого Запада...

- Раздевайся! - сказал Дик.

Он забрал мою куртку с шапочкой и унес в соседнюю комнату. Да, я забыл сказать, что слева от телевизора пылал небольшой камин, сложенный из серого речного камня. Огонь жадно облизывал белые березовые поленья, и тепло обволакивало, расслабляло.

- Что будешь пить?

- Пожалуй, пиво.

- О'кей! - Дик скрылся за дверью, я услышал, как мягко хлопнула дверца холодильника, и вскоре вернулся, неся на подносе блок из шести запечатанных пластмассовой крышкой банок с пивом, тарелочку с мелкими ломтями ветчины и горкой тонко нарезанного сыра.

- Я буду виски. Как ты в такой холод пьешь эту ледяную жидкость? Впрочем, слышал, у вас даже зимой едят на улице мороженое...

Я усмехнулся. Дик по-своему понял это и сказал примирительным тоном:

- А может, оттого вы все такие здоровяки. Видел вчера ваших ребят на "Овале" - кровь с молоком!

Дик достал из настенного бара начатую бутылку "Баллантайна", щедро долил себе в бокал и плеснул чуть содовой.

- Рад тебя видеть, Олег! Как ты устроился?

- По сравнению с некоторыми моими коллегами, получившими жилье в ста километрах от Лейк-Плэсида, я, считай, живу, как у бога за пазухой.

- Счастливчик! Не многие могут похвастаться подобными условиями. Знаю Лейк-Плэсид как свои пять пальцев, - не было еще ни одной зимы, чтобы я не катался на Уайтфейс. Мои друзья чаще, правда, летят в Калифорнию, там и зимой солнечно, но мне больше нравится здесь. Знаешь, чем хороши Адирондакские горы? Здесь никогда - разве за исключением олимпийского сезона - нет наплыва туристов. Тихо и покойно, что в наше время, согласись, кое-что да значит. Впрочем, если уж начистоту... - Дик сделал паузу. По выражению его лица я догадался, что он хочет сообщить мне что-то важное. Видимо, решившись, Дик как ни в чем не бывало продолжил: ...Нынче я приехал сюда не кататься и не глазеть на олимпийцев. У меня дело посерьезнее. Больше того, оно касается и тебя. - Он уловил мой вопросительный взгляд и объяснил: - Тебя как гражданина СССР. И еще как человека, которому не безразлична судьба олимпийского движения вообще.

- Ты имеешь в виду бойкот?

- Отчасти. Тебе уже известно, что на сессию МОК прибывает государственный секретарь Соединенных Штатов господин Вэнс?

- Нет, но что в том особенного?! Давно известно, что сессии МОК открывают государственные деятели страны, где она проводится. Роль его формальна, как я понимаю, он выйдет на трибуну и провозгласит: "Объявляю сессию МОК открытой!"

- Так вот! Вэнс заявится сюда с личным заданием президента, и роль его меньше всего будет напоминать роль свадебного генерала, - голос Дика Грегори был жесток. - Он привезет специальное послание Картера, а в этом послании - мне доподлинно известно - обещано 500 миллионов долларов любому городу мира за согласие провести, точнее - взять на себя заботу о летних Играх-80.

- Это уже новость, - растерялся я.

- Дело тут посложнее, чем простое желание сорвать Московские игры, которые, скорее всего, не принесут желанных лавров сборной команде США. По подсчетам, их можно найти в некоторых наших спортивных изданиях, борьба за командное первое место вновь развернется между СССР и ГДР, а Штатам отводится роль статиста.

- Ну, спорт есть спорт, кто возьмется заранее разложить все по полочкам? - сказал я уклончиво, хотя не сомневался, что так оно и будет.