ДВАДЦАТЬ

Приехав к себе на ферму, Квиллер сразу пошёл к магнитофону. Следом за ним шли сиамцы, помахивая хвостами.

– Навострите уши, – обратился он к ним. – Сейчас вы услышите страшную сказку.

Если коты ожидали услышать Верди, то они были разочарованы. Из динамиков раздался высокий надтреснутый голос Адама: «Да-а. Мой дедуля приехал из Старого Света строить шахтные склады…»

Их уши нервно шевелились, пока они не услышали глубокий голос, который проговорил: «Какую мебель, мистер Динглбери?» Заслышав знакомый звук, Коко встал на задние лапы и дотронулся передней до магнитофона, а Юм-Юм радостно замурлыкала.

– Спасибо, – сказал им Квиллер. – Согласен, я был в голосе.

Старик говорил: «И все они немножко отличались друг от друга: есть дверцы, нет дверец, один ящик, два ящика, двойное дно, встроенный сейф, отделения для бумаг – всё, что люди пожелают».

– Йау! – сказал Коко, и Квиллер почувствовал в корнях усов знакомую дрожь. Он выключил магнитофон.

Уродливый письменный стол миссис Кобб был сделан Динглбери; как бы он ни ценился на местном рынке, Квиллер всё равно считал его уродливым. Высокие ножки, полки с дверцами, никаких отделений для бумаг, один ящик, а не два. Может, у него есть двойное дно? Он вытащил ящик и осмотрел его, потряс, понажимал на дно в нескольких местах, прощупал по периметру кончиками пальцев, постучал ладонью по боковинам, ещё раз потряс. Дно было толще, чем обычно, и там, внутри, что-то двигалось.

– Сейчас мне может потребоваться помощь, – сказал Квиллер, и Коко стал обнюхивать и трогать лапой ящик, а его хозяин проводил рукой по стенкам и пробовал нажимать на важные места. Необъяснимым образом дно ящика с одной стороны отскочило, и Квиллер его выдвинул.

В двойном дне не было спрятано драгоценностей, миссис Гудвинтер наверняка взяла их с собой в Швейцарию. Но там оказались документы, и у него пробежал холодок по коже, словно он вскрывал могилу, и прежде чем расстелить заплесневелые листы на коврике у камина, развёл огонь. Среди бумаг были счета, квитанции и долговые расписки. Почерк на одном из таких документов он узнал:

Титус ли продиктовал это? Или Люси написала это по принуждению? Или она была соучастницей заговора? Квиллер глядел на расписку, и в голове у него лихорадочно проносились мысли об отношениях между молодой женщиной и её мужем и между ней и Титусом, известным волокитой. Ясно, что выплаченная сумма пошла на покупку пикакского универмага, – в те времена, когда семья из шести человек прекрасно могла жить на пять долларов в неделю, три тысячи долларов были огромными деньгами. Эта, так сказать, компенсация за убийство могла также пойти и на покупку роскошной Библии – для своего времени это был символ определенного общественного положения.

Там находились и другие документы, представлявшие исторический интерес, если бы только у кого-нибудь достало времени изучить их. Среди них долговые расписки с невероятно высокими процентами, подписанные хорошо известными в Мускаунти именами, включая известного транжиру капитана Фагтри. Возможно, банк Эфраима вёл дела законно, но Эфраим лично вполне мог быть обвинён в ростовщичестве.

Внимание Квиллера привлек почерк на расписке, датированной 28 октября. Таким же чётким мелким почерком была написана и предсмертная записка Эфраима, но этот документ был подписан погрязшим в долгах владельцем магазина и похоронного бюро, «папашей» Адама Динглбери. Долги вынудили его забыть про свои религиозные убеждения и подписать следующее:

Подобное же соглашение с Титусом Гудвинтером, касающееся погребения Лютера Бозворта, также было подписано Джошуа Динглбери.

Сиамцы, привлечённые то ли жаром горящих брёвен, то ли затхлым запахом документов, внимательно наблюдали, причём Коко особенно интересовал сложенный листок бумаги, заляпанный отпечатками грязных пальцев. Это был грубый чертёж с размерами и прочими указаниями. Карандашные пометы выцвели, так что Квиллер не мог расшифровать их даже через очки. Взяв лежавшую около телефонной трубки лупу, он определил, что посредине вычерчен полукруг и приведены размеры в футах. Два прямоугольника, соединённые двумя параллельными линиями, были помечены ЮЗ и СЗ, но без указания размеров. К чертежу прилагался написанный с ошибками счёт от Мейфусской каменоломни на Сэндпит-роуд: «4 партии камня для аблецовки коретново сараю». Стояла дата – 16 мая 1904 года – и пометка: "уплач.".

– Через три дня после взрыва! – отметил Квиллер. – Ну, вы, сущики, что вы об этом скажете? Каретный сарай не мощён, пол там деревянный, как на току. А это что?

В чертёж был вложен маленький клочок бумаги, исписанный легко узнаваемой рукой Эфриама Гудвинтера:

– Лютер не умел даже расписываться! – воскликнул Квиллер. – Как вам это нравится?

Не услышав ответа, он посмотрел на котов. Юм-Юм спала на коврике у камина, уютно прикрыв нос хвостом. Горб под одним из других ковриков говорил о том, что Коко снова от кого-то скрывается. Квиллер в испуге пошёл звонить в Мусвилл.

– Привет, Лори. Это Квилл, – сказал он. – Как там у тебя?.. Рад слышать. Как ребёнок?.. Ты уверена, что он не ел кошачьих консервов?.. Кстати, о кошках, извини, что снова тебя беспокою, но я хотел спросить о некоторых странностях в поведении Коко в последнее время. В нашей пикакской квартире он привык к большому ковру, от стенки до стенки, а здесь у нас голые деревянные полы и на них несколько ковриков, и он всегда прячется под ними – такого он раньше никогда не делал… Ну разные: в гостиной и в прихожей – восточные, в спальне – вязанные крючком, на кухне – плетёные; все старинные, ручной работы. Коко предпочитает восточные, они самые тонкие и самые ценные. Он всегда был снобом… Нет, он делает под ними туннели, аккуратно так, мастерски. Получается горб. Подожди-ка минутку! Извини меня, Лори. У меня появилась идея! Я перезвоню.

Квиллер повесил трубку и энергично пригладил усы. Схватив фонарик, он бросился к амбару, вломился через «игольное ушко», испугал местного кота, нырнул вниз по лестнице в конюшню и посветил фонариком в юго-западный угол. Там он обнаружил ещё одну деревянную плиту, такую же, как и наверху. Эта тоже была прислонена к стене, но вокруг, неё валялись камни. Он отодвинул её в сторону и с изумлением увидел, что в каменной стене в фут толщиной пробита дыра. Отверстие было фута четыре в ширину и три фута в высоту, сводчатый туннель осыпающейся каменной кладки с полом из утрамбованной глины. Арка была выложена из плитняка, грубо скрепленного раствором. Насколько хватало луча фонарика, тянулся каменный сводчатый проход.