В воскресенье утром Квиллер прошёлся по Ивовой тропинке в одиночестве – хотя и не в полном одиночестве, как он рассчитывал.

Этот поход не был заранее обдуман. Он расхаживал по двору музея, сунув руки в карманы, глубоко дышал, наслаждался буйством осенних красок, как вдруг у него появилось ощущение, что за ним наблюдают. Тогда он как бы невзначай, как бы любуясь природой, огляделся по сторонам.

Посмотри он в сторону дома, он бы обнаружил две пары прикованных к нему голубых глаз, но это не пришло ему в голову. Он взглянул на восток и увидел поля; на севере был сарай минус фургон Бозвела; на западе виднелась башня дома Фагтри, возвышающаяся над вершинами деревьев. А вдруг, не без удовольствия подумал он, это Кристи смотрит на него в бинокль. Удивительно, как можно что-то почувствовать на таком расстоянии. Он пригладил усы, расправил плечи и решил, что надо пройтись по Ивовой тропинке.

Этот свежий солнечный октябрьский день был таким ясным, что можно было различить еле слышный звон церковных колоколов в Вест-Миддл-Хаммоке, что в трёх милях. Сначала он прошёл по улице Чёрного Ручья, затем по Фагтри-роуд свернул на восток к мосту и спустился по скользкому берегу. Ручей был узкий и неглубокий, но весело бурлил по камням под склонившимися ветвями ив, а дорожка, мягкая от десятилетиями копившегося перегноя, вся в ярких узорах из опавших листьев, вилась в тени кленов и дубов.

Место показалось ему очень уютным и укромным, и он с интересом подумал, успела ли Айрис открыть для себя этот безмятежный уголок. Скорее всего, нет – она была убежденной домоседкой. Он неспешно брёл по дорожке, которая петляла, повторяя очертания ручья. Время от времени из-за деревьев проглядывала башня дома Фагтри, вырастая всё выше и выше, по мере того как он приближался к ней. Именно здесь, на Ивовой тропинке, назначали свои столь трагично закончившиеся свидания Эммелина и Самсон.

Если не считать журчания воды, стояла особая тишина, какая бывает в ясный октябрьский день, даже его следы поглощала мокрая от росы тропинка. Но когда он остановился полюбоваться живописным видом, пожалев, что не взял с собой фотоаппарат, до него донёсся хруст веток, а затем неразборчивые голоса. Судя по интонациям, два человека, обменявшиеся положенными приветствиями, вовсе не были рады друг другу. Он слышал обрывки диалога, но ничего не мог разобрать.

Квиллер осторожно подошёл поближе к тому месту, откуда доносились голоса, и, когда дошёл до поворота, быстро спрятался за дерево и стал слушать. Рассерженный женский голос говорил:

– Нет у меня никаких денег!

– Значит, достанешь! – угрожающе отвечал мужской. – И ещё мне нужна машина. На меня вышла полиция.

– А почему бы тебе не угнать машину? Ты ведь, кажется, знаешь, как это делается, – произнесла женщина и тут же резко вскрикнула от боли. – Не смей меня трогать. Брент!

Квиллер бросил в ручей камешек, и всплеск на несколько секунд прервал неприятный разговор.

– Что это? – встрепенулся мужчина.

– Рыба… И в доме тебе оставаться нельзя, Брент, даже и не думай.

Послышались какие-то жалобные увещевания, в том смысле, что ему «больше идти некуда».

– Иди туда, откуда пришёл, или я скажу полиции, где тебя найти!

Мужчина ответил какой-то злобной угрозой, и Квиллер бросил в ручей другой камешек.

– Тут кто-то есть, – сказал мужчина.

– Да никого здесь нет, идиот! А теперь я ухожу и ни видеть, ни слышать тебя больше не желаю! И предупреждаю тебя, Брент: не вздумай лезть ко мне. У меня в доме ружье!

– Кристи, я есть хочу. – Голос стал умоляющим. – И холодно ночью.

Некоторое время она молчала.

– Я тебе оставлю на пне хлеба с сыром, но больше ничего не проси! Возвращайся в Локмастер и сдайся полиции.

Последние слова можно было разобрать с трудом, видимо, она повернулась спиной. Квиллер рискнул украдкой выглянуть из-за дуба и увидел, как она бесшумно убегает прочь по дорожке. Увидел он и мужчину в тёмно-зелёной куртке с рисунком на спине. Потом, услышав звук расстегивающейся молнии и характерное журчание, Квиллер повернулся и тоже поспешил удалиться. Он взобрался на берег и оказался на грязной подъездной дороге, выходившей к окраинам владений Гудвинтера.

Первое, что он сделал, это поставил машину в стальной сарай и запер дверь. Потом набрал номер Кристи. Голос у неё дрожал.

– Это снова Квилл, – представился он. – Вы, наверное, подумаете, что я слишком рассеянный, но я действительно забыл спросить у вас, как зовут козлов.

– А, козлов… Наполеон… Распутин… и Аттила, -сказала она.

– Очень подходящие имена! Спасибо, Кристи. Хороший сегодня денёк. Как дела на ферме?

– Нормально. – Ответ прозвучал не очень убедительно.

– Сегодня днём на Фагтри-роуд должно быть много машин. В музее открывается новая выставка. Надеюсь, что суматоха не помешает животным пастись.

– Она их не побеспокоит.

– Позовите меня, если будут проблемы, любые проблемы. Вы слышите?

– Да, – устало сказала она. – Спасибо.

Квиллер бесцельно бродил по квартире. Разговор нисколько не уменьшил беспокойства. Его тревожило положение, в которое попала Кристи, но, судя по тону её ответов, его вмешательство не нужно и нежелательно. В конце концов, у неё есть в Пикаксе друг с пикапом, и он, по всей видимости, примчится при первой необходимости. Квиллер разгладил усы.

Чашка крепкого кофе – вот что ему сейчас нужно, и какое-нибудь незамысловатое чтиво – просто чтобы убить время до часу дня, когда музей откроется для посетителей. В Пикаксе он вслух читал котам «Эоден» Кинглейка, кроме того, дома у него лежали три подержанные книги Арнольда Беннетта, за которые ему не терпелось приняться, но он не позаботился привезти их сюда. Журналы миссис Кобб его не интересовали: всё, что он хотел знать о рокингемской посуде, ранних массачусетских стеклодувах и фасадах Ньюпорта, он уже знал. Книжные же полки у неё были заставлены статуэтками, чугунными безделушками и цветным стеклом. Те немногие дешёвые книжки в мягких обложках, что стояли на полках, он уже читал по меньшей мере дважды. Ещё раз перечитывать «Унесённых ветром» настроения не было.

Его рассеянные мысли были прерваны знакомым звуком: шлёп! И ещё раз: шлёп! Ошибиться нельзя: с таким звуком падает на ковёр книга в бумажном переплёте. Квиллер узнавал этот звук где угодно. Он быстро прошёл в гостиную и как раз застал Коко, удирающего на полусогнутых лапах и с поджатым хвостом, – ясно: значит набедокурил. С полки были сброшены две книги. Квиллер прочитал названия и сразу пошёл к телефону. Пришло время, решил он, обсудить поведение Коко со специалистом.

В Мускаунти жила одна молодая женщина, которая знала о кошках чуть ли не всё. Ещё Лори Бамба была для него время от времени кем-то вроде секретаря для ведения корреспонденции, когда писем от поклонников становилось чересчур много. Звонить он пошёл на кухню и дверь закрыл поплотнее. Иначе Коко жизни не даст. Коко любил Лори Бамбу и чувствовал, когда Квиллер разговаривает именно с ней.

Лори отвечала таким радостным голосом, что слушать его было одно удовольствие, и Квиллер начал с любезностей:

– Давно тебя не видел, Лори. Как малыш?

– Уже ползает, Квилл. Наша кошка думает, что он котёнок, и пытается по-матерински за ним ухаживать.

– А как Ник?

– Ну, новую работу ещё не нашёл. Если у тебя появятся какие-нибудь идеи, скажи. У него диплом инженера, ты знаешь.

– Скажу, но только передай ему, чтобы не уходил, пока не подыщет себе что-нибудь другое. Ну а ты как? Есть время написать для меня несколько писем?

– Конечно! Ник по средам ездит в Пикакс. Он может у тебя забрать что надо.

– Я не в Пикаксе, Лори. Мы с котами несколько недель поживем в музее, в квартире Айрис Кобб.

– О Квилл! Это было ужасное известие! Нам будет так её не хватать.

– Всем её не хватает, даже сиамцам.

– Как на них сказался переезд в музей?

– Вот об этом-то я и хочу тебя спросить, Лори. Коко тут что-то беспокоит. Все птицы уже улетели на юг, а он всё равно часами просиживает на подоконнике, что-то высматривает, чего-то ждёт. А когда я взял его с собой в музейные залы, он направился прямиком к подушке, которую набили куриными перьями ещё до Первой мировой войны, а несколько минут назад он столкнул с полки две книги: «Убить пересмешника» и «Пролетая над гнездом кукушки».