Следующие три часа я провел за чтением вырезок, а где-то внизу, в типографии грохотали ротационные машины, печатая самые ранние выпуски коммунистической газеты, предназначенные для отсылки в провинцию. Шаг за шагом я знакомился с Маршаном. Выпускник престижного военного училища Сен-Сир, младший офицер сорок третьего кавалерийского полка. Один из лидеров Сопротивления во время войны. Депутат от избирательного округа Авейрон, начиная с сорок шестого года, и мэр городка Родез. Был членом Национального совета Сопротивления, заместителем военного советника в первом послевоенном правительстве де Голля, потом - министр колоний, дважды - министр почты и телеграфа, министр внутренних дел, военный министр. Кавалер ордена Почетного легиона, военных орденов Croix de Guerre и Croix de la Liberation.
Три темы в картотеках привлекли мое внимание, и я занес их в блокнот. Первая - в газете "La Parisien Libere" за 14 марта 1953 года был помещен краткий пересказ речи Маршана, где он говорил о лучших людях Сопротивления, уничтоженных немецкими захватчиками, о невосполнимых кадрах, без которых так трудно залечивать раны, нанесенные войной. Безобидный образчик послевоенной риторики, пустые словеса. Однако кто-то обвел этот пассаж чернилами и нацарапал сбоку: "Лицемер!".
Второе, что показалось мне весьма любопытным, - вендетта, которую затеяла против Маршана газета "Либерасьон". Она тянулась с сорок пятого года, а в пятидесятом неожиданно оборвалась. Большинство статей было подписано "М. Сегюр". Я отметил обороты типа: "Этот человек проводит политику, которая не согласуется с его политической репутацией", "ранее связанный с весьма сомнительными кругами", "претендующий на принадлежность к руководству Сопротивления" - типичные для французской прессы выражения: не обвиняют напрямую, но содержат намеки на какие-то тайны, неприятные совпадения и все такое прочее.
Кто этот М. Сегюр? Чего ради он преследовал беднягу Маршана в течение нескольких лет? И почему вдруг потерял к нему интерес?
Больше всего меня заинтересовал тот факт, что дважды Маршану предоставлялась возможность сформировать правительство и стать премьер-министром Франции, и оба раза он этого не сделал. Первый раз в пятьдесят третьем: тогда газеты писали, что у него был неплохой шанс, но он завалил переговоры с социалистами и будто нарочно испортил отношения с их руководством. Примерно то же произошло в1964 году, когда он попытался договориться с радикалами. Похоже, этот господин просто не хотел становиться премьер-министром. А я был совершенно согласен с мнением Пабджоя: каждый политик рвется в премьер-министры.
Почему же Маршан дважды упустил свой шанс? Может, М. Сегюр знает?
Я поблагодарил за помощь девицу в сером, она отозвалась кратким "rien" - ничего, мол. И отправился к себе в отель на улицу Кастеллане - это позади церкви Мадлен. Ночной портье, даже не взглянув на меня, протянул ключ. Такое безразличие показалось мне несколько наигранным - даже для португальца, работающего посменно. Но тут я вспомнил припаркованный напротив входа в отель странного вида грузовичок: на нем значилось "Посуда", а посудного магазина поблизости, как на грех, нет. Полицию, видно, это обстоятельство не смутило: работать-то надо.
Моя комната с виду была в порядке, но только с виду, поскольку волосок, который я заложил в последний роман Ле Карре, оставленный на полке в шкафу, исчез, а французские горничные пыль внутри шкафов не стирают. И бритву мою в футляр положили не так, как кладу я.
Выдрав из блокнота исписанные странички, я сунул их в карман пиджака, заново заложил волос в книгу и пошел ужинать. Портье посмотрел на меня опасливо, фургон оказался на месте - без сомнения, в борту есть дырочка и оттуда, прильнув глазом, кто-то следит за мной. Я не мог отказать себе в удовольствии приветливо помахать рукой невидимому наблюдателю и свернул на улицу Тронше в надежде съесть омлет и запить его добрым красным вином.
ГЛАВА 3
Разговор с Вавром не дал ровным счетом ничего. Меня провели на второй этаж штаб-квартиры ДСТ на улице Соссе, 13. Миновав несколько длинных унылых, с серыми стенами, коридоров, я оказался в кабинете человека, входящего, по мнению многих, в пятерку самых могущественных людей страны. Кабинет был скучный и безликий, вполне подходящий, впрочем, для суперсыщика. На стене позади стола, за которым восседал хозяин, все ещё красовался портрет генерала де Голля, хотя ему недавно пришлось подвинуться, чтобы освободить место для изображения Миттерана. Остальные стены были голы. Мебель - типичная для французских правительственных помещений: будто предназначенная для совсем другого времени и места. Разукрашенная и претенциозная, она совершенно не соответствовала неприглядному сараю, в который её поместили.
Вавр с ходу приступил к делу:
- Я согласился принять вас, господин Кэри, только для того, чтобы предупредить.
Я промолчал, разглядывая физиономию Миттерана.
- Вы понапрасну тратите свое время и деньги вашего правительства. Наши службы провели подробное расследование и убедились в том, что смерть министра ни с какими секретами не связана. Я лично тоже убедился. Какие бы то ни было политические предположения на этот счет весьма нежелательны: люди в правительстве, сами знаете, разные и по-разному отнеслись бы к подобным слухам. Словом, советую вам вернуться в Лондон, месье, и доложить моему другу Пабджою, что за самоубийством Маршана ничего подозрительного не кроется.
Шеф контрразведки явно пребывал в отличном настроении: бледное пухлое лицо так и сияет доброжелательной улыбкой, по глазам ничего не угадать.
- Все не так просто, Monsieur le Directeur. У меня инструкции, и я ведь не нарушаю французских законов...
- Жаль будет, если вы их нарушите - пришлось бы принять меры...
- Не извольте беспокоиться, господин Вавр, за мной следят днем и ночью - не то ваши люди, не то полиция, точно не скажу.
Вавр пожал плечами:
- Я могу вас выдворить из Франции - по какому-нибудь поводу или даже без.
- Знаю, - сказал я, - Только, надеюсь, вы этого не сделаете, потому что из Лондона тоже кого-нибудь выдворят. Труайе, к примеру...
Вавр будто не расслышал: поднявшись, он протянул мне руку. Манеры его были безупречны, но в словах таилась угроза:
- Я сказал все, что намеревался, господин Кэри, а теперь прошу меня извинить...
Я пока не придумал способа, как связаться с Альфредом Баумом. Не мог же я справиться о нем прямо здесь, в штаб-квартире ДСТ. Если бы его начальство узнало, что я им интересуюсь, оно бы этому контакту помешало, да и сам он не захотел бы рисковать.
Отложив Баума на потом, я прошел несколько кварталов по улице Фобур-Сент-Оноре, направляясь в английское консульство. Мне нужна была Изабелл.
При моем появлении она закрыла ящик стола и улыбнулась:
- Ты по делу или просто так, моя радость?
- И то, и другое, Изабел. Давай послушаем музыку, хорошо? А то в этих стенах микрофоны - сколько от них не избавляйся, они все тут.
Она включила стоявший на столе транзистор, и дальнейшая наша беседа протекала на фоне Гайдна. Нарушив правила, я рассказал Изабел о том, что привело меня в Париж и что я успел сделать. Она слушала, вытянув и скрестив длинные ноги, сложив неподвижно руки. Зеленоватые холодные глаза смотрели мне в лицо, не мигая. Принимать красивые и ленивые позы Изабел научилась то ли в музее Родена, то ли в поместье своих родителей в Шропшире. Приобретение подобных навыков - удовольствие дорогое.
- Положи это к себе в сумочку, - я протянул записку на имя Пабджоя, предназначенную к посылке дипломатической почтой и зашифрованную так, что если кто её и прочтет, то решит, что автор просто спятил.
- Могу я ещё как-нибудь тебе помочь? - осведомилась Изабел.
- Можешь. Поужинай со мной. Заеду в девять. Если запоздаю - подожди. В семь у меня назначена деловая встреча, вдруг она затянется.
Следующих несколько часов я провел в архиве газеты "Монд", затем долго пытался найти домашний телефон Альфреда Баума, но в телефонной книге значилась целая дюжина А. Баумов, и я не знал, которого выбрать. В папке Маршана обнаружились две статьи Сегюра, которых не было в архиве "Юманите", и биографический очерк, опубликованный в свое время в "Монд", из него я узнал о ранних годах Маршана.