То, что Волошин принял за пульт управления, исподтишка заглянув в лабораторию из своей комнаты, оказалось матово-прозрачным экраном, делящим помещение пополам. Собственно, лаборатория находилась по эту сторону: у самого экрана стояли два транслингатора (вероятно, основной и резервный - а может, дублирующий), а посередине, в полуметре от пола, находился выносной дисплей комп-вариатора. Перед ним, напряжённо сгорбившись в кресле, спиной к двери сидел Ткачик. Мелькая пальцами обеих рук по клавиатуре, он оживлённо беседовал с вариатором. Речевая характеристика была отключена, и вариатор мгновенно отвечал многоцветным перемигиванием быстро меняющегося текста на дисплее. Кресло Томановски справа от Ткачика пустовало. А по другую сторону экрана располагалась имитация поверхности Нирваны: клочок голой кремнистой почвы с белесо-слепящими под цвет нирванского неба стенами и потолком. В центре клочка почвы в знакомой Волошину отрешённой, безучастной позе Будды сидел абориген.

- Здравствуй, Карой, - окликнул Ткачика Берзен.

- Зась! - раздражённо отрубил Ткачик, не отрываясь от работы.

Берзен, извиняясь, развёл перед Волошиным руками и вырастил пару кресел за спиной Ткачика.

- Подождём, - шёпотом проговорил он и жестом предложил садиться. - Не будем мешать.

Из-за спины Ткачика Лев видел часть дисплея, но разобрать хоть кусочек текста не смог. Мелкие буквы прыгали, мельтешили разноцветными букашками, слипаясь, разрастаясь, меняя цвет и друг друга. Впрочем, после некоторого наблюдения ему удалось выделить игровую компоненту работы Ткачика. Под чёрной строчкой вверху дисплея появлялась синяя, которую Ткачик, вероятно изменением смыслового содержания, должен был перевести в жёлтый цвет. Когда это удавалось, жёлтый текст прыгал влево, образуя столбец, а рядом возникал ещё один или несколько синих столбцов, требующих той же операции. Дальнейшая "игра" с синими столбцами текста требовала более аккуратной работы, поскольку жёлтый столбец иногда начинал наливаться зеленью, стремясь изменить цвет, и тогда приходилось возвращаться на несколько ходов назад. Столбцы множились в непонятной прогрессии - иногда возникало пять-шесть синих, иногда только один, текст мельчал, чуть ли не до микроскопического, - но по мере успешного продвижения работы верхняя чёрная строчка постепенно, словно накаляясь, краснела, а когда весь дисплей оказывался заполненным жёлтыми столбцами, над уже алой верхней строкой возникал мигающий восклицательный знак. Затем изображение исчезало, и возникала новая чёрная строка с пустым экраном под ней.

Наконец, после очередной успешной операции на дисплее вспыхнула надпись: "КОНЕЦ РАБОТЫ", и Ткачик облегчённо откинулся на спинку кресла.

- Как самочувствие пикьюфи? - спросил он, включая речевую характеристику.

- Практически полная прострация с гаснущими следами возбуждения, вызванного предшоковым психологическим состоянием во время утреннего контакта. Рекомендуется в ближайшие пять-семь часов в контакт не вступать.

- Он не голоден?

Вариатор помедлил с ответом, затем сказал:

- Нет. Его энергетический запас на уровне полутора-двух суток.

- Энергетический запас! - фыркнул Ткачик. - Кто в тебя только вкладывал основы биологии! Хорошо. Пусть сидит здесь до вечера. Ему ведь всё равно, где находиться, если есть не хочет. Всё, сеанс окончен. Спасибо.

Дисплей вариатора погас, и Ткачик развернулся вместе с креслом к гостям.

- Привет! - небрежно махнул он рукой. Его лицо прямо-таки излучало удовлетворение от успешно проведенной работы. - С чем пожаловали?

- Привет, - снова поздоровался Берзен, а Волошин кивнул. - Что это ты моделировал?

Видно он разобрался в игрографической беседе Ткачика с вариатором.

- Что? - переспросил Ткачик и, бросив быстрый взгляд на Волошина, выразительно посмотрел на Берзена.

Берзен усмехнулся.

- Карой, я ведь тебе ещё вчера сказал, что сегодня с "тайнами мадридского двора" будет покончено.

- Вот и славненько, - раскрепощённо выдохнул Ткачик. - А то чувствуешь себя... Ну, да ладно. Мы прогоняли с вариатором программу вечернего контакта с аборигеном. Ты же знаешь, что прямой контакт с ним в особых условиях почти не даёт результатов. Эховое сознание практически полностью забивается основным, несмотря на все наши попытки экранировать его. Поэтому мы решили провести сеанс на скорости функционирования эхового сознания. А поскольку на такой скорости с ним может работать только вариатор, мы и попытались составить приблизительный каркас беседы по интересующему нас кругу вопросов. Хотя, конечно, всех поворотов беседы мы, естественно, предусмотреть не могли - нам ещё не приходилось вступать в контакт с рафинированным эховым сознанием.

- Поприсутствовать можно? - поинтересовался Волошин.

- А почему нет? - пожал плечами Ткачик. - Впрочем, сегодня вечером вам вряд ли будет интересно. Контакт-то прямой, от силы две-три минуты на запредельной для нас скорости - если вы помните, функционирование эхового сознания пикьюфи почти на два порядка выше обычного.

- А как вы вообще вышли на эховое сознание?

Ткачик хмыкнул и смущённо улыбнулся.

- О! Это уже "тайны мадридского двора".

Шпилька явно предназначалась начальнику станции. Но Берзен не отреагировал. Он скучающе качал ногой и с постным выражением лица смотрел сквозь матовый экран на неподвижную фигуру аборигена.

- Совершенно случайно, - продолжил Ткачик. - На Нирване практически нет свободной воды: я имею ввиду не только открытые водоёмы, но и атмосферные осадки. В самых благоприятных условиях: при наиболее низкой ночной температуре - влажность воздуха не превышает шестидесяти процентов. То есть, для того, чтобы достичь точки росы, температура воздуха должна понизиться ещё градусов так на двадцать пять - тридцать...

- Точка росы - это температура, при которой атмосферная влага начинает конденсироваться, - бесстрастно заметил Берзен. Всё же шпилька Ткачика не прошла мимо цели. Похоже, пикетирование было основой всех разговоров между ними.

Ткачик было осёкся, но тут же расплылся в улыбке.