Кристел подошла к двери и толкнула ее. Дверь со скрипом подалась. На переднем сиденье автомобиля кто-то лежал, из окна торчали босые ноги. Ботинки стояли рядом на земле, из них свисали желтые носки. Кристел не смотрела в сторону скамейки, но услышала, как один из мужчин что-то сказал. Потом произнес то же самое еще раз. Ханс повторил его слова, вызвав дружный смех мужчин.

Кристел распахнула дверь пошире. По-прежнему стоя на пороге, она позвала:

- Ханс, поди сюда.

Она ждала. Послышался чей-то шепот.

- Ханс, - еще раз позвала Кристел.

Сын вприпрыжку подбежал к двери. Его чумазое личико светилось радостью.

- Пойдем со мной, - сказала Кристел.

Ханс посмотрел через плечо на мужчин, улыбнулся и перевел взгляд на мать.

- Пойдем, Ханс, - повторила Кристел.

Сын не двигался с места.

- Сучка, - сказал он.

Кристел невольно сделала шаг назад, качая головой.

- Нет, - сказала она. - Нет, нет, нет... Не смей так говорить. Пойдем со мной, малыш. - Кристел протянула руки к сыну.

- Сучка, - повторил Ханс.

- Боже мой, - воскликнула Кристел, поднося руку к губам. Решительно распахнув дверь, она шагнула к сыну и влепила ему пощечину - раньше она никогда его не била. Пощечина была сильной. Ханс плюхнулся на землю, испуганно глядя снизу вверх на мать. Вытащив наугад небольшую доску из сваленных у дверей дров, Кристел повернулась к сидевшим на скамейке мужчинам.

- Кто это сделал? - грозно спросила она. - Кто научил его этому слову?

Мужчины молчали, и тогда Кристел твердым шагом направилась к скамейке, честя их по-немецки последними словами - таких слов она никогда раньше не произносила. Мужчины вскочили и попятились. Ханс заплакал.

- Помолчи, - крикнула Кристел сыну. Тот всхлипнул и замолк.

Кристел опять повернулась к мужчинам.

- Так кто его научил?

- Не я, - сказал один.

Двое других молчали.

- Как вам не стыдно, - сказала Кристел. Смерив их презрительным взглядом, она пошла к автомобилю, по дороге отшвырнув ногой ботинки. Взяв доску обеими руками, она что есть силы обрушила ее на торчавшие из окна босые ноги. Спящий внутри мужчина вскрикнул. Кристел еще раз его ударила. Мужчина быстро втянул ноги в машину.

- Вон отсюда, - кричала Кристел. - Пошел прочь! Вон!

Спавший в автомобиле мужчина - им оказался Уэбб - поспешно выбрался через противоположную дверцу и запрыгал к дому. Шляпу он забыл в машине. Он отплясывал босиком на горячем песке, и его волосы взлетали и опускались, как крыло птицы. Остановившись в тени, он оглянулся на Кристел, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу. Сидевший у дверей Ханс тоже смотрел на мать. И мужчины не сводили с нее глаз. Все ждали, что последует дальше.

Хватит, подумала Кристел. Она отшвырнула доску - один из мужчин вздрогнул. Кристел с трудом сдержала улыбку. Какой злюкой я, наверное, кажусь, подумала она, да я и правда зла - и при этой мысли злость покинула ее. Она старалась вызвать ее снова, но злость безвозвратно ушла в тот самый момент, когда Кристел осознала, что с ней происходит.

Прикрыв глаза от солнца, Кристел огляделась. Далекие горы отбрасывали длинные тени на песок. Бесконечная безмолвная пустыня. Нигде никакого движения. Если не считать Хоуп. Она приближалась к ним с ружьем на плече. Когда она была уже совсем близко, Кристел помахала ей, а Хоуп подняла вверх обе руки. В каждой руке она держала за уши по кролику.

Другой Миллер

Уже два дня Миллер мок под дождем вместе с ребятами из своей роты, дожидаясь, когда подойдет другая рота и упрется в бревна, которыми они завалили дорогу, устраивая засаду. Когда это наконец случится - если, конечно, случится, - Миллер высунет голову из окопа и примется стрелять в сторону дороги, пока не кончатся патроны. Остальные ребята поступят так же. А затем все выберутся из окопов, попрыгают в грузовики и - обратно на базу.

Вот такой был план. Но Миллер не верил, что выйдет что-нибудь путное. Пока при нем не сработал ни один план, и этот вряд ли станет исключением. На дне окопа стояла вода. Около фута, не меньше. Миллер вырыл себе ступеньки для ног чуть повыше воды, но песчаная почва осыпалась и оседала. А это означало, что ноги он неминуемо промочит. Вдобавок еще сигареты промокли. А в первый же вечер здесь, когда он грыз леденцы, пытаясь поддержать силы, у него сломался зубной протез. Миллер то и дело трогал языком сломанный мост - тот шатался и скрипел, и это ощущение доводило Миллера прямо до безумия, но со вчерашнего вечера он, словно одержимый, не мог оторвать язык от протеза.

Думая о другой роте - той, которую они ждали, - Миллер представлял себе колонну откормленных молодцов в сухой одежде: колонна шла ровным маршем, с каждой секундой все больше удаляясь от жалкой норы, где затаился он. Шагали они легко - видно было, что поклажа не слишком их обременяет. Вот они устроили привал и, закурив, растянулись в тени сосен, на земле, остро пахнущей опавшей хвоей. Голоса постепенно смолкают - один за другим солдаты погружаются в сон.

Так оно и есть, ей-богу. Миллер в этом твердо уверен, как уверен и в том, что наверняка подхватит простуду, - такой уж он везунчик. Будь он в другой роте - та мокла бы сейчас в окопах.

Миллер давит языком на протез и тут же вздрагивает от острой боли. Изо всех сил стискивает челюсти, глаза его горят, ему еле удается подавить рвущийся на волю вопль. Совладав с болью, он оглядывается, ища глазами товарищей. Те, кого он может разглядеть, застыли в оцепенении - не лица, а мертвенно-бледные маски. У остальных видны лишь капюшоны плащей, торчащие над землей наподобие округлых камней.

Сознание Миллера от боли проясняется, и он вдруг отчетливо слышит дробный стук дождевых капель по собственному плащу. А вслед за этим - жалобное завывание мотора. По размытой дороге, разбрызгивая отвратительную жижу, едет джип, его швыряет из стороны в сторону, из-под колес летят комья грязи. И автомобиль заляпан той же грязью. Затормозив в районе расположения роты, водитель дает два гудка.

Миллер озирается, силясь понять, как поведут себя другие. Но никто даже не пошевелился. Все как сидели, так и сидят в своих окопах.

Раздается еще один гудок. Из придорожных зарослей выныривает невысокая фигурка в плаще. Плащ у коротышки доходит почти до пят - по этой примете Миллер узнает старшего сержанта. Тот идет к джипу неспеша - мешает грязь, густо налипшая на ботинки. Подходит, наклоняется к шоферу и через секунду вновь выпрямляется. Смотрит на дорогу. Затем задумчиво бьет ногой по одной из шин. Поднимает голову и громко выкрикивает фамилию Миллера.