«Так, может быть, вы, Марина, согласитесь на еще пару сеансов?» «Согласимся, Андрюша? Понял, Славик, но только в его присутствии, а то ты так на меня все эти сеансы смотрел, что я тебя весь этот месяц боялась. Как сейчас, думаю, кинется!..»
«Я тут задумал…» «И это обсудим, — многозначительно и странно посмотрев в глаза Лейканду, кивнула Марина, — но не сейчас. Пока нам с князем не до тебя. Будь здоров, Слава…»
Лейканд вытер со лба пот. Он ожидал чего угодно, но не такого быстрого согласия, тем более с подчеркнутой семейной фамильярностью со стороны такой скованной девушки. Весь портрет, утратив трагический фон задуманного, как-то сразу потерял смысл. Не выставлять? Как это объяснить Шустеру и как тот обоснует отказ устроителям выставки? Позиция Мухина казалась совершенно непостижимой. Не ведает что творит? А, собственно, что?.. Еще в середине прошлого века было принято шокировать публику изображением на полотнах обнаженными известных в свете особ. В конце концов, хозяин — барин. Мне-то что? Не до меня им, ишь ты, а до кого тогда?
«Вот это и есть тот самый господин, — сказала Марина, когда глаза Мухина привыкли к полумраку подвального этажа, где они оба оказались. Им навстречу поднялся высокий господин, одетый уже по-человечески, но все еще в очках, со своими чудовищными зубами и соответствующим запахом изо рта.
«Фридман, — представился он, подавая князю руку. — Рад вас видеть. Читал о вас. И не только о вашей недавней свадьбе, но и о свободных политических нравах.»
«Вы зациклены на политике, господин Фридман? Кстати, а как вас все-таки величать, по имени-отчеству?» «Я Арон. Арон Ефимович, в Израиле — Хаймович, если вам угодно. Политика для меня дело десятое. Я математик-тополог и сделал открытие в области… Вы знаете, что такое тессеракт? Это геометрическая фигура, следующая за квадратом и кубом в пространстве. Если у квадрата все грани — линии на плоскости, у куба все грани — квадраты в пространстве., то у тессеракта — все грани — кубы. Вообразить себе тессеракт можно только перейдя из трехмерного пространства в четырехмерное, но такой переход возможен только при соответствующем состоянии разума, а он достигается после приема определенного препарата, изобретенного мною тоже в Израиле — на базе известных лекарственных средств. Через четырехмерное пространство можно проникнуть в несчетное количество параллельных трехмерных измерений, минуя и так и не осознав измерение четырехмерное, слишком сложное для нашего трехмерного разума…»
«Ты хоть что-нибудь понимаешь, Марина? — рассмеялся Мухин. — Я лично от всех этих терминов уже обалдел. Нельзя ли ближе к сути дела?» «Естественно… Для перевода же в другое измерение предметов нужен прибор, позволяющий использовать необычайную после приема препарата энергию человеческого мозга. Действие прибора возможно пока в радиусе до ста метров. То есть вот этот доходный дом я мог бы перенести в Ленинград вместе с вами и всеми обитателями. Я знал, что после перехода в иное измерение все привычные представления о времени и пространстве кардинально меняются. Но о вашем измерении я и не подозревал. Я хотел попасть в прошлое, причем с очень приземленной целью — обменять кое-какие плоды нашей цивилизации на золото и разбогатеть. И совершенно случайно оказался не в Санкт-Петербурге пушкинских времен, а в вашем совершенно непредставимом для меня мире, которого… И тут я невольно заинтересовался политикой и кое-какими сопоставлениями для возможного предупреждения пережитых нами катастроф у вас. Кроме того, я, как патриот Израиля, очень заинтересовался вашими техническими достижениями, особенно в военной области. Мы окружены набирающими мощь врагами, и ваши потрясающие самовзлетающие самолеты, как и все прочее, нам бы очень пригодились. Но при условии, что их можно показать, а не рассказывать о них. Рассказам наши военные изначально не верят. Я уже как-то встречался с ними после возвращения от вас, показывал фотографии, видеофильмы. Бесполезно! Привычный скепсис. Это, мол, коллаж и компьютерная графика… Ваши подобные материалы, к сожалению, у нас продемонстрировать невозможно — у нас совершенно иная система видео и телекоммуникаций, абсолютно другая компьютерная сеть. У вас бионика, а у нас электронника.» «У нас тоже была электронника, Арон…» «Зовите меня просто Арон и на «ты». У нас в Израиле не приняты отчества, а на «ты» обращается даже солдат к генералу.»
«Позвольте… Мариночка, прости меня, но у меня такое чувство пока, что я — жертва грубой мистификации…Еврейский генерал!? О чем вы вообще мне рассказываете? Кто вы? Вы — русский? Я имею в виду — русский еврей? Где и когда вы родились?»
«Я привез с собой наш видеомагнитофон. Причем вместе с аккумулятором и преобразователем, так как у вас совершенно другой даже ток.» «У нас вообще видеосистемы давным-давно обходятся без электричества. И видео есть в каждом доме, все шестьсот миллионов российских граждан и жители всех наших колоний, даже в некогда диком Туркестане…»
«По… позвольте, сколько вы сказали русских в Соединенных Штатах России?» «Около шестисот миллионов. Вы же математик. Вот и примените формулу сложного процента. В 1917 году нас было около ста миллионов. Средний и, кстати, довольно умеренный естественный годовой прирост был около двух процентов. Вот и все. Что вас так поразило? На вас лица нет!»
«Андрей… в нашем мире сегодня от силы сто пятьдесят миллионов русских, из которых около ста двадцати живет в России… Ага, теперь челюсть отвисла у вас? Наберитесь терпения и посмотрите кассеты, которые уже видела ваша… жена. Кстати, я совсем забыл вас поздравить. У вас не просто изумительной красоты жена… Меня вообще теперь трудно удивить женской красотой, я насмотреться не могу на петроградок, после наших-то несчастных ленинградок… Но Мариночка, к тому же, удивительная умница у вас. Впрочем, наберитесь терпения. И — мужества. То, что вы увидите, покажется вам пострашнее любого триллера, адони…» «Не понял…» «Простите, это иврит.» «Иврит? Что это значит?» «Древнееврейский язык. Язык моей страны. Но — о моей стране потом. Пока о ВАШЕЙ. О вашей стране без черной кошки поперек пути той казачьей сотни…»
«Кто еще видел ваши кассеты? — с трудом спросил Мухин, когда погас наконец экран допотопного телевизора. — Лейканд?» «Слава был моим первым знакомым в вашем мире. Я попал сюда впервые в прошлом мае, как раз к военному параду в честь годовщины победы Антанты над Осью в 1918 году. И был ошеломлен боевой мощью СШР. Особенно меня поразила ваша бронетанковая пехота — шагающие машины, напоминающие циклопических черных тараканов. Они так маршировали по Марсовому полю, что заглушали барабаны огромного оркестра. Я тогда подумал — нам бы против арабов такие танки… А потом я увидел ваши самолеты, что поднимались бесшумно прямо с поля вверх и на высоте нескольких километров переходили на такой стремительный горизонтальный полет, что мгновенно исчезали с неба. А ваши совершенно непонятные мне какие-то спирали, вылетавшие из того, что у наших танков называется дулом! Бесшумно и сокрушительно… Тут ко мне вдруг подошел незнакомый человек. Он представился художником Лейкандом и сказал, что заинтригован непривычным на рутинных торжествах конца века выражением моего лица… Андрей, мы находимся в жесткой конфронтации со всеми нашими арабскими соседями. Проигранная война для нас означает очередную Катастрофу. Вы уже знаете, что я имею в виду… Помогите нам. Я помогу вам посетить Израиль, сведу с нашими генералами. Если вы покажете им ваши видеокассеты, как я вам прокрутил наши или, еще лучше, продемонстрируете им ваши спирали в варианте хотя бы стрелкового оружия, то нам удастся их убедить. Останется только заключить между нашими странами договор… получить хоть что-то из вашей технологии! Мы заплатим золотом, оно всегда в цене, не так ли?»
«Андрей, ради меня…» — прошептала Марина.
«Мне бы больше импонировало помочь вашей России…»
«Тессеракт пока только в моих руках, — помрачнел Фридман. — Ни в СШР, ни в нашей России, ни даже в Израиле никто о нем и не подозревает. А вы уже поняли, какое это страшное оружие само по себе. Ведь если существуют наши миры, то есть и другие, по сравнению с которыми СШР отнюдь не всесильный гигант. Рано или поздно возможна схватка измерений… Так вот, если вы не поможете Израилю, я палец о палец не ударю для вашей страны, которой рано или поздно потребуется моя помощь. У меня пока нет оснований помогать нашей России, которая скорее расположена… не к нам…»