– Оно и видно, – ответил Гардан.

– Ну и что? Зато я, наверное, умею что-нибудь такое, чего ты не умеешь, – он задумался, но не смог быстро придумать, что же.

– Я воин, мне нельзя без коня и сабли. А ты купец, – в словах татарина проскакивали нотки превосходства и гордости.

– А сколько тебе лет? И откуда ты?

– Поздней осенью стало пятнадцать, а сам я из Астрахани. Слыхал?

– А то, конечно, слыхал. Но ведь это так далеко…

– Далеко. У самого Хвалынского моря, у устья Итиля, или Волги, как она у вас называется.

– Волгу я знаю. И куда она течет, тоже знаю. А чего ты воином стал? Да еще на царской службе?

– Так захотел. А мог и купцом стать, и муллой.

– А чего так?

– У меня трое дядьев, и каждый меня к себе тянул. Вначале, пока малым был, учился в медресе…

– А что это такое?

– Школа такая для мальчиков при мечети. Там Коран изучают, шариат, знакомятся с лучшими поэтами.

– Да, у нас тоже есть школы при церквах, я там учился, тоже много чего узнал.

– Нет, ваш народ еще молодой и темный. А у нас, мусульман, история древняя и богатая. У нас много великих мудрецов и поэтов знаменитых. Бируни, ибн Сина, Омар Хайям, Саади, Низами, Улугбек, хотя его мало чтят у нас…

– Да ты ученый муж! И грамоте на разных языках учен?

– Пишу и читаю по-арабски, немного знаю фарси…

– Все равно ваш народ очень жесток, и ваши мудрецы не так вас учат.

– Наши мудрецы учат только хорошему, но в каждом народе есть свои законы и обычаи, а их трудно переделать даже исламу.

– Что такое ислам?

– Это наша религия, вера в Аллаха и его наместника на земле Мухаммеда. Это его учение, и мы свято ему следуем. Но мы почитаем и вашего Христа, только иначе его называем – пророк Иса.

– Чудно ты рассказываешь. Вот бы самому все это посмотреть, да где уж там! Может, когда вырасту и стану купцом, тогда и появится такая возможность…

– А я видел уже много. Плавал в Персию, на Кавказ, ходил с караваном в Ирак. Много знаменитых и священных мест посетил. У меня один дядька был большим купцом и возил меня с собой за море. Только мне лучше с Азизом, это младший дядька мой. Он мурза, а полгода назад вместе с ним я поступил на службу к царю Ивану. Теперь я счастлив… был… до вчерашнего вечера…

Наступило долгое молчание. Петька старался переварить услышанное. Он почувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с этим ратником, который в свои пятнадцать лет уже объездил столько стран и знал так много, что мир Петьки оказался таким крошечным. Петька приуныл и пал духом.

Он глянул на Гардана, тот лежал, явно уставший, но довольный разговором. Снисходительная усмешка кривила его губы. Он часто морщился на ухабах, лицо его было бледное, изнуренное.

Петька решил взбодрить себя – неловко было оставаться таким мальчишкой в глазах этого служивого. Потому он бодро молвил:

– Ничего, у меня все еще впереди. И я погляжу на белый свет, коли на то будет воля Божья и моя удача.

Гардан кивнул согласно и прикрыл глаза. Разговор его сильно утомил.

Они уже рысили по слегка наезженной дороге. День катился к вечеру. Снова пошел снег, прикрыв даль белой пеленой. По бокам дороги чернели ели, в зарослях ольхи таинственно клубилась темнота. Лошади, покрытые хлопьями снега, перешли на шаг.

Глава 4

На север

Уже в сумерках Сафрон вдруг забеспокоился, крикнул сквозь снег:

– Эй, Кузьма! Поди-ка сюда.

– Чего, хозяин?

– Скачи вперед, в деревню и разведай, что там и как, понял? Что-то мне тревожно стало, а это плохой знак.

– Сделаем, хозяин! – бодро ответил Кузьма и, гикнув, сжал ногами бока коня, скрылся в снежной пелене.

Все притихли. Очень хотелось в тепло, на сено, к печке и горячим щам. Но как там в деревне? Ведь опричники рыщут волками по весям всей новгородской земли.

Прошло с полчаса. Ничего не было видно, но тревога нарастала. Сафрон свернул на лед недалекой речки, и обоз катил по ней еще немного, потом встал.

– Переждем тут, – сказал Сафрон озабоченно. – Авось Кузьма нас найдет, снег не сильный, следы не скоро присыплет.

Ему никто не ответил, лишь Пахом недовольно закхекал, охаживая коней и поправляя упряжь.

Стало холодно. Петька слез с коня и энергично замотал руками, затопал ногами. На душе было муторно. Страх опять залез под полушубок и грыз мелкими острыми зубами. Это его раздражало. Он с подозрением посматривал на Гардана, но тот тихо лежал, прикрыв веки. Видно, нога никак не успокаивалась.

Кони хватали теплыми губами снег, беспокойно крутили головами, побрякивая упряжью.

– А ну-ка, Петька, – обратился Сафрон к сыну, – смотайся к дороге и глянь, что там. А может, и Кузю встретишь. Только не высовывайся, поостерегись. Уже темнеет…

– Сделаю, тятя, – с сомнением в голосе ответил Петька. Несмотря на боязнь, он был горд поручением и отцовским доверием. Он только пожалел, что с ним не может быть Гардан. Вдвоем было бы куда сподручнее.

Он вынесся на берег речки и по следам, еще хорошо видимым на снегу, помчался к дороге. Ехать пришлось недолго. Вот и дорога. Пусто, ничего не видно. Сумерки сгущались, лес темнел и загадочно шептался сам с собою. Петька вспомнил, как они с отцом два года назад по своим купеческим делам вот так же ехали по этим местам, но тогда ничто им не мешало спокойно продолжать путь. Теперь же все было иначе.

Он стоял у дороги, осыпаемый снегом, и думал. Потом стегнул коня, выехал вперед и тихо поехал в сторону деревни.

Вскоре он услышал отдаленный топот конских копыт. То был дробный перестук, глухой и торопливый. Петька замер, поспешно зачмокал, сворачивая к кустам, где и затаился, выглядывая на дорогу.

Вот появилась тень вершника. Петька всматривался, стараясь узнать в нем Кузьму, но было еще далеко и темно. Все размывалось в неясные очертания.

Наконец можно было узнать Кузю, пригнувшегося к шее коня. Он нахлестывал круп своего скакуна, и тот несся во весь опор. Петька выехал из кустов и окликнул приближающегося всадника:

– Стой! Постой, Кузя!

Вершник поднял голову, глянул на Петьку и выпалил:

– В деревне московиты! Я едва смотался! Конь вынес, уж зело добрый у татарина конь, а то бы словили!

– Вот это да! – неопределенно протянул Петька, стукнул пятками в бока коня и стал догонять Кузю, который рысил впереди. – Много их?

– А Бог их знает! Я узрел четверых у церкви. Грабили, да уж, наверное, закончили, как я появился из-за поворота. Хорошо, что сразу все сообразил и повернуть успел. Они пару раз стрельнули по мне из пищалей да кинулись к коням.

– А ну как по следам отыщут?

– Не должны. Я свернул в сторону, а потом по ручью проехал версты две, пока не выбрался на эту дорогу. Поспешай!

Они тяжелым галопом спустились на лед и вскоре остановились около саней. Кузя тут же выпалил:

– Хозяин, сматываться надоть. В деревне московиты. Видели меня, палили из пищалей.

– Эх, мать честная! – вздохнул Сафрон. – Так хотелось в тепле ночь отдохнуть. Ну что ж, где наша не пропадала! Поехали-ка по ручью, он отходит немного от деревни.

Молча, озлобленные и недовольные, путники ехали вялой рысью часа два. Остановились передохнуть и дать коням напиться. Сами перекусили хлебом с салом, от которого Гардан отказался. Его уважили, дали кусочек вареной баранины, что осталась с прошлого обеда.

– Тятя, куда мы теперь? – несмело спросил Петька.

– Видать, московиты везде шастают, – ответил тот. – Будем пробираться дальше к Луге. Может, повезет, и отдохнем в какой деревне. А пока до утра придется ехать, чтобы убраться подальше от города.

Отдых никакого улучшения настроения не дал. Но делать было нечего, кроме как отправиться дальше.

Только на второй день удалось отдохнуть в деревушке из десятка изб, где еще не побывали душегубы московского царя. Весь день отлеживались в тепле. Местный знахарь поколдовал над раной Гардана, недовольно покачал головой и молвил: