Слегка щелкнув суставами, слепец неспешно поднялся.
- До скорого, сынок, - сказал он наконец.
- Свежей дороги, Отец, - попрощался Человек, пользуясь выражением жителей Топаза.
- Нежного покоя, - по традиции ответил отец.
И вышел, тщательно придавив запор и настроив его на новую комбинациюТакая осторожность не была излишней. И двадцать прошедших лет это показали. Двадцать лет, в течение которых их сын оставался жив, чтобы свободно блуждать в своем странном мире слепого зрения.
Поднявшись по лестнице в жилой ярус, слепец уселся, скрестив ноги, на низенькую скамейку и принялся извлекать негромкие трели из витой флейты.
Так он и играл без перерыва, пока указатель не засветился розовым и в дверной чаше не появилась Ордак.
- Уфф! - Женщина вышла из чаши и тут же утонула в губчатом гнездышке. - Ну и денек. Если не вдохну еще орхидею, мне конец. Добрый вечер, дорогой. Как он сегодня?
Слепец отложил флейту и потянулся к жене. Обнял ее, поворошил густые темные волосы. Потом что-то проворчал в ответ. Ордак поняла.
- Что же будет, Метларь? Скажи мне! - жалобно спросило она.
Слепец мягко отстранился и в глубоком раздумьи вздохнул.
- Хотел бы я, Ордак, сказать тебе, что все будет хорошо. Но как я могу? Ведь с каждым днем все хуже и хуже. Ты же сама знаешь, что наружу ему не выйти и что нам придется жить здесь. Его ни за что не пропустят наружу даже в космопорт, чтобы улететь. Мы здесь как в ловушке, любимая.
Поднявшись, женщина огладила свой рабочий комбинезон. Волосы ее были причесаны так, чтобы скрыть родинку на правой щеке. Все, разумеется, знали о ее уродстве. И все же лучше им было этого не видеть.
Ордак стояла, гадая, что же принесет им будущее, а ее слепой муж молча сидел рядом, когда это будущее само свалилось с неба. Именно так все и вышло! Плохо ли, хорошо ли - но так и вышло. Жизнь вновь восторжествовала над своими частицами. Ибо таков ее путь, ее истина.
Пока Ордак, безмолвная и озадаченная, стояла в гостиной двухъярусного домика, в силовом управлении межконтинентального коптера нарушился контакт (как результат неточной фокусировки холодного и незаметного управляющего луча) - и тяжеловесная машина рухнула вниз со своей рабочей высоты в восемь сотен метров. Врезавшись в землю в двухстах метрах от двухъярусного домика, она разом сокрушила все его надземные части. Сровняла все здание с землей и лишь по счастливой случайности не затронула машинный подвал, оставив его для поисковиков и аналитиков, что явились позже, чтобы оценить размер ущерба и извлечь оставшихся в живых.
В надземной части в живых не осталось никого Двое последних из известных на Топазе неполноценных людей вместе ушли на покой - туда, где красота или недостаток красоты уже ничего не значит. Туда, где только мягкий сумрак и верное тепло близости друг друга.
Ибо так полагается об этом думать.
Но в подземной части...
Там и вправду начался кошмар. Нечто, двадцать лет покоившееся в ожидании, зарычало, заметалось - и бросилось в глотку топазовской красоты!
Он созерцал. Его застали созерцающим.
Поисковики проникали вниз, прорубая завал направленным потоком лучей, что превращал искореженный металл и расплавленный пластик в прочные привлекательные стены пастельных цветов, меж которыми они осторожно двигались дальше. Добравшись до потайной комнаты - ее дверь совсем не радовала глаз, - они в недоумении остановились и стали решать, что делать дальше.
Спасателей было трое- Красивые мужчины - в высшей степени. Первый светловолосый, с широко расставленными голубыми глазами и наружностью вожака. В своем кителе из позолоченной ткани он держался со спокойной уверенностью человека, прекрасно осведомленного о своей компетентности и красоте. В высшей степени. Второй был лишь на несколько сантиметров ниже первого, и темная копна его кудрявых волос нависала над снежно-белым лбом с грацией пантеры, бросающейся на овцу. Руки его казались чуть коротковаты, но и это было искусным трюком хирурга-косметолога, что спланировал это кажущееся несовершенство, и, служа совершенству, с блеском выполнил операцию. При сопоставлении рук с несколько удлиненным торсом и сравнительно короткими ногами сразу бросались в глаза пропорции Адониса.
Третий мужчина воплощал в себе классический античный идеал мужества и красоты. Глубокие серые глаза сверкали и повелительно, и милосердно. Походка легионера и речь мудреца. Облысение ему не грозило, а прекрасное лицо то и дело озаряла улыбка.
- Никогда ничего подобного не видел, - сказал кудрявый аналитик по имени Рул.
- Похоже, это не обычный машинный подвал, - предположил вожак, которого звали Прат.
Третий мужчина, по имени Холд, осведомленно покачал головой и с легким оттенком юмора заметил:
- Точно. И надо признать, сооружение малоприятное. Неароматизируемое, грубое. - Он как-то по-женски поморщился. Впрочем, это было в его натуре, и никто из спутников не обратил внимания на кажущуюся непривлекательность этого жеста.
- Ладно, давайте вскроем, - поднимая излучатель, предложил Прат.
Двое других не ответили, что было лучшим знаком согласия, - и вожак выпустил луч. Широкая дуга превосходного салатного цвета выплеснулась и омыла дверь. В считанные мгновения дверь сплавилась по всем сторонам и красиво рухнула внутрь. Трое мужчин стали вглядываться в густую тьму.
Он созерцал. Его застали созерцающим.
Когда свет просочился из-за спин поисковиков, они и предположить не могли, что перед ними человеческое существо. В самом углу неуклюже скорчилась какая-то серая груда - огромная голова свисает вниз, а длинные руки засунуты между коленей.
Затем, когда стали видны подробности, все трое по очереди издали потрясенные возгласы. Прат оказался в комнате первым - и в его возгласе послышалась едва ли не уродливая смесь изумления и гадливости.
Когда Человек полностью обрел очертания, последовавший за вожаком Рул испустил округлый... грушевидный... вытянутый... угловатый... и разлетевшийся наконец вдребезги крик ужаса.
- Какая мерзость! - И лицо аналитика сделалось при этом непривлекательным. В высшей степени.