Как! Вы утверждаете, что, если бы существовала лишь одна религия, Бог был бы слишком понятен? Итак, вы забыли, что сами на каждой странице говорите о дне, когда на свете будет только одна религия? Если вам верить, значит, Бог станет тогда чересчур понятным.

XX

Я утверждаю, что иудейская религия не заключалась ни в одной из этих вещей, но исключительно в любви к Богу, причем Бог отвергал все остальное.

Как! Бог отвергал все то, что он сам предписал иудеям с такой заботой и так необыкновенно подробно! Не правильнее ли будет сказать, что Моисеев закон состоял из любви и культа? Сводить все к любви к Богу -это гораздо меньше отдает любовью к Богу, чем ненавистью, кою все янсенисты питают к своему ближнему - молинисту.

XXI

Самая важная вещь в жизни - это выбор профессии; здесь все решает случай, а привычка создает каменщиков, солдат, кровельщиков.

Что же еще может определить человека в солдаты, каменщики или в мастера любого другого технического ремесла, если не так называемый случай и привычка? Только в отношении духовных искусств человек принимает решение сам, а в отношении занятий, на которые способен весь свет, вполне естественно и разумно, что здесь решает вопрос привычка.

XXII

Пусть каждый исследует свои мысли, и он обнаружит, что они постоянно заняты прошедшим или же будущим. Мы почти совсем не думаем о настоящем; если же мы о нем думаем, то лишь затем, чтобы отыскать там способ для устроения будущего. Настоящее никогда не является нашей целью. Прошлое и настоящее наши средства, и только будущее - объект наших стремлений.

Нам надлежит, отнюдь не жалуясь и не сетуя, поблагодарить Творца природы за то, что он вложил в нас тот инстинкт, устремляющий нас непрестанно к будущему. Надежда эта - самое драгоценное сокровище человека, смягчающее наши печали и в самом обладании сиюминутными наслаждениями рисующее нам наслаждения будущие. Если бы люди имели великое несчастье быть занятыми лишь настоящим, они не сеяли бы, не воздвигали бы здания, не сажали деревьев и ничего бы не предусматривали: упоенные этим ложным наслаждением, они были бы лишены всего. Мог ли такой умный человек, как г-н Паскаль, впасть в столь ложную банальность? Природа устроила так, что каждый человек наслаждается настоящим, когда он ест, зачинает детей, слышит приятные звуки, дает пищу своей способности мыслить и чувствовать, а выходя из этих состояний - зачастую в самый их разгар, - начинает думать о завтрашнем дне, без чего он уже сегодня погиб бы от нищеты.

XXIII

Но когда я присмотрелся пристальнее, я понял, что отвращение, которое люди питают к бездеятельности, к пребыванию наедине с самими собой, проистекает из весьма действенной причины, а именно из природного злополучия нашего слабого и смертного существа, столь жалкого, что ничему не дано нас утешить, когда ничто не мешает нам об этом думать и поскольку мы видим только самих себя.

Это выражение - видеть только самих себя - совершенно бессмысленно.

Что это за человек, который совсем не действует и который, согласно предположению, созерцает самого себя? Я сказал бы не только, что человек этот - слабоумный, бесполезный для общества, но и что такого человека не может быть, ибо что именно стал бы он созерцать? Свое тело, ноги, руки, свои пять чувств? Но либо он был бы идиотом, либо должен бы дать всему этому применение: в таком случае ему оставалось бы, по-видимому, созерцать свою способность мышления. Но он не может созерцать эту способность, не упражняя ее. Либо он ни о чем не будет думать, либо он будет мыслить об идеях, уже пришедших ему в голову, либо станет образовывать из них новые; однако идеи он может получать лишь извне. Итак, будучи по необходимости занят либо своими чувствами, либо своими идеями, он должен либо выходить за пределы самого себя, либо быть идиотом.

И опять-таки человеческой природе невозможно пребывать в этом воображаемом оцепенении; нелепо думать так, и неразумно на это претендовать. Человек рожден для действия, подобно тому как огонь стремится ввысь, а камень падает вниз. Для человека быть лишенным занятия совершенно равнозначно тому, чтобы не существовать. Различие здесь можно провести только между спокойными и волнующими занятиями, опасными или полезными.

XXIV

У людей есть тайный инстинкт, влекущий их к поискам развлечений и занятий вовне и берущий свое начало в негодовании, вызванном их вечно жалким положением; но у них есть и другой тайный инстинкт, оставшийся от величия их первичной природы и заставляющий их сознавать, что счастье на самом деле заключено в покое.

Этот тайный инстинкт, являющийся первоначалом и основанием общества, проистекает, скорее, от милости божьей, и он гораздо больше есть орудие нашего счастья, чем озлобление против нашего жалкого состояния. Я не знаю, что наши прародители делали в земном раю, однако, если бы каждый из них думал только о себе, существование рода человеческого было бы подвергнуто большому риску. Не бессмысленно ли считать, будто они обладали совершенными чувствами, или, иначе говоря, совершенными орудиями действия, лишь для того, чтобы созерцать? И не забавно ли, что мыслящие головы способны вообразить, будто бездействие - это знак величия, а деятельность - знамение упадка нашей натуры?

XXV

Поэтому-то, когда Киней сказал Пирру, предполагавшему наслаждаться покоем вместе со своими друзьями после того, как он завоюет большую часть мира, что он поступил бы лучше, если бы сам ускорил свое счастье, начав наслаждаться этим покоем с данной минуты и не отправляясь искать его посредством столь тяжких трудов, он дал ему совет, влекущий за собой великие трудности и бывший не более разумным, чем планы этого юного честолюбца. Тот и другой исходили из предположения, что человек может удовлетвориться самим собой и своими наличными благами и не станет заполнять пустоту своего сердца несбыточными надеждами, а предположение это ложно. Пирр не мог быть счастливым ни до, ни после завоевания мира.

Пример Кинея уместен в сатирах Депрео, но не в философской книге. Мудрый король может быть счастлив у себя дома; и если нам выдают Пирра за глупца, то это нельзя переносить на все человечество.