- Вижу - умом сильна, краля, - маслил дальше Пеняй. - А не скажешь ли - о царе таком, Гельдыпе II, представление складываете?

- Чего ж, складываем. И о батьке, и о сыне, штабельком...

- Очень хорошо, - ободрился Пеняй. - А верность престолу блюдете, не изменяете?

- Не с кем, милый. Блюдем, делать нечего.

- А к чему тогда, скажи, на планету чехол преткновенный одели?! вскричал Пеняй и сердешную за руку - цап!

- Да ну! - у лябди глаза навыдув. - Брешешь небось?

- Да чтоб я сдох!

- Вона, я смотрю, прель в атмосфере и в городище...

- Нук-нук-нук? - навострил уши Пеняй: - Может, и заговор супротив Гельдыпа намечен?

- Насчет заговоров не скажу, - нахмурилась лябдя, - а наговоров с три короба представлю. Соседка, к примеру, брешет, что я укроп у нее по ночам тягаю. Заговаривается... Во! Стало быть - заговор! Ну, этого добра у нас в каждом дворе по кучке. Ну, пусти, пусти, сладенький, мне на хутор пора маслобоить...

А разлетным уже грудь распирает - для медалей. Коли заговор сыщут прибавка к жалованию и приплюс к побывке, как и положено дружинникам целых три дня.

Затрусили бодрым цугом в столицу. А лябдя, переждав - цепокат в лопухи, а сама - огородами - в ту же степь.

Когда до околицы оставался гак с маковкой, из города высыпала прорва женского народу и, с гиком окружив разлетных, повела в главную престольную избу.

Посреди светлицы на лохани сидел мужик в мокрой простыне и люто клацал очами.

- От Гельдыпа, мля?

- От него... - оробели от такого кворума лазутчики. Врать не смели: Заговор искать направлены.

- Гы... - подобрел бугай. - Доброе дело, мля...

Но бровю задрал:

- Токмо смотрите... Хвори какие срамные имеете?

- Какие, извиняюсь? - не понял Пеняй.

Лябди за спиной ухнули со смеху. Мужик вздохнул.

- Ну, эта, эта... - глаза ниже опустил. - Охвостье, мля, строевое?

- Комиссию перед вылетом прошли, а что?

- Щас узнаешь, мля, - и бабам знак сделал. - В перекат их, ток не до смерти! Гоньба-а-а, мля...

И в лохань полез, мордюк хоботом зачехлив.

А лябди на служивых налетели и понесли, трепетных, на сеновал. С песнями, вприпляс...

Через недельку, истерханных и скукоженных, на пуповок выкинули и манатки вдогонку.

- Добрая терка? - крикнул под лазоревый занавес Фиська.

- Лафа! - откликнулись лябди. - Тебе спасибо, огурчик! Сам-то скоро в гости?

- Не срок. Напитаюсь, тогда.

- Ждем!

И занавес опустился. Тырло обмылков в бронелет под прицелом спровадил, да под курдюк ногой - чтоб жизнь медом не казалась.

А все оттого, что Хряпс в свое время разразился геройским подвигом. В тоске однолюбной проводив Зелю на вечный покой, отправился в самое пекло тогдашней войны, прямиком в косяк к аспидам. А поскольку из людей он первым такую наглость сморозил, аспиды его в штаб допустили и выслушали как могли. А Хряпс - крагу в морды и объявил поединок. А ведь аспиды к рыцарству прямое отношение имели - вызов приняли и обещали биться по-честному, безо всяких охранных хитростей. Посмеялись змеино и, чтоб человечинкой побаловаться, машинку свою отключили. Архаровцам того и надо было. Фиська вьюном к устройству и слямзил, пока аспиды на трибунах за своего болели. Хряпс тогда своего супротивника за ноздри и к "Шишу" веригой, а Тырло - на полный форсаж. Едва от погони оторвались. На укромной планетке аспиду хвоста выкручивали, в дугу ломали, но о секретах всех дознались и отпустили к родной гадской маме. А охранной такой машинки аспид больше не имел - вот так, натурально, войне и был дан главный излом. А наперсники, воротясь на Лябду, затянули ее непробивным лазоревым пузырем - гадов секрет ядреной силой планеты питался.

Так и повелось у Лябды - что царству наперекосяк, то себе в заначку. Вскрылась ошибочка главповитуха Дрызга. Понесли солдатки от архаровцев первый женский молодняк - сработал запрет на пацанву. Но Фиська, всех пощуплее, первым тревогу забил.

- Ежели еще привесок обещается, то отгрохают нас бабоньки одним только количеством. А у меня крайняя плоть засуху обещала. Надо бы как-нибудь с передыхом, для устойчивого вдохновения.

Вот тогда-то лябди и соорудили им питательный рассол - коль помариноваться с полгодика, выйдешь крепким как малосольный огурец. Да и омоложение явное прослеживается. Так и зажили: бабы в поле клопочут, в труде геройствуют, передовиков выявляют, а как срок прийдет (к урожаю) архаровцев из кадки долой и пенки именно отличницам лябдянских нив и весей.

Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он ни ручкой ни ножкой - и только те, кто не трудом, а сметкой богаты, вылущивали у него твердинку мужского настроя. Хоть в том гуже Тырло и Хряпс были подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав и выдумку, пусть не об морок, но по куражу.

Особым изыском считалось оттопырить Фиську напослед, перед отзывом тем лябди особо друг перед другом кичились и спрашивали у Фиськи подтверждения. Тырло прозвали "убивцем", а Хряпса величали не иначе как "батюшка" - поощрение делал неспеша, добротно и с основанием. Истинно, государь был в числе его достоинств.

Урожайные гуляния шли на истом, Фиська с Тырлом ретировались к посту, Хряпс - в стольну избу, лябди с чугунами - в поля, а погодя - на зимние квартиры, грудняк вынашивать.

Так вне мытари минуло полвека. Лябди давно уж пообвыклись к такой фаллократии, но случился Пеняй и вселилась в лябдонаселение моногамная тоска.

- Вам что, пострелам, пистон раздавил и на боковую, - жаловалась под заговенье краса-Удива. - И пока хрен в голову не стукнет... А мне постыло. Хоть бы старичка какого на исход лет...

...а кондуит Пеняю не поверил, к царю не допустил. Посчитали вредным державе заговором с целью опасных слухов. И в гаплык-час Пеняя на плаху и подвели.

- Каково последнее желание? - спросил тертый палач.

- Мне бы... - осекся Пеняй. Глазами в небе поискал. Вздохнул, улыбнулся чему-то. - Мне б на Лябду опять... Там...

И связкой рук хотел изобразить, но тут его и декапелировали...

СЛЯП 6

Время уж не шло, а спотыкалось бегьмя.

Гельдып II вовсе отческого блеску достиг - обполовинил людишек в царстве, и тому остатку жизнь шла не в жир, а в кизяк. Сколько лет пролетело, а зелье отворотное, на бабаеде замешанное, продолжало крамольно действовать. Уж труха, а не бабы остались - тужились, а девок рожать не могли. Уж и секли их за это, и надзор денно и нощно вели - чтоб без утайки, - а те и вовсе ояловели. Мужик после сплочевной войны остался простой и смирный, но и он без природы не мог. А где отдушину найти, зуд унять? Вот и приладились к вину - до изумления, до зеленых гаремов во сне.

Гельдып же всех кавалеров запретил и самолично фрейлинами занялся. Но и у него - мимо. Истерзался, в себе изъян ища - бывало, задержится перед голопузой статуей иль картиной и попредметно соизмеряется. Поэтому картины в царстве быстренько перерисовали, и даже втихую царю скипетр подменили на короткий и кривой, - чтоб не удручал. Но все равно:

- Порядку в стране нету... - вздыхал и скипетром в ноздре ковырялся.

И министры в страхе принялись дисциплину повышать везде - в полях, в мастерских, в банях, нужниках... А в армии тех лет все больше механического солдату было - хоть и подороже людской плоти, но жалования не просит, все державе экономия. И уж понятно, чугуну излишняя строгость без надобности. А тут офицеры - чуть что, разряд под щиток, иль абразивной пудры в муфту.

И вот однажды у железного сотника Звяка от экзекуции коротыш случился. Начистил он вид офицеру, гикнул сотню и умчался чугун-счастья искать. Передал остальным: "Коль ячейкою богаты - айда с нами, коль закисли спаи - гни дальше кинемат под ибиотами..." И хруснул раскол, потому как чугуны все как один деру дали.

Гельдыпа чуть кондрат не хватил. Издал манифест о начале принадлежной войны - мол, кто к кому принадлежит - к людям, или к жести безродной.