Что же касается Лайонса - его утверждение оказалось ошибочным. Но и оно стало таковым, только потому, что не смогло пройти испытание опытом. То самое испытание, которое предполагалось провести для его подтверждения. Но пока мы не провели его, у нас не имелось реальной оценки Закона Лэнсинга. Который все эти годы существовал лишь на одном престиже, из-за "невозможности" проверки иной, противоречащей ему, гипотезы. Лайонс заставил нас это сделать, и тем самым, расширил наши познания.

Итак, пойми все, что я сказал. Я попытался отдать тебе столько, сколько смог получить сам. Я не собираюсь обсуждать с тобой всю эту конспиративную возню. Да и не хочу, чтобы она тебя волновала. Политика суть смерть. Я молю тебя - если тебе и понравится мой доклад - не слишком пугайся того положения, в котором мне, скорее всего, предстоит очутиться к тому времени, когда это письмо дойдет до тебя. Я безжалостно поступил с твоей репутацией, чтобы достичь своей цели. Еще безжалостнее я поступил с судьбами и карьерами многих людей. Совершенно безжалостно послал несколько сот парней на смерть, которой они могли бы избежать, если бы не я. Я подверг многих, включая и детей, определенному риску. При всем этом лежащем на моей совести было бы чудовищно несправедливо, если бы я избежал наказания. Это все, что я могу сказать. Через несколько минут у меня встреча. Благодарю тебя за дружбу и помощь.

Блисс Уэгонер

9. НЬЮ-ЙОРК

Иногда утверждают, что религиозная нетерпимость

плод убежденности. Если кто-то уверен, что только его

вера - правильна, а все остальные - ошибочны, ему кажется

преступным позволить своим соседям пребывать в очевидных

заблуждениях и вечных муках. Тем не менее, я склонен

думать, что религиозный фанатизм, часто является

результатом не столько убежденности, сколько сомнения и

чувства неуверенности.

Джордж Сартон

Безжалостность, как сказала Энн, вот чего требует ее вера. Но позже Пейдж подумал - а так ли это? Не содействует ли сама вера сомнению в себе? Все в порядке, если у тебя есть нечто, во что ты можешь верить. Но когда вера в человечество - в целом - автоматически приводит к негуманности по отношению к отдельным людям, что-то наверняка идет неправильно. Неужели храмовый колокол должен звучать без перерыва, пока не расколется и не приведет всех поклоняющихся ему в ужас?

Молчание. Обычный ответ. Но может быть - вина не в самой вере, а в тех, кто ей следует? Верующие - обычно весьма пугающи, как люди. Как истинно Правоверные, так и гуманитарии.

Время спора Пейджа с самим собой уже почти полностью истекло. А заодно - время защитить себя. Ничего путного из его проб грунта не вышло. Совершенно очевидно, что бактериальная флора юпитерианских лун не имела достаточно времени, чтобы стать богатой. И состояла сейчас всего лишь из выносливых спор некоторых бацилл, которых можно было найти даже в метеоритах. Посевы оказались скудными и не показали ничего, что не было бы известно уже многие годы. Что с самого начала и предсказывалось статистикой для исследований такого рода.

Сейчас в "Пфицнере" уже было известно, что на фирму надвигается какое-то расследование. И надвигается слишком быстро, чтобы пустить его под откос каким-либо способом, известным менеджерам кампании. Сообщения из офиса "Пфицнера" в Вашингтоне, а на самом деле вашингтонского подразделения Межпланетного Агентства - агентства по связям с общественностью, поддерживаемого "Пфицнером" - ежедневно поступали в штаб-квартиру фирмы. Но совершенно очевидно, что они оказывались не слишком информативными. Пейдж пришел к мысли, что существовала какая-то тайна у этого расследования, хотя ни Ганн, ни Энн не хотели о ней говорить.

И, наконец, отпуск Пейджа подошел к концу. Послезавтра - последний день. После чего - станция на Прозерпине. И возможно, приказ, который будет издан по результатам расследования, и оставит полковника в этой дыре до скончания жизни.

Никакой "Пфицнер" того не стоил.

Цену происходящему он сознавал вполне. Быть может, для Энн и Ганна, она была приемлемой, и уловки стоили победы в игре. Для них ложь и манипулирование жизнями других являлись необходимыми и справедливыми. Но когда предстояло лечь на стол последней карте, Пейдж понял, что нет в нем необходимой самоотверженности. Не оставалось ему какого-то иного, лучшего образа действий, кроме того жалкого, что основывался на инстинкте самосохранения.

И тогда, питая отвращение к себе, Пейдж решил как ему действовать. Он постарается использовать все известное ему, чтобы очистить себя, как только расследование коснется его лично. Судя по слухам, проводить его будет сенатор Уэгонер. Достаточно странно, если учесть, что Уэгонер и Мак-Хайнери числились смертельными политическими врагами. Но, должно быть, Мак-Хайнери смог наконец подмять его под себя? И он, сенатор, прибудет завтра. Если Пейдж аккуратно подготовится к его появлению, то сможет изложить факты и навсегда покинуть "Пфицнер". Сможет вновь очутиться в космосе. Без необходимости когда-либо снова встретиться лицом к лицу с Хэлом Ганном или Энн Эббот. А что к тому времени произойдет с проектом "Пфицнера" - будет уже давними новостями, когда он окажется на станции Прозерпина. Более чем трехмесячной давности.

К этому времени, сказал он себе, его больше ничто уже не будет беспокоить.

Тем не менее, когда наступило утро, он промаршировал в офис Ганна который уже занял Уэгонер - словно приговоренный, идущий на расстрел.

А мгновение спустя, ему показалось, что его застрелили еще на пороге комнаты. Ибо, не успев осознать то, что Энн уже была в комнате, он услышал слова Уэгонера:

- Рад вас видеть, полковник Рассел. Присаживайтесь. У меня есть допуск по секретности на вас, а также новые приказы. Вы можете забыть о Прозерпине. Вы, мисс Эббот и я - отправляемся на Юпитер. Сегодня вечером.

Последующее казалось сном. Всю дорогу в космопорт Уэгонер молчал. Что же касается Энн, то она, похоже, находилась в состоянии легкого шока. Из того немногого, что Пейдж смог, как ему казалось, понять - полковник заключил, что девушка ожидала происшедшего столь же мало, как и он сам.