Ты сказала: "Я люблю тебя и всякая другая жизнь рядом с этой любовью превращается в ложь".
Может ли это быть правдой, это простое, очевидное сообщение? Нравятся ли мне моряки, которые хватают пустую бутылку и страстно желают прочесть то, чего там нет? И все - же ты здесь, ты там, вырастающая как джин из кувшина, в десять раз больше своей обычной величины, возвышающаяся надо мной, держащая меня в своих объятиях, как между двух гор. Твои рыжие волосы полыхают огнем и ты говоришь: "Загадай три желания и они все сбудутся. Загадай триста и я исполню их. "
Чем мы занимались в ту ночь? Мы гуляли, укутавшись друг в друга и заходили в кафе, и оно было нашей церковью, и ели греческий салат, и он был нашим свадебным пиром. Мы встретили кота, который согласился быть нашим свидетелем. А нашим свадебным букетом был кукушкин цвет на берегу канала. У нас было около двух тысяч гостей, в основном мошкара, и мы чувствовали себя достаточно взрослыми для того, чтобы самостоятельно объявить друг друга мужем и женой. Было бы хорошо улечься прямо там и заниматься любовью под луной, но реальность такова, что вне кино и песен в стиле кантри и вестерна, любовь на открытом воздухе достаточно щекотливое занятие.
Однажды у меня была подружка, которая была помешана на звездных ночах. Она считала, что кровати - это больничные принадлежности. Все некроватные места, где она могла этим заниматься, были для нее сексуальными. Покажи ей диван и она тут же включит телевизор. Мне удавалось заниматься этим в палатках и каноэ, на Британской железной дороге и Аэрофлоте. Мне пришлось приобрести футон и, со временем, спортивный мат. Мне пришлось постелить сверхтолстый ковер на пол. Куда бы мы не ехали мне приходилось таскать за собой тартановый коврик, подобно продвинутому члену шотландской национальной партии.
Как-то, когда мне в пятый раз пришлось прийти к доктору чтобы удалить иголку чертополоха из-под кожи, он сказал: "Любовь это прекрасно. Но существуют специальные клиники для таких людей как вы". В наше время увидеть запись ИЗВРАЩЕНЕЦ в своей истории болезни - вещь довольно серьезная. Пройти при этом через определенные унижения было уж слишком для одной любовной истории. Мы были вынуждены расстаться, и хотя мне не хватало некоторых мелочей, которые мне в ней нравились, мне было приятно снова гулять по сельской местности не рассматривая каждый встречный куст как потенциальное ложе страсти.
Луиза! В этой односпальной кровати, среди этих ярких простыней я наверняка найду карту, также, как находят ее искатели сокровищ. Я буду исследовать и осваивать твои недра и ты перерисуешь меня по своему желанию. Мы пересечем границы друг друга и сделаем друг друга одним государством. Зачерпни меня в свои ладони потому что я плодородная земля. Вкуси от плоти моей и позволь мне быть медом.
Июнь. Самый влажный в летописи июнь. Мы занимаемся любовью каждый день. Мы счастливы как жеребята, многочисленны как кролики, невинны как голуби в своей погоне за удовольствием. Никто из нас не думает об этом, и у нас нет времени обсуждать это. Мы используем время, которое у нас есть. Наши короткие дни и еще более короткие часы - это наши маленькие подношения богу, которого не ублажит и сожженная плоть. Мы поглощаем друг друга и снова чувствуем голод. Бывают моменты расслабления, моменты спокойствия, тихие, как искусственное озеро, но позади нас всегда ревущий поток.
Есть люди, которые говорят, что секс не самое важное во взаимоотношениях. Что дружить и ладить друг с другом это то, что помогает плыть по жизненному течению из года в год. Без сомнения, это верный завет, но правильный ли? Для меня это было самостоятельным открытием. А кто-то приходит к этому после многих лет игры в Дон Жуана, когда не остается ничего, кроме пустых банковских счетов и кипы пожелтевших любовных записок типа "Я тебя люблю".
Мне хватило до смерти свечей и шампанского, роз, завтраков на рассвете, трансатлантических телефонных звонков и импульсивных авиаперелетов. Все это делалось для того, чтобы убежать от чашек горячего шоколада и грелок. И еще потому, что мне казалось, что пылающий очаг должен быть лучше чем центральное отопление. Наверное мне не хотелось признаваться, что меня каждый раз затягивали в ловушку стереотипы, такие же многословные, как розы моих родителей обвивающие входную дверь. Мне хотелось найти совершенное соединение, никогда не дремлющий, безостановочный, мощный оргазм. Экстаз без границ. Мне пришлось до дна испить чашу романтики. Наверняка моя чаша была немного пикантней, чем большинство других. У меня всегда был спортивный автомобиль. Но никогда нельзя увеличить скорость настолько, чтобы съехать с дороги реальности.
Это были последние судороги моего романа с датской девушкой, по имени Инге. Она была конченным романтиком и анархо-феминисткой. Ей было трудно это сочетать, поскольку означало невозможность взрывать красивые здания. Она знала, что Эйфелева башня является ужасающим символом фаллического притеснения, но когда получила задание от своей начальницы подорвать лифт, с тем, чтобы никто не мог опрометчиво взбираться вверх, измеряя масштаб эрекции, она вспоминала о юных романтиках, обозревающих Париж с высоты и открывающих аэрограммы с сообщением "Je t'aime".
Мы пошли в Лувр на выставку Ренуара. Инге надела партизанскую фуражку и тяжелые ботинки для того, чтобы ее не приняли за туристку. "Посмотри на эти обнаженные натуры" - сказала она (хотя меня не нужно было к этому призывать). "Кругом тела - обнаженные, поруганные, выставленные напоказ. Ты знаешь сколько платили этим натурщицам?. Едва ли столько, сколько стоит сама рамка. Я должна вырезать полотна из их рамок и отправиться в тюрьму с криком "Vive la resistance".
Обнаженные натуры Ренуара далеко не самые прекрасные в мире, но все равно, когда мы подошли к его картине "Булочница" Инге заплакала. Она сказала: "Я ненавижу эту картину, потому что она меня волнует". Мне хотелось сказать ей, что таким образом и появляются тираны, но вместо этого говорю: "Дело не в художнике, а в картине. Забудь Ренуара, сосредоточься на картине".
Она спрашивает: "Ты знаешь, что Ренуар заявлял, что он рисует картины своим пенисом?"