Итак, что мне делать? Я спрашиваю малиновку, сидящую на стене. Малиновки очень верные создания, которые из года в год живут с одним и тем же партнером. Мне нравятся доблестный красный щит на их грудках и их надежный путь, которым они следуют за лопатой в поиске червей. И вот я здесь, взрыхляю почву, и вот маленькая малиновка убегает с червяком. Homo sapiens. Слепая природа.

Я не чувствую в себе мудрости. Почему так случается, что человеческим существам позволено расти без необходимых механизмов, дающих возможность принимть здравые этические решения?

Нет ничего сверхъестественного в моей ситуации:

1. Я люблю женщину, которая замужем;

2. Она любит меня;

3. Я живу с другим человеком;

4. Как мне узнать, является ли Луиза той, кого нужно любить, или той кого нужно избегать?;

Церковь могла бы ответить мне, друзья пытались помочь мне, можно встать на путь стоика и избежать искушения, или поднять парус и повернуть свой корабль в сторону попутного ветра.

Впервые в жизни сделать правильный шаг значит для меня больше, чем выбрать свой собственный путь. Я думаю, что за это мне нужно благодарить Вирсавию...

Я помню, как она вернулась ко мне после шестинедельного путешествия в Южную Африку. Перед тем как она ушла, ей был поставлен ультиматум: он или я. Ее глаза, которые очень часто наполнялись слезами от жалости к себе, упрекали меня за еще один запрещенный прием в нашем любовном поединке. Это было провокацией с моей стороны, и конечно она выбрала его. Очень хорошо. Шесть недель. Я чувствую себя как девушка из рассказа о Румпельштилскине, которая сидела в подвале, набитом соломой, и должна была превратить ее в золото к следующему утру. Все, что у меня когда-либо было от Вирсавии - это кипа соломы, но когда она была со мной мне хотелось верить, что эта солома превратится в драгоценный камень. И вот в итоге я оказываюсь среди отбросов и мусора и мне нужно очень потрудиться, чтобы вымести все это. Потом она пришла - нераскаявшаяся, как всегда забывчивая, и спросила меня почему я не отвечаю на ее звонки и не шлю ей писем до востребования.

"Мой ультиматум был совершенно серьезным".

Она сидит молча 15 минут, пока я приклеиваю задние ножки к кухонному стулу. Потом она меня спрашивает встречаюсь ли я с кем-нибудь еще. Я отвечаю, что встречаюсь - коротко, неуверенно, безнадежно.

Она кивает и встает, чтобы уйти. Стоя в дверях она говорит: "Я забыла тебе сказать кое-что, перед тем как мы расстанемся".

Я оборачиваюсь к ней, внезапно и резко. Я ненавижу это "мы".

"Да", продолжает она, "Урийя подхватил гонорею от женщины, с которой он спал в Нью-Йорке. Он спал с ней, в отместку мне, конечно. Но он не рассказал мне об этом и врач думает, что я тоже больна. Я принимала антибиотики. Поэтому возможно с тобой все в порядке. Тебе следует провериться.".

Я подхожу к ней с ножкой от стула в руках. Мне хочется опустить ее прямо на ее безукоризненно накрашенное лицо.

"Ты дерьмо"

"Не говори так"

"Ты говорила, что больше не занимаешься с ним сексом".

"Я решила, что это нечестно. Мне не хотелось отнимать у него тот остаток сексуальной уверенности, который у него возможно оставался".

"Я полагаю, что именно поэтому ты никогда не удосужилась сказать ему, что он не умеет сделать так, чтобы ты кончила".

Она не ответила. Она заплакала. На меня это действует как красная тряпка на быка. Я обхожу ее вокруг.

"Сколько времени ты замужем? Идеальный гражданский брак, а?

Десять лет, двенадцать? И ты не просила его положить голову между твоих ног только потому, что ты думала, что ему это будет неприятно?

Давай-ка послушаем и это ради сексуального самоутверждения."

"Хватит" - сказала она, отталкивая меня. "Я должна идти домой".

"Должно быть уже семь часов. Это твое домашнее время, не так ли?

Вот почему ты заканчиваешь практиковать пораньше, чтобы можно было быстренько перепихнуться за полтора часа, а потом смыться, сказав "До свидания , дорогуша", и пойти готовить ужин.

"Я приходила из-за тебя" - сказала она "Верно, благодаря мне ты приходила и тогда когда у тебя была менструация, и тогда когда ты была больна, снова и снова здесь все делалось для того, чтобы ты приходила".

"Я не это имела в виду. Я имела в виду мы вместе делали это. Тебе хотелось меня там".

"Мне хотелось тебя везде, и самая патетическая вещь во всем этом то, что я все еще хочу тебя".

Она посмотрела на меня. "Отвезешь меня домой?".

Я все еще вспоминаю ту ночь со стыдом и яростью. Мне не пришлось отвезти ее домой. Мне пришлось идти с ней пешком по темным переулкам к ее дому, слушая шуршание ее пальто и трение сумочки об ее ногу. Как Дирк Богард, она гордилась своим профилем и он подчеркивался подходящим эффектом мутного света уличных фонарей. Мы расстались с ней там, где она была уже в безопасности, и до моего слуха доносился стук ее каблуков, замирающих вдали. Через несколько секунд они перестали стучать. Мне было знакомо это; она приводила в порядок свои волосы и лицо, стряхивая меня со своего пальто и чресел. Ворота скрипнули и закрылись ударив металлом о металл. Теперь они оба были внутри, в четырех стенах, разделяющие друг с другом все, даже болезни.

По дороге домой, глубоко вдыхая воздух, зная, что я дрожу и не зная как остановить эту дрожь, мне в голову пришла мысль о том, что моей вины в этом не меньше, чем ее. Не с моего ли согласия случился этот сговор о тайном обмане, который выжег дотла всю мою гордость? Меня можно было назвать ничтожеством, слабовольным куском дерьма, вполне достойным Вирсавии Самоуважение. Считается, что этому учат в Армии. Возможно мне следует завербоваться на военную службу. Следует ли мне в графе "личная заинтересованность" написать "Разбитое сердце"?

На следующий день я сижу в венерологической клинике и наблюдаю за своими друзьями по несчастью. Хитроватый франт, толстый бизнесмен в костюме, скроенном так, чтобы скрыть его выпирающий живот. Несколько женщин и проститутки, и другие женщины тоже. Женщины с глазами, полными боли и страха. Что это за место и почему никто не предупредил их?" Кто тебя наградил этим, дорогая?" - хочется мне спросить у одной женщины средних лет в цветастом платье. Она не отрываясь разглядывает плакат с описанием гонореи, а потом пытается сосредоточиться на чтении своей книги "Жизнь в деревне". "Разведись с ним" - хочу я ей сказать. "Ты думаешь он сделал это впервые?". Ее вызвали и она исчезла в мрачной белой комнате. Это место как коридор в Судный день. Чайник с несвежим кофе марки Кона, несколько пыльных кожаных скамеек, пластиковые цветы в пластиковых вазах и повсюду по стенам, сверху донизу - плакаты, с изображением каждого генитального прыщика и выделений неестественного цвета. Впечатляющее зрелище того, что может появиться всего на нескольких сантиметрах плоти.