- Это еще что! Отдай!

- Не отдам.

Зина стала отнимать. Поднялась возня. Отняла. Шурка крутил ей руки. Она говорила радостно-негодующим голосом:

- Катись от меня, слышь!

- Отдай мой кошелек!.. Зинка! Не сопротивляться!

- Это мой! Что ты врешь!

Выкатились в коридор, там слышны стали визги и блаженный смех Зины. Шурка воротился задыхающийся, сел опять за переписку. Вошла назад Зина, открытые до локтя руки были выше запястий натертые, красные. Шурка пошел к желтому шкафу взять бумаги. Зина поспешно села на его стул. Он подошел сзади, взял за талию и ссадил. Зина воскликнула:

- Так и знала, что сгонит!

Шурка раскрыл пропуск, взглянул на ее фотографию, покачал головою.

- Ну и рожа!

- На всех чертей похожа? - засмеялась Зина.

Заревел обеденный гудок. Комната стала заполняться девчатами и парнями, забегавшими в ячейку по комсомольским своим делам или просто поболтать. Шутки, смех.

- А-а! Гора с горой! Колхоз приехала!

- Эй, татарский пролетариат! Подпишись на "Комсомольскую правду".

- Не могу. Сейчас у меня кризис. Я полтинника два дня искал по всему заводу.

- Ой, скорей воззвание нужно писать. Я в цехе еще сегодня не была.

- Забюрократилась?

- Не говори!

Лелька сидела на окне, болтая ногами, разговаривала со знакомыми, заговаривала с незнакомыми, а в душе горделиво пелось: вокруг - самые настоящие работницы и рабочие, и среди них - она, р-а-б-о-т-н-и-ц-а г-а-л-о-ш-н-о-г-о ц-е-х-а Елена Ратникова.

Вошли Спирька и Юрка. У Спирьки была опухшая, рассеченная верхняя губа, а у Юрки правый глаз заплыл кроваво-синим наливом. Девчата спрашивали:

- Что это с вами?

- По-склиз-ну-лись...

Все хохотали. Шурка Щуров сказал, смеясь:

- Спирька на той неделе говорил: "Чтой-то сегодня как скучно,- ни от кого даже по роже не получил!" Теперь веселее стало, ха-ха?

Спирька презрительно повел глазами,

- По роже я не люблю получать. Больше люблю давать. Лиза Бровкина, секретарь галошной цехячейки, строго сказала:

- Не комсомольское это дело, ребята,- хулиганить. Юрка улыбнулся быстрой своей улыбкой.

- А ты почем знаешь, что мы хулиганили? Может, на нас напали, а мы оборонялись? А не хулиганили.

- Без дела не нападут. Гуляете, буяните. Только везде о вас и разговор.

Спирька спросил неохотно:

- А что делать? В клубе сидеть, картинки смотреть в "Огоньке"? Скучно.

Юрка поддержал:

- Конечно, скучно.

- Собрания посещай,- поучающе сказала Лиза. Спирька усмехнулся.

- Напосещались. Надоели хуже поповой обедни. Лелька с презрением оглядела его.

- Вот не думала, что в комсомоле могут еще встречаться подобные типы! Она узнала противно-красивые, пушистые ресницы Спирьки и широкую его переносицу, вспомнила, как наглые эти глаза близко заглянули ей тогда в лицо. Сердце вспыхнуло ненавистью.

Юрка быстро повернулся к Лельке, сверкнул улыбкой.

- Ну да! Скучно! Разве неправда? Говорим-говорим; резолюции всякие. Уж как надоело... Эх-ма! То ли дело было десять лет назад! Вот тогда жили люди!

Лиза Бровкина строго сказала:

- Авантюризм.

- Нет, что ни говори, а поздно мы родились, не поспели на фронта.

Лелька спросила насмешливо:

- Храбрость показать свою?

- Ну да! И показали бы. Думаешь, струсили бы с ним? - Он ударил Спирьку по плечу.

- Нет, отчего же! Хитрость тут небольшая. И бандиты-налетчики храбры, и белогвардейцы были храбрые. Почитай про колониальные завоевания, как, например, Кортес завоевал Мексику,- разбойники форменные, а до чего были храбры! Этим нынче никого не удивишь. А мы по старинке все продолжаем самое большое геройство видеть в храбрости. Пора это бросить. Терпеть не могу храбрости!

Все молчали и с удивлением на нее смотрели. По губам Лельки бегала озорная усмешка. И ей приятно было устремившееся на нее общее внимание.

Юрка сказал:

- Ого! Чего ж ты любишь?

- Бывает, воротится герой с подвигов своих, и оказывается: ни к чертям он больше ни на что не годен. Работать не любит, выпить первый мастер. Рад при случае взятку взять. Жену бьет. К женщине отношение такое, что в лицо тебе заглянет - так бы и дала ему в рожу его... широконосую! - неожиданно прибавила она с озлоблением, поведя взглядом на Спирьку.

Спирька покраснел и отвернулся.

Шурка Щуров враждебно спросил:

- Все герои такие?

- Дурак какой! Я вовсе этого не говорю. А говорю: самый великолепный герой может оказаться таким. А для нас выше храбреца и нет никого, его мы больше всех уважаем. Пора с этим кончить. И другие есть, которых нужно гораздо больше уважать.

Юрка с интересом спросил:

- Кто такие?

- Вот кто. Кто любит и умеет трудиться, кто понимает, что в труде своем он строит самый настоящий социализм, кто весь живет в общественной работе, кто по-товарищески строит свои отношения к женщине. Кто с революционным пылом расшибает не какие-нибудь там белые банды, а все старые устои нравственности, быта. Нет, это все нам скучно! А будь он круглый болван, которому даже "Огонек" трудно осилить,- если он мчится на коне и машет шашкой, то вот он! Любуйтесь все на него!

Гриша Камышов, вошедший в комнату, с ласковой улыбкой пожал сзади руку Лельки выше локтя и весело сказал:

- Вот это - да! Это я понимаю! Тебя у нас агитпропом нужно сделать!

Заревел гудок. Помещение ячейки опустело. Спирька и Юрка работали в ночной смене, торопиться им было некуда. Юрка подсел к Лельке и горячо с нею заговорил. Подсел и Спирька. Молчал и со скрытою усмешкою слушал. Ему бойкая эта девчонка очень нравилась, но он перед нею терялся, не знал, как подступиться. И чувствовал, что, как он ей тогда заглянул в глаза, это отшибло для него всякую возможность успеха. К таким девчонкам не такой нужен подход. Но какой,- Спирька не знал.

А Лелька сурово обегала его взглядом и говорила только с Юркой.

Юрка встал, улыбнулся.

- Ну ладно, похожу в кружок, послушаю тебя. Спирька откашлялся, спросил смиренно:

- А мне можно?

Лелька ответила, не глядя:

- Никому не запрещается. Может всякий, кто хочет.

* * *

На доклад Царапкина Лелька запоздала,- попала сначала в пионерский клуб соседнего кожзавода. Пришла к самому концу доклада. Узкая комната во втором этаже бывшей купеческой дачи, облупившаяся голландская печка. На скамейках человек тридцать,- больше девчат. Председательствовала Лиза Бровкина, секретарь одной из галошных ячеек.