Мы молчали.

Протянув руки, от сарая в хату прошел слепой Антон. По степи, за косым забором бежали голубые тени. Доплывал Далекий звон колокольчиков и бубенцов.

По дороге из колонии Мальц возвращался подпоручик Басов. Подпоручик Басов пел:

Во су-бо-о-ту... в день не-на-а-стный...

Был воскресный день. Занятия не производились. На белых каменных заборах колонии Мальц золотыми пятнами играло обеденное солнце.

- Ишь, черти,- просверлили! Метров до двухсот будет! - сказал подпоручик Морозов, подойдя к колодцу посреди улицы и склонившись над срубом.

За колодцем, ведя за руку девочку лет пяти, шла старушка.

- Mahlzeit, Mutter!* - крикнул я ей.

Услыхав немецкую речь, старушка ласково закивала.

Вскоре мы сидели у ней в хате и пили молоко.

------------------

* Пообедаем, матушка! (нем.).

- ...Но ведь Он любит нас, и Он простит мне. Я не могу, сынок, не жаловаться,- говорила мне на каком-то мало понятном, швабском наречии колонистка.- И не на Него в небе жалуюсь я, сынок мой, а на детей его, позабывших слово святое, а потому, сынок, и наказанных. Смотри,- и всё по Писанию исполнилось... И брат против брата пошел, и мор, и голод... Грех один, и ответ один держим, сын мой. Вот и мы... ведь все наши свиньи, и телка наша... (Это когда черкесы с аулов спустились)... и телка подохла... С Кавказа ведь далеко!.. А как дошли мы до Крыма, и как приняли нас... Да ты меня, сынок, слушаешь?

- Слушаю, бабушка...

А сидящий против нас подпоручик Морозов подбрасывал на коленях девочку и, забавно тряся бородою, лаял, как дворовый ленивый пес.

Дергая его за бороду, девочка смеялась.

Когда к вечеру мы возвращались домой, Морозов на краю колонии вдруг остановился.

- Смотри! Вот он, старик-то наш... Вот где он пропадает!..

На чисто выметенном дворе небольшого домика подпоручик Басов колол дрова. Гимнастерку он скинул. Фуражки на нем также не было. Над головой то и дело взлетал топор.

На пороге домика сидел бритый старик-немец. Немец курил трубку. Какая-то женщина погоняла хворостинкой тощих гусей.

- Не будем нарушать идиллии!.. И мы пошли дальше.

В степи около Мальца за пасущимися конями колонистов гнались донцы. Четыре лошади были уже пойманы. Их держал коновод. Верхом на крутоногом белом коне на дороге стоял казацкий полковник.

- Скоро наступать будем! - сказал мне подпоручик Морозов.- Донцов на коней сажают!.. Идем.

- Фельдшер Дышло у вас? - как-то вечером вбежал к нам во двор поручик Злобин.- Черт возьми... Фельдшер Дышло!.. Фельдшер...

Через минуту, размахивая тяжелой медицинской сумкой, фельдшер Дышло уже бежал через поле.

Мы вскочили и побежали за ним.

...Ефрейтор Подольская стояла на четвереньках посреди офицерской халупы пятой роты. Она колотила по полу ногами и дико кричала, брызжа на руки слюною. Груди под ее гимнастеркой колыхались. Гимнастерка была также в слюне.

- Сулема,- сказал спокойно фельдшер.- Известное дело - сулема! - И, выпрямившись, он стал озираться вокруг себя. В халупе был невероятный беспорядок. Лишь плита была прибрана. На плите стояла кастрюля с молоком. Над кастрюлей вздымался пар.

- Ловко баба устроила!

Фельдшер Дышло подошел к печке.

- Ах ты, ахтерша ты, мать твою в порошок! И рассчитала-то вовремя!.. Смотри, ки-пи-ит! А ну, господа...- Он поднял кастрюлю.- Спасай ее по ее же рецепту! Гады!..

В тот же день, когда солнце опускалось за степь и подпоручик Басов возвращался из колонии, мы видели, как под руку с поручиком Злобиным ефрейтор Подольская уже вновь отправлялась на сеновал.

Приказом на следующее утро генерал Туркул удалил из полка всех женщин не-сестер, а вечером того же дня, как раз в то же самое время, когда Злобин и Подольская отправлялись на сеновал в последний раз, верстах в четырех от нас, в колонии Гольдреген, застрелилась поручик Старцева, Вера, оставив короткую записку:

"Не могу перенесть обиды, первой со времен Румынского похода.

Поручик Старцева".

...Ни газет, ни слухов.

- Завтра будет ясная погода...

- Хорошо бы борщ заказать, поручик Науменко!.. Зевок.

- Я, господа, с уксусом люблю...

- Занятий сегодня не будет,- вдруг, выходя из хаты, сказал нам поручик Кумачев.

- Пойду в Мальц!..- решил подпоручик Басов. Но уйти он не успел, так же как не успел лечь поручик Науменко.

С раннего утра весь батальон заставили чистить сапоги.

Штабс-капитан Карнаоппулло бегал и волновался:

- Если, вашу мать, сорвете церемониалку... не в ногу иль что... всех, вашу мать, засолю нарядами!

Усы его были туго скручены и вытянуты в длину. Синий подбородок гладко выбрит.

В полку ожидался приезд генерала Врангеля.

К полдню весь полк стянулся к Подойкам и выстроился в степи за недостроенной церковью. Безрукий подполковник Матвеев, наш новый батальонный, подравнивал роту при помощи вытянутой веревки.

- И чтоб смотреть молодцами! Чтоб огонь в глазах был! Чтоб грудь колесом стояла!..

На краю деревни толпились крестьяне. Красные и желтые платки на бабах горели под солнцем ярким огнем. Иногда на солнце наползали облака. Тогда солдаты ставили винтовки как "на молитву" и рукавами гимнастерок вытирали с лица пот.

- Так и при Николае бывало!.. Ждем, ждем, а генерал, мать его...

- Молчи ты! - перебил Осов Васюткина, солдата в короткой французской шинели.

- Ждем, ждем...

- Молчи, говорю!.. Здесь, брат, за это...- и совсем тихо: - ...шкуру сдерут... Вот что!..

Наконец далеко в степи показались три автомобиля.

На генерале Врангеле была черная бурка. Когда бурка распахивалась, под ней сверкали ордена. Тощий и высокий, он быстро шел вдоль строя. За ним вприпрыжку бежали представители французского командования, толстые и коротконогие. Пытаясь не отстать от Врангеля, французы спотыкались, взбрасывая коленями полы голубых коротких шинелей.

- Орлы!..- кричал генерал Врангель.- Орлы-ы!.. Дальше я не мог разобрать, генерал Врангель был уже далеко.

- Ишь ноги! - сказал Зотов.- Сажени косят!

...Потом было произведено показное ротное учение офицерской роты, после чего полк проходил церемониальным маршем.

А через три дня, 23-го мая, вся Дроздовская дивизия, после молебствия и нового церемониального марша, выступила на северо-восток.