Ашанти тронула Фелиситэ за руку.

— Если мы решили приготовить обед к тому времени, когда хозяин и мсье Валькур вернутся от губернатора, нам нужно поторопиться.

Равнодушно отнесясь к замечанию служанки, Фелиситэ рассеянно кивнула в ответ. Ашанти была права, в приглашении, которое мужчины получили утром, ничего не говорилось о том, что они останутся у губернатора на обед. Фелиситэ и Ашанти решили приготовить тушеную рыбу. Если отец с Валькуром вернутся домой, она будет очень кстати, а если нет, рыба все равно не испортится, потому что они съедят ее сами.

Они купили свежих устриц, несколько крабов, горсть креветок и двух отличных помпано[5] . Завернув все это в свежие листья, девушки отправились домой. Фелиситэ задержалась в ряду, где торговали птицами, чтобы погладить шелковистые перья большого желтого попугая. В это время на другом конце рынка поднялась суматоха. Вокруг какого-то человека, пришедшего из центра города, собралась толпа. Одни кричали, не давая ему говорить, другие стояли с ошеломленным видом или смотрели на соседей с мрачным выражением на лицах.

Фелиситэ вдруг сделалось страшно. Взглянув на Ашанти, она увидела в темных глазах служанки отражение собственной тревоги. Подобрав юбки, они молча бросились туда, где собрались люди.

— В чем дело? Что случилось? — спросила Фелиситэ у одной из женщин.

— Портной Рейнар сказал, что всех, кто пришел сегодня к губернатору, арестовали у него в доме, что их специально заманили туда для этого. Говорят, испанские солдаты провели их всех по улицам под конвоем. Он видел это собственными глазами и пошел следом, чтобы узнать, что с ними сделают.

Кровь отхлынула от лица Фелиситэ, но сейчас ей нельзя было проявлять слабость. Когда женщина замолчала, Фелиситэ проговорила:

— Да, да, и что же дальше?

— Вы, кажется, дочь купца Лафарга, так? Мне вас искренне жаль, милая. Этих людей, гордость нашей колонии, лучших из лучших, отвели в старые казармы рядом с монастырем урсулинок. Что случилось с ними потом, не знает никто.

— Боже мой! — Из груди Фелиситэ вырвался глубокий вздох. Отец и Валькур арестованы. — Я… нам нужно идти домой. Они могли отправить нам записку.

Девушки поспешили по внезапно опустевшим улицам. Отовсюду доносился стук закрывающихся дверей и ставней и тревожные голоса, заставляющие детей замолчать. Дом из грубо отесанных, бревен с нависающим над входом балконом встретил их тишиной. Во время их отсутствия сюда никто не приходил и не приносил никаких записок. Фелиситэ с пристрастием допросила молоденькую горничную, пока та не расплакалась. Дон, лакей Валькура, кудато исчез, словно провалился сквозь землю. Хозяин послал его по каким-то делам, и тот до сих пор не вернулся.

Часы тянулись непривычно медленно. Продукты, купленные на рынке, отправили на кухню на заднем дворе. Вскоре по всему дому распространился аппетитный аромат рыбного супа, смешанный с ароматом длинных хрустящих булок, которые подают к обеду. Обеденное время прошло, однако никаких известий по-прежнему не поступало. Фелиситэ попробовала поесть, но у нее совершенно пропал аппетит. Отодвинув тарелку, она невидящим взглядом смотрела на жужжащую рядом муху.

Наконец, ближе к вечеру, терпение Фелиситэ иссякло. Она послала Ашанти в казармы узнать, известно ли что-нибудь насчет арестованных. Скоро служанка вернулась обратно. Казармы усиленно охранялись и туда никого не пускали ни под каким предлогом. Записок тоже пока не принимали и не разрешали арестованным передавать их. Никто точно не знал, сколько людей задержали в доме губернатора, однако было известно, что еще несколько человек взяли прямо у себя дома, в том числе владельца типографии Брода и старшего поверенного Лафреньера. Поскольку в казармах, и без того переполненных испанскими солдатами, не хватило места для всех арестованных, некоторых из них доставили в шлюпках на испанский фрегат, стоявший на якоре на виду у всего города, тот самый, на котором прибыл О'Райли.

На городские улицы спустилась ночная тьма. Однако в домах еще долго горели свечи из миртового воска. Соседи потихоньку заходили друг к другу, чтобы шепотом сообщить очередной слух. Вильерэ, плантатор, живущий неподалеку, получил приглашение коменданта Обри приехать в город, где его заковали в цепи, едва он добрался до ворот окружавшего Новый Орлеан частокола. Жена, услышав о его аресте, тоже поспешила в город. Узнав, что мужа держат на фрегате, она наняла лодку и, отправившись туда, попросила позволить ей увидеться с супругом. Вильерэ, услышав ее голос, попытался вырваться к ней, опасаясь, как бы ее не оскорбили грубые матросы. В схватке с охранниками его искололи штыками, а окровавленную рубашку бросили в лодку мадам Вильерэ, со смехом добавив, что она теперь вдова. Другие распространяли не менее пугающие истории о том, что арестованных якобы подвергают пыткам во время допросов, подвешивают на дыбе и зажимают пальцы в тиски.

В доме никто не мог уснуть. Фелиситэ и Ашанти заперли двери и ставни и потушили все свечи, оставив только одну в спальне Фелиситэ. Девушка приготовилась ко сну: сняла одежду, умылась, надела ночную рубашку и халат, а потом попросила Ашанти расчесать длинные блестящие пряди волос. Однако она никак не могла заставить себя лечь на пуховую перину. До этого Фелиситэ еще ни разу не приходилось оставаться ночью одной в доме без мужчин. Правда, иногда Валькур и отец задерживались гденибудь допоздна, но мсье Лафарг, по крайней мере, всегда возвращался домой, прежде чем его дочь ложилась спать.

Чтобы скоротать время, Фелиситэ занялась починкой белья, прошивая мелкими стежками манжеты сорочки отца и закрывая аккуратной штопкой треугольную дырку в скатерти. Этому искусству она научилась в монастыре урсулинок и овладела им настолько, что теперь шитье не требовало от нее слишком большого внимания. Ашанти тоже сидела с иголкой в руке напротив хозяйки, однако за это время они обе не произнесли и полудюжины слов.

Служанка и Фелиситэ были ровесницами, они даже родились в одном месяце. Мать Ашанти прислуживала матери Фелиситэ, которая получила ее как часть своего приданого. Две девочки росли вместе: вместе играли, учились, ели и даже спали в одной комнате, пока Фелиситэ не отправили учиться в монастырь. Они относились друг к другу теплее, чем родные сестры, и Фелиситэ иногда переживала из-за того, что Ашанти не видит в своей жизни ничего, кроме обязанностей по дому. Впрочем, саму Ашанти это, похоже, не слишком огорчало. Она переняла от матери такие вещи, каким та, как ей самой казалось, не могла научить Фелиситэ. Она владела многими тайнами природы и земли, которые ее мать унаследовала от своих африканских предков или узнала во время долгого путешествия в Новый Свет с остановкой на тропическом острове Санто— Доминго. Словом, Ашанти вполне устраивала ее жизнь.