- Нет! - смеюсь. - Это "Страшная месть" Гоголя.
- А я думал, ты ясновидящая!
- А я думала, ты изменник Родины!
- Мы славная парочка. И Вова у нас - славный.
Вова, попытавшись перелезть через высокий бортик кровати, шлепается обратно.
Наупражнявшись вволю, он устраивается поудобнее, подкладывает под щечку кулачок и засыпает, храпя как маленький удалец.
- Поздно, - говорю я. - Опоздаешь.
- Не опоздаю, - отвечает он.
...И тут меня начинает возносить, словно какая-то чудесная сила поднимает мое тело на семь верст, несет все выше, круче - нежит, покачивает и несет. Я боюсь этой силы, но мой страх только распаляет ее, и она уже хочет уничножить меня совсем, уничтожить бесполезной высотою, и я покоряюсь ей, начинаю уничтожаться.
Но страх мой - нет, он сильнее той силы, сильнее всего. Он спасает меня.
Отпусти, говорю я, и он улыбается, а я и не держу, лети. И я лечу с чужой той высоты, как камень, в пустоту...
- Вова не спит, подглядывает в щелку.
- Спит отрок.
- Пусть видит. Сын за отца не отвечает.
- Он же не сын.
- Это ты не отец.
...И какая-то другая, еще более могучая сила устремляет нас дальше друг от друга. Из приоткрытой двери клубами валит молочной белизны свет, обволакивая каждого из нас порознь в несколько слоев, как будто кто-то хочет уберечь нас от холода. Но нам все равно холодно. Даже сквозь эти слои мы кожей, каждый своей, чувствуем прикосновение чего-то ледяного и острого. Это мимо в колючей небесной сини проплывают остроконечные звезды, секущий бледный серпик месяца и длинный шлейф царапающей, как градины, пыли... От этой пыли ничего не разглядеть, но вдруг словно чья-то рука проводит тряпкой по стеклу, снимает черные разводы дождя и снега. Все начинает блестеть, сверкать, отражать и отражаться. На нас смотрят чьи-то огромные зеркальные зрачки и мы бесстрашно несемся в их непролитое сверканье. Что там, что? Нас там нет, я вижу все, кроме себя. Я жадно и пристально гляжусь в светлые зеркальные зрачки, - покажись, отразись хоть на одну секунду... Пусть покажется хоть кто-нибудь! Хоть тот мальчик, с которым я бродила по весеннему пустырю. И вы знаете, дорогой мой Г.П.П., что я там увидела? Вы, конечно, можете подумать, что это был он, зияющий страшным оскалом лик Колдуна. Или на худой конец какое-нибудь зазевавшееся отечественное привидение. Не угадали, не угадали...
Ничего я там так не увидела, ровным счетом ничего! Пусты были зрачки. Не отразилось в них - ни чья-то чужая вина, ни наша собственная боль в пустых сердцах перед вечной разлукой. Нет у боли лица.
...Когда я очнулась, в комнате рядом со мной никого не было. Плавали пыльные серые клочья, пыль ложилась на разбросанную одежду, забивала рот прощальным поцелуем. Только Вова, ангельское мое дитя, спал в своей кроватке рядом с отвратительной розовой игрушкой.
"Проклят человек, который принес весть отцу моему и сказал, "у тебя родился сын"
и тем очень обрадовал его.
И да будет с тем человеком, что с городами, которые разрушил Господь и не пожалел; да слышит он утром вопль и в полдень рыдание.
За то, что не убил меня в самой утробе - так, чтобы мать моя была мне гробом, а чрево ее оставалось вечно беременным.
Для чего вышел я из утробы, чтобы видеть труды и скорби, и чтобы дни мои исчезли в бесславии." (Иер. 20 15-18).
...Если мне позволено, дорогой Г.Г.П., то я спрошу: что бодрствует, пока мы спим, тело или душа? Если душа, то почему мы во сне никогда не видим самих себя, то есть оставленное душою тело? А если действует тело, то где же в этот момент душа, почему она молчит, как партизан на допросе?
И еще - вы не знаете, дорогой Г.Г.П., как избавиться от снов? Я -знаю. Нужно растолочь в эмалираванной посуде несколько электрических лампочек, залить образовавшуюся мелкую крошку соляной кислотой и залпом выпить. Мне этого сделать, правда, не удалось, наверное, лампочки были в дефиците, не помню.
Целыми днями я слонялась по комнате в том самом злосчастном халате, то и дело натыкаясь на различные детские аксессуары - башмачки, рубашечки, шлемики, присыпочки, а то и на самого Вову, синеглазого смышленого мальчика. Я бродила по двум нашим маленьким комнатам, большая и змееволосая, как царица Медея перед тем, как ей зарезать своих деток...
Однако, перейдем к твердой реальности. Расскажем наконец о нашем Вове.
Когда он исчез из дома в самый первый раз, я себе сказал: тут, конечно, опять не обошлось без Фрейда! Вы, конечно, помните, мой золотой Г.П.П., у него одно захватывающее описание детства?
Живет на свете мальчик. Это в полном смысле слова хороший мальчик. Он любит свою маму. И мама тоже хорошая. Ну, может быть, действительно немного подраспустилась в нашей быстро текущей жизни. Однако внешний вид, сознание общей цели и профессия - это по-прежнему твердое, все при ней. Словом, из окружающей реальности так просто ее не вырвешь, в случае чего и пару лет строгого режима кому надо может обеспечить. Не слишком, конечно, удалась личная жизнь, но кому, по правде сказать, она удавалась слишком? Зато поклонники ценят ее перо чистого золота (какой-никакой, а дар прорезался), выступающее за чистоту рядов и вообще всяческую чистоту. Но это уже не из Фрейда... Словом, хорошая мама и сын у нее хороший, потому что ведь бывают плохие и совсем плохие.
Имеется однако у этого хорошего мальчика одна странная особенность, которая тревожит домашних. Он все время закидывает различные мелкие предметы под шкаф или под диван, так что достать их оттуда бывает очень трудно, а порой даже невозможно. Представьте себе изнурительное ползание на коленках в поисках плюшевого мишки или ядовитого цвета погремушки под нетерпеливые вопли ребенка, твое медленно закипающее раздражение, затем нахождение предмета и водворение его на место и вновь - цепкая детская ручка, бросок, и ты на коленках лезешь под шкаф, диван и т.д.
При этом, забрасывая игрушку, ребенок, заметьте, с видимым наслаждением вздыхает:
- О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Потом, конечно, следуют слезы, требования вернуть принадлежащее ему по праву, но сначала удовлетворенное:
- О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Пытаясь разгадать смысл этого междомения, взрослые приходят к выводу, что оно означает что-то вроде "прочь", "вон" или "уйди-уйди". И тогда их осеняет гениальная, как всегда у взрослых, идея: привязать все мелкие предметы к кроватке ребенка длинными нитями, чтобы облегчить себе последующие поиски. И вот за победным "о-о-о-о-о-о-о", слезами и манипуляциями с нитью следует благополучное явление заброшенной игрушки: вот! Все довольны. Ребенок может правильно расти и развиваться.
Однако через какое-то время мать ребенка отлучается из дома на несколько часов - небывало долгий для малыша период разлуки. И вот когда она, веселая и довольная и, может, даже пахнущая вином является в детскую и наклоняется над кроваткой, ее встречает знакомый возглас:
- О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Казалось бы, должно последовать радостное "вот", но следует именно "о-о-о-о-о".
То есть, как полагают все, прочь, вон и уйди-уйди.
Мать просто теряется в догадках: уж не хочет ли ее мальчик, чтобы она немедленно убиралась из дома? Ничуть! Фрейд помогает докопаться до истины. Оказывается, мальчик хотел сообщить, что это вовсе не мама покидала его, а сам он отсутствовал все это время. Такой вывод был подсказан тщательным (непременно тщательным, у Фрейда иначе нельзя) наблюдением над ребенком, который в отсутствии матери долго стоял перед зеркалом, изучая свое единственное, без материнского дополнения отражение, а потом вдруг присел на корточки. Исчез для самого себя, покончив с одиночеством.
Все время, пока мать отсутствовала, мальчик приседал перед зеркалом, то появляясь, то исчезая. Он обманул маму, переиграл разлуку с ней о-о-о-о-о-о!
Но каков же все-таки подлинный смысл этого междометия в данном конкретном случае? Фрейд толкует его приблизительно так же, как и родственники ребенка, то есть через удовлетворенное чувство мести, возникшее в результате детского одиночества. Уходи, мол, уходи, не больно-то ты мне и нужна, я и сам без тебя умею исчезать, как раньше исчезали мои любимые игрушки, мне даже хочется быть заброшенным в свой пыльный, забытый всеми угол. Если это рассуждение продолжить дальше, ребенок должен превратиться в самого настоящего садо-мазохиста, ибо что есть взаимоотношения взрослеющего дитяти со стареющей матерью, как не одна постоянно прогрессирующая разлука?