— А чего патриарх смотрит? Взял бы да и проклял с амвона всех их.

— Попробуй… Они те проклянут!

— Кто кого заглазно бранит, тот того боится. Жидковат наш Тихон! Мелок.

— Англичане, немцы, французы, американцы, японцы… И все на одну Россию!

— О господи!..

Пошалили, и хватит!

Как-то исподволь, сам собой, среди сотрудников ВЧК установился негласный, обязательный для всех закон: не расспрашивать друг друга, кто чем занят сейчас, что собирается делать завтра, если, разумеется, не предполагалось операции, в которой участвовали многие. Но даже и в этом случае о предстоящем знали только те, кого это касалось.

Если кто-нибудь из новичков оказывался не в меру любопытным или словоохотливым, его просто не слушали, и он сконфуженно умолкал. А откровенные болтуны в ВЧК долго не задерживались.

Андрей понял этот закон в первые же дни.

Узнав от Петерса о побеге Филатова, Андрей не стал расспрашивать, как Филатову удалось бежать. Если бы даже и поинтересовался, все равно бы не узнал, что побег Филатову по распоряжению Александровича устроил помощник начальника тюрьмы левый эсер Сосин. Этого не узнал и Терентий Дерибас, которому поручили провести расследование.

Как удивился Мартынов, когда шестого мая утром, проводив Надю на работу, на Воздвиженке, у входа в Управление по перевозкам Балтийского и Черноморского флотов, увидел Филатова. В матросской форме. Отрастил бороду.

Накануне вечером Надя сказала Андрею, что у них будет ребенок. Они не спали почти до утра — все обсуждали свою будущую жизнь втроем. Андрей рассуждал так, будто сын появится почти немедленно, не позже как через неделю, и надо торопиться достать коляску или кроватку, где-то раздобыть белье, и кто будет сидеть с Мишкой, когда Надя должна будет пойти на работу?..

Надя выслушала, засмеялась и долго разъясняла, что до появления дочери, Настеньки, еще долго.

После такой счастливой, радостной ночи и вдруг лицом к лицу — враг, да еще доставивший лично ему столько волнений.

Филатов ходил по тротуару, беспокойно оглядываясь. Андрей укрылся за афишной тумбой. Не прошло и двух минут, как к Филатову подошел Иван Севастьянович Артемьев. Они перекинулись несколькими словами и, не останавливаясь, вошли в подъезд, охраняемый матросами. Андрей заметил, что один из матросов лихо откозырял Филатову. Это была какая-то чертовщина! Убежавшие из тюрьмы преступники свободно разгуливают по Москве и беспрепятственно входят в здание советского учреждения, охраняемое днем и ночью!

Покинуть свой наблюдательный пост Андрей не мог: Филатов и Артемьев уйдут, а потом ищи-свищи! А если они пойдут в разные стороны?

Андрей остановил парня, — судя по ящичку со слесарным инструментом, водопроводчика, — показав ему мандат, попросил:

— Товарищ, выручи. Зайди побыстрее в этот дом, — он показал на здание наискосок, где работала Надя, — поднимись на второй этаж, комната пятнадцать, спроси Надежду Мартынову и скажи, чтобы немедленно шла сюда. Мол, очень спешное дело. Понял?

— Понял. Пригляди за струментом.

К Управлению по перевозкам Балтийского и Черноморского флотов подъехала машина со знакомым Андрею по ночному происшествию в Ермолаевском переулке шофером. Из машины тяжело, с трудом выбрался толстый военный моряк, с широкой, как блин, курносой физиономией, с большим лягушачьим ртом.

Часовые замерли, как только увидели автомобиль, а когда моряк ленивой походкой довольного собой человека подошел к подъезду, откозыряли и торопливо распахнули тяжелую дверь.

Андрей рискнул выйти из укрытия. Взяв ящичек, подошел к шоферу:

— Здорово, друг. Кого это ты привез?

— А! Привет, дорогой товарищ! Как это кого? Начальство мое, чтоб ему ни дна ни покрышки! Германова. А ты чего тут?

— Жену поджидаю, — ответил Андрей и поспешил к Наде — она с водопроводчиком бежала по другой стороне.

— Спасибо, друг, — поблагодарил Андрей парня.

Надя все поняла с полуслова:

— Позвоню Мальгину…

— Пусть немедленно доложит Петерсу.

Яков Христофорович впервые увидел Германова на заседании Московского Совнаркома. Петерса пригласили посоветоваться, как освободить особняк Морозова, который заняли тогда неразгромленные уголовники, именовавшие себя анархистами.

Увидев грузного матроса, Петерс спросил, кто это такой. Секретарь Михаила Ивановича Покровского, тогдашнего председателя Московского Совнаркома, объяснил, что это начальник Управления по перевозкам Балтийского и Черноморского флотов Германов и что он иногда помогает, дает грузовики и его поэтому постоянно приглашают на заседания.

Во время заседания зазвонил телефон. Покровский снял трубку и сказал:

— Вас, товарищ Германов… Германов слушал, произнося коротко:

— Понял! Начинайте. Адрес… Приеду. Скоро.

Петерсу удалось заглянуть, как Германов записал: «Спиридоновка, дом Тарасовых».

Побыв еще немного, Германов извинился перед Покровским и ушел.

Утром Петерс узнал, что ночью на Спиридоновке, в доме бывших богачей Тарасовых, ограблен склад, где хранились реквизированные вещи — ковры, дорогая мебель, картины.

Сопоставив два эти факта — телефонный звонок и ограбление, Петерс проникся недоверием к «Лягушке», как прозвал он расплывшегося Германова, и сам запросил Петроград: что это за управление? Кому оно подчинено? В Москве никто на этот вопрос ответить не мог, только пожимали плечами и неопределенно говорили: «А кто его знает?»

Поэтому, когда Мальгин доложил Петерсу о звонке Нади, на Воздвиженку немедленно послали отряд.

Андрей из своего укрытия тревожно наблюдал, как Филатов и Артемьев уже уселись на заднее сиденье автомашины и нетерпеливо поглядывали на подъезд, видимо кого-то ожидая, может быть, самого Германова. А где же подмога? Неужели опоздает?

Из особняка действительно вышел Германов, грузно плюхнулся рядом с шофером, барски приказал:

— В Сокольники!

Автомобиль тронулся.

Андрей выскочил навстречу, крикнул шоферу:

— Останови, товарищ!

Шофер резко затормозил.

Филатов, увидев Мартынова, что-то сказал Артемьеву, оба выскочили из машины. Артемьев кинулся в подъезд, Филатов побежал вниз, к Моховой. Андрей, выкрикивая: «Стой! Стрелять буду!» — помчался за Филатовым.

Навстречу Филатову бежали подоспевшие чекисты. Поняв, что на Моховую не прорваться, Филатов повернул в сторону Арбата, но и здесь, растянувшись цепочкой во всю ширину Воздвиженки, шли чекисты.

— Живьем брать! — крикнул Андрей. Филатов обернулся, выстрелил.

Андрей уже не видел, как Мальгин вышиб у Филатова револьвер, не дал ему застрелиться.

Видно, у Германова был большой запас нахальства. Когда чекисты, окружив автомобиль, попросили его показать документы, он улыбнулся широченным ртом.

— Меня проверять?! К этой гадине, — он кивнул на стоявшего под охраной Филатова, — никакого отношения не имею. Попросил подвезти. Вижу, наш, флотский…

Мандат у Германова оказался в порядке — фиолетовый угловой штамп, печать, в конце стояло «Тов. Германову разрешается проезд на любых поездах, пассажирских, товарных, на дрезине, на паровозах. Все лица и учреждения, к коим тов. Германов обратится за содействием, обязаны оказать таковое содействие незамедлительно».

Но Филатову не захотелось одному попадать в «Бутырки» на явную погибель, и он крикнул…

— Дураки! Чего церемонитесь! Это же Митька Коркин!

И тут же громыхнула граната, брошенная в него Германовым — Коркиным.

Дом девять на Воздвиженке заняли только к полудню. Пришлось пустить в ход пулеметы.

В чулане нашли насмерть перепуганного Артемьева — кто-то запихнул Ивана Севастьяновича за старую, пыльную мебель и закрыл чулан на задвижку.

Никаких служебных бумаг в Управлении по перевозкам Балтийского и Черноморского флотов не обнаружили. Зато на втором этаже и на чердаке оказалось много разного добра, в том числе ковры и картины из дома Тарасовых на Спиридоновке.