- Это, наверное, Джекки Браун, с семьдесят четвертого катера, - сказал он печально. - Штурвальные с других двух катеров здесь. Значит, это Джекки. Славный был парень, мы с ним вместе служили почти два года.

С этого дня О'Хиди стал ежедневно приходить в мастерскую.

Однажды, закончив нарезку резьбы на куске водопроводной трубы, он стал от нечего делать рассматривать инструменты Яниса.

- За инструменты я платил дорого, - заметил Август. - У меня преимущественно изделия английских и немецких фирм.

О Хиди положил лерку, прищурившись, внимательно посмотрел на Яниса.

- Слушайте, меня давно интересует: где вы так хорошо научились болтать по-английски? Во время стоянок в Англии? Это что-то мало похоже на правду. Янис тоже перестал работать.

- Я жил в Лондоне два года, - сказал он спокойно. - Вы знаете, О'Хиди, я ведь не русский, а латыш. Нам, латышам, в царское время было плохо, мы считались как бы людьми второго сорта. Латышам постоянно давали это почувствовать. В школах преподавали на русском языке, в казенных учреждениях все бумаги писались тоже по-русски. Даже книги на латышском языке почти не издавались. И заработок у латышей был хуже. Вот я и подумал: не расстаться ли мне навсегда с Россией? Но и в Англии оказалось несладко.

- Еще бы! - воскликнул О'Хиди. - Еще бы! Разве можно жить иностранцу в этой стране ханжей и лицемеров! Хартия вольности! Самые справедливые законы! Черта с два! Вранье для дураков! Мы, ирландцы, в Англии на таком же положении, как вы, латыши, были в России. - Он подвинулся ближе, понизил голос: - Вы думаете, я поступил на флот потому, что обожаю английского короля? Просто этого было не избежать. И кроме того, я хочу выбиться, я хочу хоть чего-нибудь достичь. Поэтому я перешел с крейсера на эти проклятые "СМВ", на эти зловонные керосинки. Здесь нам хорошо платят, за каждую рискованную операцию дают премию. Ради заработка, чтобы скопить денег на покупку фермы, я согласился идти с комендером Эгаром в Россию.

Вы не поверите, если я скажу вам, что уже несколько раз бывал в Петербурге.

- Вы что-то путаете, - усмехнулся Янис. - Петербург отсюда в тридцати километрах на восток. А вы и в Кронштадт добрались не слишком удачно.

Пылкий О'Хиди стукнул обоими кулаками по верстаку.

- Так что ж, по-вашему, я лгу?! Жаль, что здесь нет других ребят из отряда комендера Эгара! Они бы вам подтвердили, что я говорю сущую правду, как на исповеди. Отряд комендера Эгара прибыл на Балтику раньше, чем отряд комендера Добсона, вернее, прибыл не весь отряд, а только два катера. Мы пришли ранней весной и стали базироваться в этом финском местечке с таким трудным названием - Териоки. Первое время наши катера ходили только в Петербург, обязательно раз в неделю. Неделю один катер, неделю - другой.

- Что вы потеряли в Петербурге? - удивился Янис.

- Этот вопрос вы задайте комендеру Эгару, - еще больше понизил голос О'Хиди. - У комендера в Петербурге живет закадычный приятель, а может, они и не такие приятели, а просто это были деловые свидания. Мы проходили мимо фортов примерно около часу ночи, а затем развивали полный ход до траверза пункта Лахта. Знаете такое?

- Нет, никогда не слышал, - соврал Янис, качая головой. - Я вообще эти места знаю плохо.

- Лахта - это уже почти Петербург, - торопливо досказывал О'Хиди, поглядывая через открытую дверь на тюремный двор. - У Лахты мы опять сбавляли скорость и плелись еле-еле, как какие-нибудь рыбаки, в устье такой речки Нэфка. Там есть остров Святого Креста.

"Значит, уходили в устье Невки к Крестовскому острову, - сообразил Янис. - Места пустынные, это они правильно учли".

- Небось приятель комендера какая-нибудь смазливая бабенка, - пошутил он.

О'Хиди сердито фыркнул.

- Комендер Эгар едва ли интересуется дамами. Во всяком случае, ради свидания он не стал бы рисковать шкурой. Я полагаю, что тут не обошлось без Интеллиджентс-Сервис. По крайней мере, у этого господина, который удил там рыбку, поджидая нас, чертовски подозрительная рожа, у этого мистера Пола.

- Пол - это фамилия? - спросил Янис. - Никогда не слыхал такой странной фамилии.

- Да нет, это имя, как вы не понимаете! Апостолы Питер и Пол, знаете? А фамилия какая-то странная, я ее не помню, что-то вроде утки.

О Хиди лукаво усмехнулся.

- Вы, вероятно, думаете: вот болтливый ирландец! Выболтал служебную тайну. Только эта тайна не ирландская, а английская. Пусть лорды британского адмиралтейства ломают себе головы, как уберечь свои секреты. Меня это не касается. Кстати, Август, я вам сообщу еще одну интересную вещь. Ваш крейсер "Алек", или "Элек"... не даются мне эти русские имена... тоже мы торпедировали. Комендер Эгар за это получил военный крест. На рассвете мы прошли над минным полем, нас провел финн, он когда-то был русским офицером. И в этот последний поход на Кронштадт мы тоже вышли с проводником, с каким-то русским. Но около самых Териок на их катере произошел взрыв, взорвался промежуточный бензобак над мотором. Они повернули обратно, а мы пошли дальше. Вот почему катеров не восемь, а семь.

- Это все очень интересно, - флегматично сказал Янис. - Очень, очень интересно. Спасибо за откровенность, О'Хиди. Матрос матроса всегда поймет.

На первом же допросе Глинский с жаром стал рассказывать о вечерах, проведенных в доме будущей тещи, о людях, встреченных там, о разговорах, которые велись за столом. Рассказывая, он невольно сгущал краски, преувеличивал, не потому, что сознательно хотел этого, а потому, что после пребывания в одиночной камере, после бессонных ночей, проведенных в мучительных раздумьях, ему действительно все стало казаться иным, чем прежде. Но следователя интересовали только факты и имена. Переживания самого Глинского он вовсе игнорировал.

Глинский решил, что окончательно погиб. Сам, своими руками вырыл себе могилу. Он еще больше утвердился в этом мнении после следующего допроса. Следователь настаивал, чтобы он во всех подробностях вспомнил один день своей жизни, день, канувший в небытие около двух месяцев тому назад. Ничего особенного в этот день не произошло. Глинский закончил составление какого-то отчета. Да, он вспоминает, это был денежный отчет. На документе должна была стоять подпись командира, но командир сошел на берег. Глинский поплелся на "Колывань", на которой в то время держал свой флаг начальник дивизиона. Ведерников оказался там, торчал вместе с Аненковым в ходовой рубке. Командир подписал отчет, и Глинский собрался уходить, но задержался, потому что думал, что они с командиром пойдут вместе.

- Ведерников действительно вышел вместе с вами? - спросил следователь.

- Нет, я ушел один. Ведерников разрешил мне отлучиться до вечера после того, как я занесу отчет в штаб.

- Постарайтесь вспомнить, что задержало Ведерникова. Глинский мучительно думал.

- Нет, не помню... - виновато сказал он.

- Может быть, его задержал Аненков?

- Может быть...

- Скажите, гражданин Глинский, вы знали Якова Захаровича Лямина?

У Глинского ёкнуло сердце. Наверно, опять подозрительное знакомство.

- Нет, я не знал такого. Мы не были знакомы. - И робко спросил: - А кто это?

- Это один старый рабочий, вернее, старый мастер. Его многие знали.

Глинского вдруг осенило.

- Скажите, он такой невысокий, в фетровой шляпе и в русских сапогах?

- Да, да, да... - оживился следователь. - Да, это он.

- Видите ли... - Глинский старался не сказать лишнего. - Я его не знал, но слышал о нем. Кажется, у них с Ведерниковым были какие-то контры. Кажется, гражданин Лямин позволил себе какую-то. .. э... э. .. бестактную выходку, задевавшую честь офицера...

- Ну, предположим, - кивнул следователь. - А вам откуда это известно?

Глинский замялся.

- Право, не знаю... кажется, об этом сказал Ведерников как раз в тот день. Ведерников уже вышел из рубки и вдруг быстро вернулся и сказал: "Не хочу встречаться с этим..." Как он его назвал, я не помню.