«Любопытно, – говорю я себе. – Ведь ни о каком ландшафте речи не было; откуда же он взялся?» И вот во мне начинает шевелится какое-то слабое воспоминание: где-то я видел этот ландшафт, и он каким-то образом связан с белой собакой. Но тут я чувствую, что если позволю себе углубиться в этот вопрос, то забуду самое важное, а именно: то, что я сплю и осознаю себя, т.е. нахожусь в таком состоянии, которого давно хотел достичь. Я делаю усилие, чтобы не думать о ландшафте, но в ту же минуту ощущаю, что какая-то сила увлекает меня задом наперед. Я быстро пролетаю сквозь заднюю стену комнаты, продолжаю лететь по прямой, а в ушах слышен звон и ужасный шум. Внезапно я останавливаюсь и просыпаюсь.

Описание такого полета задом наперед и сопровождающего его шума можно найти в оккультной литературе, где им приписывается особый смысл. Но в действительности здесь нет никакого особого смысла, кроме, возможно, неудобного положения головы и незначительного расстройства кровообращения.

Именно так, задом наперед, ведьмы возвращались обычно со своего шабаша.

Вообще говоря, ложные наблюдения, т.е. сны внутри снов, играли, вероятно, немалую роль в истории «магии», чудесных превращений и т.п.

С «ложными наблюдениями», подобными только что описанному, я встречался несколько раз; они оставляли в памяти очень яркие следы и заметно помогли мне уяснить общий механизм снов и сновидений.

Сейчас мне хочется сказать несколько слов об общем механизме сна.

Сначала необходимо ясно понять, что сон может иметь разные степени, разную глубину. Мы можем быть более сонными и менее сонными, ближе к возможности пробуждения и дальше от нее. Сновидения, которые мы видим в глубоком сне, т.е. далеко от возможности пробуждения, мы совсем не помним. Люди, которые говорят, что вообще не видят снов, спят очень глубоко. Те же, кто помнит все свои сны или, по крайней мере, большую их часть, на самом деле спят лишь наполовину, постоянно находясь близ возможности пробуждения. А поскольку определенная часть внутренней инстинктивной работы организма наилучшим образом выполняется во время глубокого сна и не удается, когда человек спит лишь наполовину, очевидно, что отсутствие глубокого сна ослабляет организм, мешает ему обновлять растраченные силы, выводить использованные вещества и т.д. Организм отдыхает недостаточно и, как следствие, не в состоянии хорошо работать, быстро изнашивается, легче заболевает. Одним словом, глубокий сон, т.е. сон без сновидений, во всех отношениях полезнее, чем сон со сновидениями. Экспериментаторы, которые побуждают людей запоминать свои сны, поистине оказывают им медвежью услугу. Чем меньше человек помнит сны, тем глубже он спит, – и тем это лучше для него.

Далее, необходимо признать, что мы совершаем крупную ошибку, когда говорим о создании мысленных образов во сне. В этом случае мы говорим только о головном, мозговом мышлении, которому приписываем как главную работу по созданию снов, так и все наше мышление. Это крайне ошибочное мнение. Наши ноги тоже мыслят, причем мыслят совершенно независимо от головы и не так, как она. Мыслят и руки, обладающие собственной памятью, собственным воображением, собственными ассоциациями. Мыслит спина, мыслит живот; каждая часть тела обладает самостоятельным мышлением. Но ни один из этих мыслительных процессов не доходит до нашего бодрственного сознания, когда головное мышление (которое оперирует, главным образом, словами и зрительными образами) господствует над всеми прочими. Когда же оно утихает и в состоянии сна бывает как бы окутано облаками, особенно в глубоких стадиях сна, немедленно берут слово другие сознания, а именно: сознания ног, рук, пальцев, желудка, прочих органов, заключенные внутри нас, обладающие своими собственными понятиями относительно многих предметов и явлений, для которых иногда у нас есть соответствующие головные понятия, а иногда нет. Именно это более всего мешает нам понимать сны. Во сне умственные образы, которые принадлежат ногам, рукам, носу, пальцам, разным группам моторных мышц, смешиваются с обычными словесно-зрительными образами. У нас нет слов и форм для выражения понятий одного рода в понятиях другого рода. Зрительно-словесная часть нашего психического аппарата не способна вспоминать эти чрезвычайно непонятные и чуждые нам образы. Однако в наших снах эти образы играют ту же роль, что и зрительно-словесные, если не большую.

При любой попытке описания и классификации снов следует иметь в виду две следующие оговорки, которые я сейчас сделаю. Первая: существуют разные состояния сна. Мы улавливаем только те сновидения, которые проходят близ поверхности сознания; как только они идут глубже, мы их теряем. И вторая: как бы мы ни старались припомнить и точно описать наши сновидения, мы припоминаем и описываем только головные сновидения, т.е. сновидения, состоящие из зрительно-словесных образов; все остальное, т.е. огромное большинство сновидений, до нас не доходит.

К этому необходимо добавить еще одно важное обстоятельство: во сне изменяется и само головное сознание. Это означает, что во сне человек не способен думать о себе, если сама мысль не будет сновидением. Человек не может произнести во сне свое собственное имя.

Если я произносил во сне свое имя, я немедленно просыпался. И я сообразил, что мы не понимаем того, что знание собственного имени есть, по сравнению со сном, уже иная степень сознания. Во сне мы не сознаем собственного существования, не выделяем себя из общей картины, которая развертывается вокруг нас, а, так сказать, движемся вместе с нею. Наше чувство "я" во сне куда более затемнено, чем в состоянии бодрствования. В сущности, это и есть та главная психологическая черта, которая определяет состояние сна и выражает главное различие между сном и состоянием бодрствования.

Как я указал выше, наблюдение снов часто приводило меня к необходимости их классификации. Я проникся убеждением, что сны по своей природе очень разнообразны. Общее наименование «сновидения» лишь создает путаницу, поскольку сновидения отличаются друг от друга не меньше, чем предметы и события, которые мы видим в бодрственном состоянии. Было бы совершенно неправомерно говорить о «вещах», включая сюда планеты, детские игрушки, премьер-министров и наскальные рисунки палеолита, но именно так мы и поступаем по отношению к «сновидениям». Это, несомненно, делает понимание снов практически невозможным и создает множество ложных теорий, так как объяснить разнообразные категории снов на основе одного общего принципа так же невозможно, как невозможно объяснить из одного принципа существование премьер-министров и палеолитических рисунков.

Большей частью наши сновидения случайны, хаотичны, бессвязны и бессмысленны. Они зависят от случайных ассоциаций; в них нет никакой последовательности, никакой целенаправленности, никакой идеи.

Я опишу один из таких снов, который я видел в «состоянии полусна».

Я засыпаю. Перед моим взором возникают и исчезают золотые точки, искры и звездочки. Эти искры и звездочки постепенно погружаются в золотую сеть с диагональными ячейками, которые медленно движутся в соответствии с ударами моего сердца. Я слышу их совершенно отчетливо. В следующее мгновение золотая сеть превращается в ряды медных шлемов римских солдат, которые маршируют внизу. Я слышу их мерную поступь и слежу из окна высокого дома в Галате, в Константинополе, как они шагают по узкой улице, один конец которой упирается в старую дверь и Золотой Рог с его парусниками и пароходами; за ними видны минареты Стамбула. Римские солдаты продолжают маршировать тесными рядами вперед и вперед. Я слышу их тяжелые, мерные шаги, вижу, как на шлемах сияет солнце. Внезапно я отрываюсь от подоконника, на котором лежу, и в том же склоненном положении медленно пролетаю над улицей, над домами, над Золотым Рогом, направляясь к Стамбулу. Я ощущаю запах моря, ветер, теплое солнце. Этот полет мне невероятно нравится, я не могу удержаться – и открываю глаза.