- Ничего, к этому скоро привыкают, - сказал Ари, внимательно разглядывая ее. - Вы тоже привыкнете. Это страна, в которой живут злые и нервные люди. Пройдет некоторое время, и вам даже будет скучно, если, в виде исключения, выдастся какая-нибудь спокойная неделя. Не огорчайтесь, что вы приехали как раз в такой беспокойный...
Ари не успел закончить фразу: ударная волна от взрыва огромной силы встряхнула ресторан, раздался звон битого стекла, тут и там со столов полетела посуда. Тут же они увидели гигантский оранжевый шар, поднимавшийся к небу. Раздался еще ряд взрывов, потрясших здание до самого основания.
- Крекинг! - закричали кругом. - Они взорвали нефтеочистительный завод!... Это все Маккавеи!
Ари схватил Китти за руку.
- Давайте смоемся пока не поздно. Минут через десять вся долина Кармеля будет форменно кишеть британскими солдатами.
Не прошло и нескольких секунд, как кафе опустело. Ари быстро вывел Китти вон. Внизу на крекинге полыхала нефть. По всему городу дико ревели сирены пожарных машин и британских джипов.
В эту ночь Китти долго не могла уснуть, силясь понять все то, что так внезапно обрушилось на нее. Она была рада, что рядом с ней был Ари. Привыкнет ли она когда-нибудь ко всему этому? Она была чересчур ошеломлена, чтобы разобраться в происходящем, но в эту минуту ей казалось, что ее приезд в Палестину был горькой ошибкой.
Пожар на крекинге продолжался и на следующее утро. Туча густого дыма висела над всем районом Хайфы. Носились слухи, что взрыв - дело рук Маккавеев. Поговаривали, что возглавил операцию Бен Моше - сын Моисея - ближайший помощник Акивы, занимавший должность профессора в Иерусалимском университете до вступления в ряды Маккавеев. Нападение на нефтеочистительный завод было частью двойной операции, проведенной Маккавеями. Второй удар был направлен против аэродрома в Лоде, в другом районе Палестины, где террористам удалось уничтожить прямо на земле истребители типа "Спитфайр" общей стоимостью в шесть миллионов долларов. Этим своеобразным путем Маккавеи по-своему приветствовали прибытие "Эксодуса".
Ари удалось взять напрокат маленький итальянский Фиат выпуска 1933 года. При нормальных условиях путь до Тель-Авива длился всего несколько часов. Но так как Ари никогда нормальных условий не знавал, то он предложил выехать из Хайфы рано утром. Они спустились с Кармеля и поехали по береговому шоссе вдоль Самарии.
На Китти произвели большое впечатление зеленые поля прибрежных кибуцов. Сочная зелень выделялась еще больше на фоне коричневых скалистых холмов и ослепительного солнца. Не успели они проехать несколько минут от Хайфы, как наткнулись на первый шлагбаум. Ари предупредил об этом Китти. Она наблюдала за ним. Он делал вид, что ему все это нипочем, хотя многие из англичан знали его и всячески дразнили, что его амнистия, - всего лишь временная.
Ари свернул с шоссе и поехал в сторону моря к руинам Кесарии. Они захватили с собой завтрак и съели его, сидя на древнем молу. Ари показал рукой на Сдот Ям - Морскую ниву - кибуц, где жил Иоав Яркони и где он и сам часто бывал, когда Алия Бет нелегально высаживала здесь иммигрантов в 1936-39 годах. Ари познакомил Китти с арабским городом, построенным на развалинах - частью римских, частью времен крестоносцев. Арабы были большими специалистами по части использования остатков чужих цивилизаций и, в сущности, за тысячу лет они построили в Палестине всего лишь один единственный полностью арабский город. Великолепные римские статуи и колонны были ими вывезены из Кесарии, и их можно было найти в арабских домах по всей Самарии и Саронской долине.
Позавтракав, они поехали дальше на юг в направлении Тель-Авива. Движение на шоссе было небольшое. Только изредка проезжал автобус, набитый либо арабами, либо евреями, или повозка с вечным осликом в упряжке. Время от времени их обгоняла британская автоколонна, мчащаяся во весь опор (и протяжно воя сиренами). Проезжая мимо арабских сел, Китти была поражена контрастом между этими деревнями и еврейскими. В коричневых каменистых полях трудились арабские женщины. Они шли по обочине шоссе, закутанные в длинные одежды, стеснявшие их движения, с огромными тюками на голове. Кофейни вдоль шоссе были битком набиты мужчинами, сидевшими неподвижно или игравшими в "шеш-беш". У Зихрон-Яков - Память Якова - они проехали мимо первой Таггартовой крепости, мрачного сооружения, окруженного оградой из колючей проволоки. У Хадеры, чуть дальше, они проехали мимо еще одной, а отсюда эти крепости возвышались чуть ли не у каждого перекрестка.
К югу от Хадеры, в Саронской долине, поля были еще плодороднее, а зелень сочнее. По обеим сторонам дороги поднимались ряды австралийских эвкалиптов.
- Всего этого не было еще и в помине лет двадцать пять тому назад, сказал Ари. - Здесь была сплошная пустыня.
В полдень они въехали в Тель-Авив - Холм весны.
Город лежал на берегу Средиземного моря, до того ослепительно белый на солнце, что глазам было больно. Город напоминал белую глазурь на огромном торте. Ари ехал по широким, обсаженным деревьями бульварам, по обеим сторонам которых возвышались ряды жилых домов, построенных в ультрасовременном стиле. Жизнь в городе била ключом. Китти Тель-Авив понравился с первого взгляда.
Ари остановился на улице Гаяркон, прямо на набережной, в гостинице Гат-Римон.
Часам к четырем, после долгого обеденного перерыва, открылись магазины. Ари и Китти пошли пошататься по улице Алленби. Китти нужно было поменять немного денег, купить кое-что, а главное - утолить снедающее ее любопытство.
За площадью Мограби, где стоял одноименный театр, пошли маленькие магазины, толкотня, шум автобусов и машин.
Китти останавливалась у каждого магазина. Они прошли мимо десятка с лишним книжных магазинов, и Китти стояла и смотрела на надписи на иврите, которых не могла разобрать. Они шли и шли, миновали деловые кварталы и дошли до бульвара Ротшильда. Здесь уже начинался старый город, который возник, собственно, как пригород Яффы. Проходя по улицам, соединяющим оба города, Китти испытывала чувство, словно время пошло в обратном направлении.
Чем дальше, тем улицы становились грязнее, пахло хуже, мельчали лавки. Они сделали крюк и вернулись в Тель-Авив по узкой улице, служившей смешанным арабско-еврейским базаром. Всюду у столиков толпились люди. Они снова добрались до улицы Алленби, вернулись к площади Мограби и повернули на другую широкую улицу, обсаженную деревьями. Это была улица Бен Иегуда. По обеим ее сторонам прямо на тротуарах расположились сплошные ряды кафе. У каждого кафе был свой особый стиль и своя клиентура. Было кафе, где собирались адвокаты и юристы, рядом было другое кафе, где собирались социалисты, третье посещали только артисты, четвертое - деловые люди. Было кафе, где торчали люди, сочувствовавшие террористам, а рядом было кафе, где пенсионеры проводили время за нескончаемой игрой в шахматы. Все кафе на улице Бен-Иегуды были битком набиты жарко спорящими завсегдатаями.
Продавцы маленьких газет, на двух листочках, выкрикивали новости о нападении Маккавеев на аэродром в Лоде, на нефтеочистительный завод в Хайфе и о прибытии "Эксодуса". Толпа все плыла и плыла. Люди в восточных одеждах, шли вперемежку с элегантными дамами, одетыми по последнему слову моды десятка европейских столиц. Но больше всего было уроженцев Палестины в шортах защитного цвета и белых рубашках с отложным воротничком. На шее они носили тоненькие цепочки с Маген-Давидом или каким-нибудь другим еврейским значком. У большинства из них были густые черные усы - отличительный признак уроженца страны. Это были довольно грубые ребята. На многих была синяя рубашка кибуцника, а на ногах - сандалии. Женщины, родившиеся уже в стране, были высокие, с резко очерченной фигурой и высокой грудью; одеты они были в простые платья, шорты или брюки. Во всей их фигуре, и даже в походке, была какая-то вызывающая гордость, смешанная с дерзостью.
Вдруг улица Бен-Иегуды стихла.